Америка? Нет больше вашей Америки..
Поход Д. И. Павлуцкого на Чукотку в 1731 г.
(часть 2)
Каким путем пролегал дальнейший маршрут отряда, совершенно непонятно. Павлуцкий сообщал, что «пошел еще вперед», но куда именно, не пояснил. Миллер утверждал, что он двинулся по побережью к Чукотскому носу (м. Дежнева), не доходя до которого рядом с устьями двух каких-то рек произошло второе сражение с чукчами. Данные Линденау (в том числе его карта) согласуются с этим утверждением, хотя о реках нет никаких упоминаний. Однако казаки оба раза, в 1763 и 1772 гг., определенно заявили, что, разорив чукотский острожек, отряд повернул вправо и двинулся от берега вглубь Чукотского полуострова.
читать дальше Точно так же считал и А. С. Сгибнев, по мнению которого Павлуцкий сразу после первого сражения повернул вправо от Чукотского моря, чтобы пересечь Чукотский мыс и выйти к «Восточному океану» (Берингову морю). Посередине этого мыса и состоялось новое сражение. И. С. Гурвич вообще полагал, что после первого сражения отряд повернул от Чукотского моря к Берингову и баталия состоялась уже на Берингоморском побережье. И. П. и В. И. Магидовичи попытались соединить эти противоречивые версии, предполагая, что отряд все же дошел до окрестностей м. Дежнева и только потом, оставив морской берег, повернул на юго-запад и, пройдя по безлюдной и гористой местности, столкнулся с чукчами где-то в центре Чукотского полуострова.
Но как бы там ни было, 30 июня[69] (по данным казаков, 29, по данным Миллера, 30 июня) отряд Павлуцкого на марше внезапно с двух сторон — с тыла и во фронт — был атакован несколькими тысячами чукчей во главе с тойоном «северо-восточного моря» Наихню и тойоном «восточного моря» Хыпаю (по «сказке» 1763 г. чукчей было 1 тыс., по «сказке» 1772 г. — до 3 тыс.). Павлуцкий, приказав быстро соорудить из аргышных (обозных) санок защиту для больных и раненных, вступил в бой, который продолжался несколько часов. Казаки один раз (в 1763 г.) утверждали, что он шел с утра до обеда, в другой раз (в 1772 г.) — с часу дня до 9 часов вечера. Можно предположить, что и на этот раз дело не дошло до рукопашной и русским удалось отбиться с помощью «огненного боя». Чукчи, потеряв 300–500 чел. убитыми, обратились в бегство. Посланная за ними погоня уничтожила еще несколько человек. Правда, пленными удалось взять не более 10 чел., да в добычу некоторое количество оленей. Вероятно, чукчи, не успев бежать, предпочитали или погибнуть в бою, или покончить жизнь самоубийством. С российской стороны в этом сражении оказалось всего только 20 чел. раненных.
В тот же день, после боя, Павлуцкий выслал разведку, чтобы узнать, куда делись чукчи. Разведка дошла до побережья (непонятно, какого), где обнаружила две юрты оленных чукчей. Ее обитатели успели разбежаться, а юрты были сожжены. От плененных в бою чукчей удалось узнать местонахождение большого стада оленей (до 40 тыс. голов), которое и захватили.
На месте баталии простояли несколько дней. Далее, по Миллеру, двинулись к Чукотскому носу (м. Дежнева). Но Линденау сообщал, что Павлуцкий только намеревался идти туда, чтобы «Чукоцкой каменной острог разорить», но «за неимением тамо оленного корму, партия туда не следовала, но пошла чрез хребты и шла 2 1/2 недели до места, на котором с чукчами третию баталию имела». Казаки (а за ними и С. А. Сгибнев) в соответствии со своей версией утверждали, что отряд продолжил движение по Чукотскому полуострову по направлению к Сердце-Камню (г. Прискальной). Сам Павлуцкий, опять-таки весьма неясно, сообщал, что «пошли с Ковымского моря на Анадырское море».
Место третьей баталии локализовать также невозможно. По Павлуцкому, она произошла 14 июля, причем отряд не дошел до Анадырского моря[70]. По Миллеру, 14 июля недалеко от побережья Чукотского моря. По Линденау, где-то посреди Чукотского полуострова в середине июля на расстоянии 2,5 недель пути до г. Сердце-Камень. По данным казаков 1763 и 1772 г., непосредственно около г. Сердце-Камень, рядом с побережьем Анадырского залива, причем не в июле, а в августе.
Подробный рассказ об этом сражении сохранился в воспоминаниях 1772 г., согласно которым, в августе отряд недалеко от г. Сердце-Камень встретился с тойоном «восточного моря» Кею, который объявил Павлуцкому, что желает подчиниться русским и заплатить ясак, обещая доставить его на следующий день. Однако на другой день Павлуцкий, не дождавшись к полудню Кею с ясаком, двинулся с половиной своей команды к чукотскому стойбищу, которое располагалось недалеко от русского лагеря и насчитывало 500 воинов[71]. На этот раз тойон на требование выдать ясак ответил категорическим отказом и бросился «вдруг со своим людством на наше войско с копьями». Что произошло, можно только догадываться.
То ли чукчи, посовещавшись, решили не платить ясак, то ли это была заранее спланированная хитрость с их стороны (попытка заманить русских в засаду). Но они опять просчитались. Сражение, шедшее с полудня до самого вечера, закончилось очередным разгромом чукчей, потерявших до 200 убитыми и 200 раненными (по другим сведениям убитых было только 40 чел.). Кею удалось бежать с «небольшими людьми». Российскому отряду досталось в качестве добычи 30 оленей и несколько пленных чукчей (возможно, потому, что это были «сидячие» чукчи). Потери составили: один убитый (казак Данила Татаринов) и 30 чел. раненных.
В этой третьей «баталии» против отряда Павлуцкого бились «чюкчи с обеих морь». Вместе с чукчами участвовали в битве и несколько эскимосов. Миллер в связи с этим сообщал: «…уверяют, что между убитыми на последнем сражении неприятелями найден один, у коего по обеим сторонам рта на верхней губе были диры, в которые вставливаются зубы из моржевых зубов вырезанные»[72]. Эти данные подтверждаются материалами экспедиции М. Гвоздева, предпринятой в Беринговом проливе. Когда в конце августа 1732 г. экспедиционный корабль вторично прибыл к о-ву Ратманова и Гвоздев с матросами пытался на шлюпке подойти к острову, его неожиданно атаковали местные жители — островные эскимосы, которые, как сообщал Гвоздев, «стали по нас из луков стрелять и мы против их противления выстрелили из трех ружей». Напугав аборигенов, Гвоздев через толмача стал выяснять, что они за народ. Островитяне ответили, что они «чукчи», добавив при этом, что их «родники» «пошли с оленными чюкчами против капитана биться и там де их всех побили»[73].
В данном случае речь, несомненно, идет об участии эскимосов о-ва Ратманова в сражениях чукчей против отряда Павлуцкого в 1731 г. Правда, Крашенинников утверждал, что «маеор Павлуцкой по бывшем некогда сражении с чукчами нашел между мертвыми чукоцкими телами двух человек того народа, у которых по два зуба моржовых под носом были вставлены… А приходили они по объявлению пленников не для вспоможения чукчам, но посмотреть как они с россиянами бьются»[74].
На следующий день отряд, по сведениям казачьих воспоминаний, подошел к г. Сердце-Камень, где к Павлуцкому явились тойон Чимкаиган и «лучший человек» Копенкин. Они предложили себя в аманаты, заявляя, что их «родники» будут тогда вносить ясак. Павлуцкий согласился. Однако «родники» вместо уплаты ясака «по каменьям и сопкам разбежались», чем поставили под угрозу жизнь аманатов. В результате, через несколько дней Копенкин зарезал себя ножом, а Чимкаигин попросил Павлуцкого убить его, «потому что как дети, так и родники ево за ним не пошли». Просьба была исполнена.
От г. Сердце-Камень отряд пошел вдоль губы, «коя лежит от устья Анадырского в море» (залив Креста), обошел ее и вышел к верховьям р. Танюрер. Отсюда прежним путем, через верховья рек Белой и Убиенки, вернулись в Анадырск.
По данным Миллера, только после третьего сражения отряд за 10 дней пересек Чукотский полуостров и вышел к Анадырскому заливу. Далее, двигаясь частью на байдарках по воде, частью по суше, подошли к Сердце-Камню, откуда «тою же дорогою, которою шел к Чукотскому носу», Павлуцкий вернулся в острог.
Дата возвращения в Анадырск, разумеется, также варьируется в разных источниках: называются сентябрь, октябрь, ноябрь. В литературе, как правило, вслед за Павлуцким и Миллером указывают 21 октября 1731 г.
Поход, длившийся 8–10 месяцев, несомненно, был очень труден и изнурителен. Отряд Павлуцкого по горам, болотам и тундре прошел около 2 тыс. км. Причем важно отметить, что в походе на Чукотку впервые принимало участие такое большое количество людей. А это требовало соответствующей организации, в первую очередь обеспечения продовольствием, вооружением, боеприпасами и средствами передвижения. И здесь нельзя не отметить заслуги самого Павлуцкого, который, будучи командиром, на должном уровне сумел обеспечить и провести столь ответственное и сложное мероприятие. Как писал В. Н. Берх, «поход его по Чукотской земле есть подвиг, заслуживающий отличное уважение, и приносящий особенную честь его имени»[75].
Пока стояли холода и лежал снег, люди передвигались на санках, запряженных оленями, которыми снабдили отряд коряки и юкагиры. Всего было около 700 упряжек, кроме того, за отрядом гнали стадо запасных упряжных оленей. На 5–6 чел. везли меховой полог для ночлега. С наступлением тепла (казаки вспоминали, что с 15 мая) от санок пришлось отказаться, «шкарб» по 1,5–2 пуда стали грузить на вьючных оленей, а люди шли пешком, неся на себе амуницию и вооружение.
С продовольствием, судя по всему, проблем не было. Первоначально гнали за собой каргин — оленей, специально предназначенных для питания. Потом кормились оленями, захваченными у чукчей. Зато казаки в своих воспоминаниях особо отметили огромные сложности с приготовлением горячей пищи. Отсутствие леса заставляло разводить огонь «с нуждою» из ерника и мха. От голода, правда, никто серьезно не пострадал, но зимние холода и летняя сырость, изнурительные переходы по болотистой тундре и горам, случавшиеся переправы через реки привели к повальным заболеваниям. «От поветрия» (вероятно, простуды) к концу похода болела почти половина отряда, а 8 человек казачьих детей и промышленных людей даже умерло. В боях же погибло 4 (по данным Павлуцкого, 3) русских казака, 1 юкагир (неизвестно в каком сражении) и 5 коряков, один (Семен Каначкин) потерялся в тундре. По другим данным (отраженным в «Реестре, сколько в партии служилых людей побито и померло и безвестно пропало», составленном в январе 1738 г. в Канцелярии Охотского порта), в походе погибло 3 казака, умерло 10 чел. и 1 пропал без вести[76].
Понесенные материальные затраты, как и усилия, не дали, однако, ожидаемого результата. Главные цели остались недостигнутыми: несмотря на три крупных разгрома чукчи не были покорены, а о поиске морских островов Павлуцкий во время самого похода, вероятно, вообще перестал думать. Итоги оказались более чем скромными: отряд мог бы поставить себе в заслугу только нанесение чукчам материального урона (захват оленей) и уничтожение какой-то части их боеспособного населения (мужчин-воинов).
О потерях противника Павлуцкий скромно сообщил, что «побили их чюкоч немалое число». Если верить другим свидетельствам, за все время похода российским отрядом было убито, не считая женщин и детей, по минимальным подсчетам 802, по максимальным 1450 чукотских воина (казаки в 1772 г. говорили о 1452 убитых). Но данные цифры вызывают большое сомнение. Гурвич считал, что они сильно преувеличены[77]. И на самом деле, в начале XVIII в. общая численность населения Чукотки составляла примерно 8–9 тыс. чукчей, да около 4 тыс. эскимосов[78]. Считая, как принято в литературе, число мужчин вдвое меньше, получается около 6 тыс. чел., а взрослых мужчин, соответственно, 3 тыс., возможно, даже еще меньше.
Побывавший у чукчей в 1711 г. казак Попов указывал, что у них насчитывалось около 2 тыс. лучников, т. е. воинов[79]. В таком случае получается, что отряд Павлуцкого уничтожил половину взрослого мужского населения Чукотки. А это совершенно невероятно, учитывая, что после 1731 г. военная активность чукчей не только не снизилась, но, наоборот, возросла. Так что казаки в воспоминаниях, выпячивая свои заслуги, весьма преувеличили потери чукчей. Речь может идти скорее всего о нескольких сотнях убитых. Хотя и эта цифра, учитывая малочисленность чукчей, была для них, конечно, ощутимой.
В добычу отряд захватил, по некоторым данным, 40 630 оленей, которые были разбиты на 12 табунов, «в коих было по 1000 и по две». Табуны отданы под присмотр коряков и юкагиров, но из-за их нерадивости многие олени разбежались. Часть сумели отогнать чукчи, часть была употреблена на пропитание. В итоге в Анадырск привели не более 500 оленей.
В числе значимых трофеев оказались 12 железных куяков, а также вещи, принадлежавшие отряду Шестакова (знамя, фузеи, винтовки, личное имущество казачьего головы[80]), 136 красных и 5 «сиводущатых» лисиц. Кроме того, удалось освободить из чукотского плена 42 коряка и 2 русских (Илью Панкарина и Анну Ворыпаеву) и взять, в свою очередь, в плен около 150–160 чукчей (мужчин, женщин и детей). К отряду также присоединился бежавший из чукотского плена якутский служилый Семен Рыпаев[81]. По сведениям П. А. Словцова, много чукотских пленных было впоследствии выслано из Анадырска в Якутск и Иркутск, но все они погибли в дороге[82]. Таким образом, приобретения были незначительны. Как писал Гурвич, «поход не принес дохода казне, не обогатил он и участников»[83]. Более того, союзники русских юкагиры и коряки потеряли в этом походе более 4 000 оленей, отданных ими для обеспечения движения и пропитания[84].
Ряд историков считает, что к несомненным заслугам экспедиции Павлуцкого 1731 г. надо отнести географическое обследование Чукотки[85]. Но подобное утверждение не имеет под собой никакий оснований. Павлуцкий в своей «промемории» в Якутскую воеводскую канцелярию дал только самое общее краткое описание Чукотки: «чюкоцкая земля кругом Анадырского носу самая малая и пустая, лесов и никаких угодей в той земле, рыбных и звериных промыслов не имеетца, токмо довольно каменных гор и шерлобов да воды, а больши каменных гор и воды во оной земли ничего не обретаетца, и вышеписанные немирные чюкчи живут во оной земле при морях и питаютца нерпой и моржевым и китовым жиром и травой… оные чюкчи народ непостоянной, не так как протчие иноземцы в ясашном платеже обретаютца»[86]. Аналогичные сведения содержит и его рапорт в Тобольскую губернскую канцелярию, где, кроме того, есть интересные замечания о самих чукчах: «чукчи народ сильный, рослый, смелый, плечистый, крепкого сложения, разсудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают. Стреляют из луков и бросают камни, но не очень искусно»[87].
Как видим, впечатление от Чукотки у Павлуцкого сложилось довольно удручающее и не вселяющее никакого оптимизма в вопросе быстрого подчинения чукчей русской власти. Вероятно, и у остальных русских участников похода мнение о чукотской земле оказалось подобным. Однако общие впечатления о Чукотке и чукчах не означают, что проводилось географическое исследование данного района — этого отряд Павлуцкого как раз не предпринимал.
В пользу этого говорит следующее обстоятельство: если бы действительно велось обследование Чукотки, то результатом стали бы разного рода описания и картографические материалы. И эти описания и карты, поступив в Петербург, несомненно были бы переданы в распоряжения руководства Второй Камчатской экспедиции, которая как раз в это время разворачивала свою деятельность и собиралась, в частности, совершать плавание к проливу между Чукоткой и Аляской. В материалах экспедиции, достаточно обстоятельно изученных историками, сохранились бы хоть какие-то данные о географических исследованиях Павлуцкого. Однако обнаружить их не удалось.
Даже Миллер, участник Второй Камчатской экспедиции, который специально и по «свежим следам» собирал информацию о географических открытиях на Северо-Востоке Сибири, находясь в Якутске, не нашел никаких документов о маршруте Павлуцкого и вынужден был довольствоваться рассказами очевидцев. Как он писал, «последней поход капитана Павлуцкого, которой в 1727 году из Правительствующаго сената отправлен был с якуцким казачьим головою Афонасьем Шестаковым для покорения немирных чукчей, подает нам в географии сих стран также некоторое изъяснение, котораго бы, может быть, без того получить невозможно было. Но я о том ничего больше объявить не могу, кроме того, что я здесь в Якуцке по словесному сказыванию некоторых казаков, которые в той партии были, о путевом тракте и о случившихся в пути реках записал»[88].
Другой современник и участник Камчатской экспедиции Линденау, судя по его карте Чукотки и «Описанию о Чюкоцкой землице, где оная имеетца», также смог использовать только самые общие сведения и не располагал никакими описаниями и картами похода 1731 г., хотя специально занимался сбором сведений, в частности, составил подробное «Географическое описание реки Анадыря» и описание «Дорога из Анадырского острога в полуденную сторону». Обратим внимание на то, что Охотское побережье и Камчатка изображены на его карте достаточно точно и с подробностями, тогда как изображение Чукотки и течения р. Анадырь дано весьма «грубыми мазками» и без детализации.
Так что встречающиеся в литературе указания на карту Линденау как свидетельство результатов географических исследований Павлуцкого[89], вряд ли обоснованны. Более правильным представляется мнение П. А. Словцова, который в свое время писал: «Из Чукотского похода, к сожалению, наукам не досталось никакой добычи: ни указаний рудных, ни замечаний географических или физических»[90].
Вместе с тем, поход 1731 г. ясно дал понять, что быстро подчинить чукчей не удастся. Павлуцкий в упомянутом рапорте в губернскую канцелярию безнадежно констатировал: «…привести чукоч в подданство невозможно, потому что у них нет ничего святого: дети отступаются от отца, отцы от детей», имея в виду, что система аманатства в отношении чукчей совершенно не работает.
Сохранилось, правда, смутное известие, что после похода Павлуцкого какая-то группа чукчей якобы стала вносить ясак. В 1733 г. анадырский заказчик И. Батанкуев сообщал в Тобольск: «Сидячие чукчи платят ясак лисицы красные малое число повольно, а иного году не платят»[91]. Якутская воеводская канцелярия, заполняя в середине 1737 г. анкету Миллера, в общей массе ясачноплательщиков Анадырского острога назвала и чукчей: «имеютца народы ясашныя иноземцы, называемыя юкагири, коряки, чукчи шестьсот восмьдесят два человека», на которых был положен годовой оклад ясака 38 соболей, 3 «сиводущатых» и 638 красных лисиц[92]. Но сколько именно было чукчей, канцелярия не уточнила.
К тому же неизвестно, был ли это на самом деле ясак или чукчи приносили пушнину для обмена на русские товары. Зато вполне определенно можно говорить о том, что политическая ситуация в регионе после похода только ухудшилась. Жесткие действия отряда Павлуцкого не умиротворили чукчей, а наоборот, усилили их воинственный пыл. Участие в походе юкагиров и коряков, с которыми у чукчей и до этого были враждебные отношения, еще более способствовало углублению межэтнических конфликтов. Вдовин отмечал, что от расправы Павлуцкого пострадали не только те чукчи, которые совершали набеги на коряков, русских и юкагиров, но и те, которые к этим набегам были совершенно непричастны, «следствием этого было то, что чукчи получили моральное оправдание для нападений на оленных коряков и юкагиров как участников похода Д. Павлуцкого»[93]. Другой известный этнограф Гурвич обратил внимание на то, что «хотя чукчи понесли известные жертвы, экспедиция не изменила соотношение сил между коренным населением северо-востока, тем более что после похода 1731 г. военные действия против чукчей не предпринимались почти на протяжении целого десятилетия»[94].
Особо стоит отметить методы, которыми Павлуцкий действовал против чукчей. В свое время Берх писал, что он «употреблял все способы на склонение их в подданство, но буйный народ сей, отвергши миролюбивые предложения, принудил его вступить с ними в сражение»[95], т. е. «виноватыми» были сами чукчи, не понимавшие всех благ российского подданства. Ряд советских историков, затушевывая военную сторону дела, пошли еще дальше. В частности, в «Очерках истории Чукотки» утверждалось, что «на посту начальника Анадырского острога Павлуцкий зарекомендовал себя активным сторонником именно мирного сотрудничества с коряками, юкагирами, чукчами»[96]. Но были и противоположные оценки. Так С. Б. Окунь указывал на «опустошения, которые произвел Павлуцкий в Чукотской земле»[97], а Гурвич писал, что «действия Павлуцкого имели чисто карательный характер»[98].
Сам Павлуцкий в своих донесениях неизменно подчеркивал, что в отношении «немирных чюкоч» стремился действовать «ласкою и приветом», а силу применял только потому, что они отказывались «ясак платить и аманатов дать» и оказывали сопротивление. Однако имеющиеся в нашем распоряжении другие источники однозначно свидетельствуют, что Павлуцкий был жестким и даже жестоким человеком. Будучи храбрым офицером-служакой, он не отличался дипломатическими способностями и не смог найти с чукчами общий язык. На свои прямолинейные призывы в российское подданство он получал такие же прямолинейные отказы, а подчас вообще даже не утруждал себя переговорами, предпочитая сразу действовать грубой силой, «побивая чукчей до смерти». Понятно, что такие действия не способствовали взаимопониманию между русскими и чукчами. На русских чукчи могли смотреть только как на врагов и союзников своих врагов — юкагиров и коряков. Не зря в чукотских сказках и преданиях Павлуцкий запечатлен как безжалостный воин, желающий истребить всех чукчей. Они даже дали ему прозвище «Якунин» (Jakуннiн), что значит «худоубивающий»[99].
Вернувшись в Анадырск, Павлуцкий, не получив еще никаких предписаний от губернского начальства, продолжал действовать по собственному усмотрению. К этому времени ситуация в регионе стала развиваться совсем не так, как планировали организаторы экспедиции в 1727 г.
После разгрома Шестакова из повиновения русской власти стали выходить коряки Охотского и Берингоморского побережий. В сентябре 1730 г. ямские, ирецкие и сигланские коряки уничтожили оставшуюся часть отряда А. Шестакова (26 чел. во главе с пятидесятником И. Лебедевым), захватили и сожгли Ямской острог. В июле 1731 г. вспыхнуло восстание ительменов на Камчатке, из-за которого морская партия экспедиции вынуждена была отложить свой вояж к Анадырскому устью.
Выступление коряков первоначально не сильно озаботило Павлуцкого: он продолжал действовать по своему плану и совершил поход на Чукотку. Но известие о восстании ительменов, полученные им 16 января 1732 г.[100], заставили его переключить внимание с севера на юг. Он или сам, или, скорее всего по подсказке старожилов-анадырцев, понял, что «измена» коряков существенно подрывает русские позиции в регионе, поскольку «бунтовщики» перекрывают сухопутное сообщение между Анадырском и Камчаткой. Поэтому весной 1732 г. он наносит удар по корякскому Паренскому острожку (в устье р. Парень, впадающей в Пенжинскую губу), где сконцентрировались значительные силы восставших.
Поход завершился полным разгромом паренских коряков, после чего капитан отправил отряд казаков (95 чел.) во главе с пятидесятником Иваном Атласовым восстановить разрушенный коряками еще в 1715 г. Олюторский острог и призвать в подданство олюторских пеших коряков[101]. Атласов выполнил задание: «на усть Посторонной речки, которая пала в Алютор, построил острог мерою в длину и в ширину по 20 сажень, агорожен в заплот, и в том остроге построил часовню и государев двор и ясашную избу и казенные анбары и служилым людем казармы в стене»[102].
Таким образом, Павлуцкому удалось (правда, только на короткое время) «утихомирить» коряков и восстановить русские позиции на перешейке, связывающем Камчатку с материком.
Вернувшись в начале мая 1732 г. в Анадырск, Павлуцкий организовал еще один поход на Чукотку. В отличие от предыдущего он остался фактически неизвестным в исторической литературе. Из всех исследователей о нем упомянул только В. Маргаритов. Согласно его версии, Павлуцкий отправил из острога отряд казаков к устью р. Анадырь для встречи судна «Св. Гавриил», которое под командой Я. Генса должно было прибыть с Камчатки[103]. Иную версию в 1738 г. изложил в своей «Ведомости» сам Павлуцкий. Он очень кратко сообщил следующее: «А маия 27 числа по вскрытии вешней полой воды путь возимел на судах вниз реки Анадыря до Анадырского устья для проведывания Анадырского устья и усмотрения неясашных и неплатежных немирных чюкоч на старые их жилища и приплыли по край моря июля 14 числа и их чюкоч изыскивали и сыскать нигде не могли для того мореходных судов в Анадырску не обретаетца»[104]. Как видим, во-первых, Павлуцкий сам ходил в поход, во-вторых, он по-другому представил цель похода.
Однако верной представляется все же первая версия. Дело в том, что своим «ордером» от 11 февраля 1732 г. Павлуцкий приказал геодезисту М. Гвоздеву (Генса он отстранил от командования) после подавления восстания ительменов действовать согласно прежним планам: выйти в море и идти к устью Анадыря и к «Большой Земле» против «Анадырского носа» (Чукотского мыса). Поскольку планировалось совместное действие морского и сухопутного отрядов, Павлуцкий вполне естественно должен был встретить бот «Св. Гавриил». Однако встречи не произошло, т. к. капитан не дождался судна и 14 июля отправился с устья Анадыря в острог, а «Св. Гавриил» под командованием Гвоздева появилось в устье только 3 августа[105]. Позднее, в 1738 г., в своей «Ведомости» Павлуцкий отразил только случившиеся события, ограничившись общими фразами о «поиске» чукчей.
Вероятно, по возвращении из второго чукотского похода, получив 18 августа 1732 г. указ Тобольской губернской канцелярии от 10 августа 1731 г., капитан и его команда приступили к реконструкции Анадырского острога. К этому времени острог, располагавшийся на острове на р. Анадырь, представлял собой небольшое поселение, имевшее незначительные укрепления в виде частокола и одной сторожевой вышки. В остроге стояли ясачная изба, «казенка» для содержания аманатов, сени, 6 амбаров, государев двор из трех строений. За стенами острога находились несколько жилых построек.
Павлуцкий построил «вновь рубленой деревянный острог мерою в длину и поперег по 20 сажень, в вышину в полпята аршина, да на том же остроге на четырех стенах по углам построены 4 башни, пятая над проезжими воротами». Были отремонтированы старые и построены новые казенные здания внутри острога. За острогом разместилось около 80 дворов служилых людей и часовня[106]. Правда, нельзя исключить, что реконструкция острога проводилась постепенно, в течение 1731–1732 гг. По крайней мере, сам Павлуцкий в своей «Ведомости» не назвал точной даты окончания строительства, а просто сообщил, что новый острог построен в его «бытность».
Тем же указом Тобольской канцелярии подтверждались полномочия Павлуцкого как главного командира экспедиции, а также ему предписывалось «на чюкоч и на протчих немирных иноверцов войною до указу Ея И. В. не поступать», а «призывать в подданство ласкою». Поняв, что данный указ обрекает его на бездействие (ибо «разводить» дипломатию с иноверцами он не хотел или не умел), Павлуцкий для прояснения общей ситуации и своей собственной роли выезжает 5 ноября 1732 г. в Якутск, оставив в Анадырске вместо себя начальником военной команды гренадера Машрукова[107].
Анадырский комиссар Тарабыкин, у которого, судя по его репликам в адрес Павлуцкого, сложились с ним недружелюбные отношения, сообщил в Якутскую воеводскую канцелярию, что «Павлуцкой минувшаго 732 году без указу Ея Императорского величества из Анадырска уехал в Якуцк, також с собою пятнатцать человек взял служилых же». Он же негативно отнесся к действиям Павлуцкого против коряков, заметив в своем донесении: «Оной же капитан Павлуцкой минувшаго 732 году ходил в поход в паренские сидячие коряки острог, их разорил и самих их коряк побил, в том числе и ясашных, от чего ныне в ясашном зборе чинитца недобор»[108].
Не исключено, что жесткие действия Павлуцкого против паренских коряков вызвали недовольство властей. Сохранилось известие о том, что в октябре 1735 г. анадырский комиссар П. Шадрин выслал в Якутск «следственное дело» о походе Павлуцкого. Но в чем заключалось это следствие, и к каким результатам привело, по источникам не прослеживается. Как отметил позднее Шмалев, «по оному доношению и по сообщенным при нем допросах было ль куда в главную команду представляемо и какая на то резолюцыя воспоследовала или нет и для чего, о том бытности показанного камисара Петра Шадрина по делам не отыскано»[109].
В декабре 1732 г. Сенат назначил Павлуцкого помощником к майору В. Ф. Мерлину, отправленному на Камчатку для расследования причин ительменского бунта. Сенатским указом 23 февраля 1733 г. за свою «чукотскую» службу и «за долговремянное в таком дальном крае бытие» он был произведен в майоры[110].
Зуев А. С.
ПРИМЕЧАНИЯ:
читать дальше
68. Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97
69. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356.
70. Там же.
71. Встречающиеся в литературе данные, что этот чукотский отряд насчитывал 3 и даже 5 тыс. воинов вряд соответствуют действительности. См., напр.: Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 13–16; Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого в Чукотскую землю… с. 423; Этническая история народов Севера… с. 203.
72. Миллер Г. Ф. Описание… С.66.
73. Дивин В. А. Русские мореплавания… с. 81–82.
74. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки… с. 178–179.
75. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 16. Аналогичную оценку давал Н. Щукин (Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого… с. 425).
76. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 343.
77. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
78. Там же, с. 117.
79. Колониальная политика… с. 158.
80. Одни историки считали, что вещи из отряда Шестакова были захвачены во втором сражении (Сгибнев А. Исторический очерк… с. 127–129), другие — в третьем (См.: Миллер. Описание… с. 66).
81. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356; Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127–129. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118; Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
82. Словцов П. А. Историческое обозрение… с. 271–272.
83. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
84. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118.
85. Очерки истории Чукотки… с. 91; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97; История Сибири. Т. 2. с. 344. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 84; Греков В. И. Очерки из истории… с. 54.
86. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356–356об.
87. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 30–31.
88. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 12, л. 21. Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций… с. 225.
89. Греков В. И. Очерки из истории… с. 54.
90. Словцов П. А. Исторический очерк… с. 272.
91. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118.
92. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 224.
93. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118. Очерки истории Чукотки… с. 90.
94. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
95. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 14
96. Очерки истории Чукотки… с. 91.
97. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70.
98. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
99. Богораз В. Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. Образцы народной словесности чукоч (тексты с переводом и пересказом). СПб., 1900, Ч. 1. с. XXVII, 91, 331.
100. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 294, 316–317; Сгибнев А. Исторический очерк… с. 122–123.
101. Об этом походе см.: РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 356об.-357; № 528, ч. 1, д. 17, л. 5об; ч. 2, д. 1, л. 13а-13а об; д. 3, л. 11; № 539, ч. 2, д. 6, л. 68; Сгибнев. Исторический очерк… с. 129. Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997. с. 214.
102. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357об.
103. Маргаритов В. Камчатка и ее обитатели… с. 15.
104. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357.
105. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 114–116; Греков В. И. Очерки из истории… с. 49.
106. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357; Вдовин И. С. Анадырский острог… с. 39, 42. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 83. Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70.
107. Сгибнев. Исторический очерк… с. 130.
108. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341об.
109. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а.
110. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 448.
(часть 2)
Каким путем пролегал дальнейший маршрут отряда, совершенно непонятно. Павлуцкий сообщал, что «пошел еще вперед», но куда именно, не пояснил. Миллер утверждал, что он двинулся по побережью к Чукотскому носу (м. Дежнева), не доходя до которого рядом с устьями двух каких-то рек произошло второе сражение с чукчами. Данные Линденау (в том числе его карта) согласуются с этим утверждением, хотя о реках нет никаких упоминаний. Однако казаки оба раза, в 1763 и 1772 гг., определенно заявили, что, разорив чукотский острожек, отряд повернул вправо и двинулся от берега вглубь Чукотского полуострова.
читать дальше Точно так же считал и А. С. Сгибнев, по мнению которого Павлуцкий сразу после первого сражения повернул вправо от Чукотского моря, чтобы пересечь Чукотский мыс и выйти к «Восточному океану» (Берингову морю). Посередине этого мыса и состоялось новое сражение. И. С. Гурвич вообще полагал, что после первого сражения отряд повернул от Чукотского моря к Берингову и баталия состоялась уже на Берингоморском побережье. И. П. и В. И. Магидовичи попытались соединить эти противоречивые версии, предполагая, что отряд все же дошел до окрестностей м. Дежнева и только потом, оставив морской берег, повернул на юго-запад и, пройдя по безлюдной и гористой местности, столкнулся с чукчами где-то в центре Чукотского полуострова.
Но как бы там ни было, 30 июня[69] (по данным казаков, 29, по данным Миллера, 30 июня) отряд Павлуцкого на марше внезапно с двух сторон — с тыла и во фронт — был атакован несколькими тысячами чукчей во главе с тойоном «северо-восточного моря» Наихню и тойоном «восточного моря» Хыпаю (по «сказке» 1763 г. чукчей было 1 тыс., по «сказке» 1772 г. — до 3 тыс.). Павлуцкий, приказав быстро соорудить из аргышных (обозных) санок защиту для больных и раненных, вступил в бой, который продолжался несколько часов. Казаки один раз (в 1763 г.) утверждали, что он шел с утра до обеда, в другой раз (в 1772 г.) — с часу дня до 9 часов вечера. Можно предположить, что и на этот раз дело не дошло до рукопашной и русским удалось отбиться с помощью «огненного боя». Чукчи, потеряв 300–500 чел. убитыми, обратились в бегство. Посланная за ними погоня уничтожила еще несколько человек. Правда, пленными удалось взять не более 10 чел., да в добычу некоторое количество оленей. Вероятно, чукчи, не успев бежать, предпочитали или погибнуть в бою, или покончить жизнь самоубийством. С российской стороны в этом сражении оказалось всего только 20 чел. раненных.
В тот же день, после боя, Павлуцкий выслал разведку, чтобы узнать, куда делись чукчи. Разведка дошла до побережья (непонятно, какого), где обнаружила две юрты оленных чукчей. Ее обитатели успели разбежаться, а юрты были сожжены. От плененных в бою чукчей удалось узнать местонахождение большого стада оленей (до 40 тыс. голов), которое и захватили.
На месте баталии простояли несколько дней. Далее, по Миллеру, двинулись к Чукотскому носу (м. Дежнева). Но Линденау сообщал, что Павлуцкий только намеревался идти туда, чтобы «Чукоцкой каменной острог разорить», но «за неимением тамо оленного корму, партия туда не следовала, но пошла чрез хребты и шла 2 1/2 недели до места, на котором с чукчами третию баталию имела». Казаки (а за ними и С. А. Сгибнев) в соответствии со своей версией утверждали, что отряд продолжил движение по Чукотскому полуострову по направлению к Сердце-Камню (г. Прискальной). Сам Павлуцкий, опять-таки весьма неясно, сообщал, что «пошли с Ковымского моря на Анадырское море».
Место третьей баталии локализовать также невозможно. По Павлуцкому, она произошла 14 июля, причем отряд не дошел до Анадырского моря[70]. По Миллеру, 14 июля недалеко от побережья Чукотского моря. По Линденау, где-то посреди Чукотского полуострова в середине июля на расстоянии 2,5 недель пути до г. Сердце-Камень. По данным казаков 1763 и 1772 г., непосредственно около г. Сердце-Камень, рядом с побережьем Анадырского залива, причем не в июле, а в августе.
Подробный рассказ об этом сражении сохранился в воспоминаниях 1772 г., согласно которым, в августе отряд недалеко от г. Сердце-Камень встретился с тойоном «восточного моря» Кею, который объявил Павлуцкому, что желает подчиниться русским и заплатить ясак, обещая доставить его на следующий день. Однако на другой день Павлуцкий, не дождавшись к полудню Кею с ясаком, двинулся с половиной своей команды к чукотскому стойбищу, которое располагалось недалеко от русского лагеря и насчитывало 500 воинов[71]. На этот раз тойон на требование выдать ясак ответил категорическим отказом и бросился «вдруг со своим людством на наше войско с копьями». Что произошло, можно только догадываться.
То ли чукчи, посовещавшись, решили не платить ясак, то ли это была заранее спланированная хитрость с их стороны (попытка заманить русских в засаду). Но они опять просчитались. Сражение, шедшее с полудня до самого вечера, закончилось очередным разгромом чукчей, потерявших до 200 убитыми и 200 раненными (по другим сведениям убитых было только 40 чел.). Кею удалось бежать с «небольшими людьми». Российскому отряду досталось в качестве добычи 30 оленей и несколько пленных чукчей (возможно, потому, что это были «сидячие» чукчи). Потери составили: один убитый (казак Данила Татаринов) и 30 чел. раненных.
В этой третьей «баталии» против отряда Павлуцкого бились «чюкчи с обеих морь». Вместе с чукчами участвовали в битве и несколько эскимосов. Миллер в связи с этим сообщал: «…уверяют, что между убитыми на последнем сражении неприятелями найден один, у коего по обеим сторонам рта на верхней губе были диры, в которые вставливаются зубы из моржевых зубов вырезанные»[72]. Эти данные подтверждаются материалами экспедиции М. Гвоздева, предпринятой в Беринговом проливе. Когда в конце августа 1732 г. экспедиционный корабль вторично прибыл к о-ву Ратманова и Гвоздев с матросами пытался на шлюпке подойти к острову, его неожиданно атаковали местные жители — островные эскимосы, которые, как сообщал Гвоздев, «стали по нас из луков стрелять и мы против их противления выстрелили из трех ружей». Напугав аборигенов, Гвоздев через толмача стал выяснять, что они за народ. Островитяне ответили, что они «чукчи», добавив при этом, что их «родники» «пошли с оленными чюкчами против капитана биться и там де их всех побили»[73].
В данном случае речь, несомненно, идет об участии эскимосов о-ва Ратманова в сражениях чукчей против отряда Павлуцкого в 1731 г. Правда, Крашенинников утверждал, что «маеор Павлуцкой по бывшем некогда сражении с чукчами нашел между мертвыми чукоцкими телами двух человек того народа, у которых по два зуба моржовых под носом были вставлены… А приходили они по объявлению пленников не для вспоможения чукчам, но посмотреть как они с россиянами бьются»[74].
На следующий день отряд, по сведениям казачьих воспоминаний, подошел к г. Сердце-Камень, где к Павлуцкому явились тойон Чимкаиган и «лучший человек» Копенкин. Они предложили себя в аманаты, заявляя, что их «родники» будут тогда вносить ясак. Павлуцкий согласился. Однако «родники» вместо уплаты ясака «по каменьям и сопкам разбежались», чем поставили под угрозу жизнь аманатов. В результате, через несколько дней Копенкин зарезал себя ножом, а Чимкаигин попросил Павлуцкого убить его, «потому что как дети, так и родники ево за ним не пошли». Просьба была исполнена.
От г. Сердце-Камень отряд пошел вдоль губы, «коя лежит от устья Анадырского в море» (залив Креста), обошел ее и вышел к верховьям р. Танюрер. Отсюда прежним путем, через верховья рек Белой и Убиенки, вернулись в Анадырск.
По данным Миллера, только после третьего сражения отряд за 10 дней пересек Чукотский полуостров и вышел к Анадырскому заливу. Далее, двигаясь частью на байдарках по воде, частью по суше, подошли к Сердце-Камню, откуда «тою же дорогою, которою шел к Чукотскому носу», Павлуцкий вернулся в острог.
Дата возвращения в Анадырск, разумеется, также варьируется в разных источниках: называются сентябрь, октябрь, ноябрь. В литературе, как правило, вслед за Павлуцким и Миллером указывают 21 октября 1731 г.
Поход, длившийся 8–10 месяцев, несомненно, был очень труден и изнурителен. Отряд Павлуцкого по горам, болотам и тундре прошел около 2 тыс. км. Причем важно отметить, что в походе на Чукотку впервые принимало участие такое большое количество людей. А это требовало соответствующей организации, в первую очередь обеспечения продовольствием, вооружением, боеприпасами и средствами передвижения. И здесь нельзя не отметить заслуги самого Павлуцкого, который, будучи командиром, на должном уровне сумел обеспечить и провести столь ответственное и сложное мероприятие. Как писал В. Н. Берх, «поход его по Чукотской земле есть подвиг, заслуживающий отличное уважение, и приносящий особенную честь его имени»[75].
Пока стояли холода и лежал снег, люди передвигались на санках, запряженных оленями, которыми снабдили отряд коряки и юкагиры. Всего было около 700 упряжек, кроме того, за отрядом гнали стадо запасных упряжных оленей. На 5–6 чел. везли меховой полог для ночлега. С наступлением тепла (казаки вспоминали, что с 15 мая) от санок пришлось отказаться, «шкарб» по 1,5–2 пуда стали грузить на вьючных оленей, а люди шли пешком, неся на себе амуницию и вооружение.
С продовольствием, судя по всему, проблем не было. Первоначально гнали за собой каргин — оленей, специально предназначенных для питания. Потом кормились оленями, захваченными у чукчей. Зато казаки в своих воспоминаниях особо отметили огромные сложности с приготовлением горячей пищи. Отсутствие леса заставляло разводить огонь «с нуждою» из ерника и мха. От голода, правда, никто серьезно не пострадал, но зимние холода и летняя сырость, изнурительные переходы по болотистой тундре и горам, случавшиеся переправы через реки привели к повальным заболеваниям. «От поветрия» (вероятно, простуды) к концу похода болела почти половина отряда, а 8 человек казачьих детей и промышленных людей даже умерло. В боях же погибло 4 (по данным Павлуцкого, 3) русских казака, 1 юкагир (неизвестно в каком сражении) и 5 коряков, один (Семен Каначкин) потерялся в тундре. По другим данным (отраженным в «Реестре, сколько в партии служилых людей побито и померло и безвестно пропало», составленном в январе 1738 г. в Канцелярии Охотского порта), в походе погибло 3 казака, умерло 10 чел. и 1 пропал без вести[76].
Понесенные материальные затраты, как и усилия, не дали, однако, ожидаемого результата. Главные цели остались недостигнутыми: несмотря на три крупных разгрома чукчи не были покорены, а о поиске морских островов Павлуцкий во время самого похода, вероятно, вообще перестал думать. Итоги оказались более чем скромными: отряд мог бы поставить себе в заслугу только нанесение чукчам материального урона (захват оленей) и уничтожение какой-то части их боеспособного населения (мужчин-воинов).
О потерях противника Павлуцкий скромно сообщил, что «побили их чюкоч немалое число». Если верить другим свидетельствам, за все время похода российским отрядом было убито, не считая женщин и детей, по минимальным подсчетам 802, по максимальным 1450 чукотских воина (казаки в 1772 г. говорили о 1452 убитых). Но данные цифры вызывают большое сомнение. Гурвич считал, что они сильно преувеличены[77]. И на самом деле, в начале XVIII в. общая численность населения Чукотки составляла примерно 8–9 тыс. чукчей, да около 4 тыс. эскимосов[78]. Считая, как принято в литературе, число мужчин вдвое меньше, получается около 6 тыс. чел., а взрослых мужчин, соответственно, 3 тыс., возможно, даже еще меньше.
Побывавший у чукчей в 1711 г. казак Попов указывал, что у них насчитывалось около 2 тыс. лучников, т. е. воинов[79]. В таком случае получается, что отряд Павлуцкого уничтожил половину взрослого мужского населения Чукотки. А это совершенно невероятно, учитывая, что после 1731 г. военная активность чукчей не только не снизилась, но, наоборот, возросла. Так что казаки в воспоминаниях, выпячивая свои заслуги, весьма преувеличили потери чукчей. Речь может идти скорее всего о нескольких сотнях убитых. Хотя и эта цифра, учитывая малочисленность чукчей, была для них, конечно, ощутимой.
В добычу отряд захватил, по некоторым данным, 40 630 оленей, которые были разбиты на 12 табунов, «в коих было по 1000 и по две». Табуны отданы под присмотр коряков и юкагиров, но из-за их нерадивости многие олени разбежались. Часть сумели отогнать чукчи, часть была употреблена на пропитание. В итоге в Анадырск привели не более 500 оленей.
В числе значимых трофеев оказались 12 железных куяков, а также вещи, принадлежавшие отряду Шестакова (знамя, фузеи, винтовки, личное имущество казачьего головы[80]), 136 красных и 5 «сиводущатых» лисиц. Кроме того, удалось освободить из чукотского плена 42 коряка и 2 русских (Илью Панкарина и Анну Ворыпаеву) и взять, в свою очередь, в плен около 150–160 чукчей (мужчин, женщин и детей). К отряду также присоединился бежавший из чукотского плена якутский служилый Семен Рыпаев[81]. По сведениям П. А. Словцова, много чукотских пленных было впоследствии выслано из Анадырска в Якутск и Иркутск, но все они погибли в дороге[82]. Таким образом, приобретения были незначительны. Как писал Гурвич, «поход не принес дохода казне, не обогатил он и участников»[83]. Более того, союзники русских юкагиры и коряки потеряли в этом походе более 4 000 оленей, отданных ими для обеспечения движения и пропитания[84].
Ряд историков считает, что к несомненным заслугам экспедиции Павлуцкого 1731 г. надо отнести географическое обследование Чукотки[85]. Но подобное утверждение не имеет под собой никакий оснований. Павлуцкий в своей «промемории» в Якутскую воеводскую канцелярию дал только самое общее краткое описание Чукотки: «чюкоцкая земля кругом Анадырского носу самая малая и пустая, лесов и никаких угодей в той земле, рыбных и звериных промыслов не имеетца, токмо довольно каменных гор и шерлобов да воды, а больши каменных гор и воды во оной земли ничего не обретаетца, и вышеписанные немирные чюкчи живут во оной земле при морях и питаютца нерпой и моржевым и китовым жиром и травой… оные чюкчи народ непостоянной, не так как протчие иноземцы в ясашном платеже обретаютца»[86]. Аналогичные сведения содержит и его рапорт в Тобольскую губернскую канцелярию, где, кроме того, есть интересные замечания о самих чукчах: «чукчи народ сильный, рослый, смелый, плечистый, крепкого сложения, разсудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают. Стреляют из луков и бросают камни, но не очень искусно»[87].
Как видим, впечатление от Чукотки у Павлуцкого сложилось довольно удручающее и не вселяющее никакого оптимизма в вопросе быстрого подчинения чукчей русской власти. Вероятно, и у остальных русских участников похода мнение о чукотской земле оказалось подобным. Однако общие впечатления о Чукотке и чукчах не означают, что проводилось географическое исследование данного района — этого отряд Павлуцкого как раз не предпринимал.
В пользу этого говорит следующее обстоятельство: если бы действительно велось обследование Чукотки, то результатом стали бы разного рода описания и картографические материалы. И эти описания и карты, поступив в Петербург, несомненно были бы переданы в распоряжения руководства Второй Камчатской экспедиции, которая как раз в это время разворачивала свою деятельность и собиралась, в частности, совершать плавание к проливу между Чукоткой и Аляской. В материалах экспедиции, достаточно обстоятельно изученных историками, сохранились бы хоть какие-то данные о географических исследованиях Павлуцкого. Однако обнаружить их не удалось.
Даже Миллер, участник Второй Камчатской экспедиции, который специально и по «свежим следам» собирал информацию о географических открытиях на Северо-Востоке Сибири, находясь в Якутске, не нашел никаких документов о маршруте Павлуцкого и вынужден был довольствоваться рассказами очевидцев. Как он писал, «последней поход капитана Павлуцкого, которой в 1727 году из Правительствующаго сената отправлен был с якуцким казачьим головою Афонасьем Шестаковым для покорения немирных чукчей, подает нам в географии сих стран также некоторое изъяснение, котораго бы, может быть, без того получить невозможно было. Но я о том ничего больше объявить не могу, кроме того, что я здесь в Якуцке по словесному сказыванию некоторых казаков, которые в той партии были, о путевом тракте и о случившихся в пути реках записал»[88].
Другой современник и участник Камчатской экспедиции Линденау, судя по его карте Чукотки и «Описанию о Чюкоцкой землице, где оная имеетца», также смог использовать только самые общие сведения и не располагал никакими описаниями и картами похода 1731 г., хотя специально занимался сбором сведений, в частности, составил подробное «Географическое описание реки Анадыря» и описание «Дорога из Анадырского острога в полуденную сторону». Обратим внимание на то, что Охотское побережье и Камчатка изображены на его карте достаточно точно и с подробностями, тогда как изображение Чукотки и течения р. Анадырь дано весьма «грубыми мазками» и без детализации.
Так что встречающиеся в литературе указания на карту Линденау как свидетельство результатов географических исследований Павлуцкого[89], вряд ли обоснованны. Более правильным представляется мнение П. А. Словцова, который в свое время писал: «Из Чукотского похода, к сожалению, наукам не досталось никакой добычи: ни указаний рудных, ни замечаний географических или физических»[90].
Вместе с тем, поход 1731 г. ясно дал понять, что быстро подчинить чукчей не удастся. Павлуцкий в упомянутом рапорте в губернскую канцелярию безнадежно констатировал: «…привести чукоч в подданство невозможно, потому что у них нет ничего святого: дети отступаются от отца, отцы от детей», имея в виду, что система аманатства в отношении чукчей совершенно не работает.
Сохранилось, правда, смутное известие, что после похода Павлуцкого какая-то группа чукчей якобы стала вносить ясак. В 1733 г. анадырский заказчик И. Батанкуев сообщал в Тобольск: «Сидячие чукчи платят ясак лисицы красные малое число повольно, а иного году не платят»[91]. Якутская воеводская канцелярия, заполняя в середине 1737 г. анкету Миллера, в общей массе ясачноплательщиков Анадырского острога назвала и чукчей: «имеютца народы ясашныя иноземцы, называемыя юкагири, коряки, чукчи шестьсот восмьдесят два человека», на которых был положен годовой оклад ясака 38 соболей, 3 «сиводущатых» и 638 красных лисиц[92]. Но сколько именно было чукчей, канцелярия не уточнила.
К тому же неизвестно, был ли это на самом деле ясак или чукчи приносили пушнину для обмена на русские товары. Зато вполне определенно можно говорить о том, что политическая ситуация в регионе после похода только ухудшилась. Жесткие действия отряда Павлуцкого не умиротворили чукчей, а наоборот, усилили их воинственный пыл. Участие в походе юкагиров и коряков, с которыми у чукчей и до этого были враждебные отношения, еще более способствовало углублению межэтнических конфликтов. Вдовин отмечал, что от расправы Павлуцкого пострадали не только те чукчи, которые совершали набеги на коряков, русских и юкагиров, но и те, которые к этим набегам были совершенно непричастны, «следствием этого было то, что чукчи получили моральное оправдание для нападений на оленных коряков и юкагиров как участников похода Д. Павлуцкого»[93]. Другой известный этнограф Гурвич обратил внимание на то, что «хотя чукчи понесли известные жертвы, экспедиция не изменила соотношение сил между коренным населением северо-востока, тем более что после похода 1731 г. военные действия против чукчей не предпринимались почти на протяжении целого десятилетия»[94].
Особо стоит отметить методы, которыми Павлуцкий действовал против чукчей. В свое время Берх писал, что он «употреблял все способы на склонение их в подданство, но буйный народ сей, отвергши миролюбивые предложения, принудил его вступить с ними в сражение»[95], т. е. «виноватыми» были сами чукчи, не понимавшие всех благ российского подданства. Ряд советских историков, затушевывая военную сторону дела, пошли еще дальше. В частности, в «Очерках истории Чукотки» утверждалось, что «на посту начальника Анадырского острога Павлуцкий зарекомендовал себя активным сторонником именно мирного сотрудничества с коряками, юкагирами, чукчами»[96]. Но были и противоположные оценки. Так С. Б. Окунь указывал на «опустошения, которые произвел Павлуцкий в Чукотской земле»[97], а Гурвич писал, что «действия Павлуцкого имели чисто карательный характер»[98].
Сам Павлуцкий в своих донесениях неизменно подчеркивал, что в отношении «немирных чюкоч» стремился действовать «ласкою и приветом», а силу применял только потому, что они отказывались «ясак платить и аманатов дать» и оказывали сопротивление. Однако имеющиеся в нашем распоряжении другие источники однозначно свидетельствуют, что Павлуцкий был жестким и даже жестоким человеком. Будучи храбрым офицером-служакой, он не отличался дипломатическими способностями и не смог найти с чукчами общий язык. На свои прямолинейные призывы в российское подданство он получал такие же прямолинейные отказы, а подчас вообще даже не утруждал себя переговорами, предпочитая сразу действовать грубой силой, «побивая чукчей до смерти». Понятно, что такие действия не способствовали взаимопониманию между русскими и чукчами. На русских чукчи могли смотреть только как на врагов и союзников своих врагов — юкагиров и коряков. Не зря в чукотских сказках и преданиях Павлуцкий запечатлен как безжалостный воин, желающий истребить всех чукчей. Они даже дали ему прозвище «Якунин» (Jakуннiн), что значит «худоубивающий»[99].
Вернувшись в Анадырск, Павлуцкий, не получив еще никаких предписаний от губернского начальства, продолжал действовать по собственному усмотрению. К этому времени ситуация в регионе стала развиваться совсем не так, как планировали организаторы экспедиции в 1727 г.
После разгрома Шестакова из повиновения русской власти стали выходить коряки Охотского и Берингоморского побережий. В сентябре 1730 г. ямские, ирецкие и сигланские коряки уничтожили оставшуюся часть отряда А. Шестакова (26 чел. во главе с пятидесятником И. Лебедевым), захватили и сожгли Ямской острог. В июле 1731 г. вспыхнуло восстание ительменов на Камчатке, из-за которого морская партия экспедиции вынуждена была отложить свой вояж к Анадырскому устью.
Выступление коряков первоначально не сильно озаботило Павлуцкого: он продолжал действовать по своему плану и совершил поход на Чукотку. Но известие о восстании ительменов, полученные им 16 января 1732 г.[100], заставили его переключить внимание с севера на юг. Он или сам, или, скорее всего по подсказке старожилов-анадырцев, понял, что «измена» коряков существенно подрывает русские позиции в регионе, поскольку «бунтовщики» перекрывают сухопутное сообщение между Анадырском и Камчаткой. Поэтому весной 1732 г. он наносит удар по корякскому Паренскому острожку (в устье р. Парень, впадающей в Пенжинскую губу), где сконцентрировались значительные силы восставших.
Поход завершился полным разгромом паренских коряков, после чего капитан отправил отряд казаков (95 чел.) во главе с пятидесятником Иваном Атласовым восстановить разрушенный коряками еще в 1715 г. Олюторский острог и призвать в подданство олюторских пеших коряков[101]. Атласов выполнил задание: «на усть Посторонной речки, которая пала в Алютор, построил острог мерою в длину и в ширину по 20 сажень, агорожен в заплот, и в том остроге построил часовню и государев двор и ясашную избу и казенные анбары и служилым людем казармы в стене»[102].
Таким образом, Павлуцкому удалось (правда, только на короткое время) «утихомирить» коряков и восстановить русские позиции на перешейке, связывающем Камчатку с материком.
Вернувшись в начале мая 1732 г. в Анадырск, Павлуцкий организовал еще один поход на Чукотку. В отличие от предыдущего он остался фактически неизвестным в исторической литературе. Из всех исследователей о нем упомянул только В. Маргаритов. Согласно его версии, Павлуцкий отправил из острога отряд казаков к устью р. Анадырь для встречи судна «Св. Гавриил», которое под командой Я. Генса должно было прибыть с Камчатки[103]. Иную версию в 1738 г. изложил в своей «Ведомости» сам Павлуцкий. Он очень кратко сообщил следующее: «А маия 27 числа по вскрытии вешней полой воды путь возимел на судах вниз реки Анадыря до Анадырского устья для проведывания Анадырского устья и усмотрения неясашных и неплатежных немирных чюкоч на старые их жилища и приплыли по край моря июля 14 числа и их чюкоч изыскивали и сыскать нигде не могли для того мореходных судов в Анадырску не обретаетца»[104]. Как видим, во-первых, Павлуцкий сам ходил в поход, во-вторых, он по-другому представил цель похода.
Однако верной представляется все же первая версия. Дело в том, что своим «ордером» от 11 февраля 1732 г. Павлуцкий приказал геодезисту М. Гвоздеву (Генса он отстранил от командования) после подавления восстания ительменов действовать согласно прежним планам: выйти в море и идти к устью Анадыря и к «Большой Земле» против «Анадырского носа» (Чукотского мыса). Поскольку планировалось совместное действие морского и сухопутного отрядов, Павлуцкий вполне естественно должен был встретить бот «Св. Гавриил». Однако встречи не произошло, т. к. капитан не дождался судна и 14 июля отправился с устья Анадыря в острог, а «Св. Гавриил» под командованием Гвоздева появилось в устье только 3 августа[105]. Позднее, в 1738 г., в своей «Ведомости» Павлуцкий отразил только случившиеся события, ограничившись общими фразами о «поиске» чукчей.
Вероятно, по возвращении из второго чукотского похода, получив 18 августа 1732 г. указ Тобольской губернской канцелярии от 10 августа 1731 г., капитан и его команда приступили к реконструкции Анадырского острога. К этому времени острог, располагавшийся на острове на р. Анадырь, представлял собой небольшое поселение, имевшее незначительные укрепления в виде частокола и одной сторожевой вышки. В остроге стояли ясачная изба, «казенка» для содержания аманатов, сени, 6 амбаров, государев двор из трех строений. За стенами острога находились несколько жилых построек.
Павлуцкий построил «вновь рубленой деревянный острог мерою в длину и поперег по 20 сажень, в вышину в полпята аршина, да на том же остроге на четырех стенах по углам построены 4 башни, пятая над проезжими воротами». Были отремонтированы старые и построены новые казенные здания внутри острога. За острогом разместилось около 80 дворов служилых людей и часовня[106]. Правда, нельзя исключить, что реконструкция острога проводилась постепенно, в течение 1731–1732 гг. По крайней мере, сам Павлуцкий в своей «Ведомости» не назвал точной даты окончания строительства, а просто сообщил, что новый острог построен в его «бытность».
Тем же указом Тобольской канцелярии подтверждались полномочия Павлуцкого как главного командира экспедиции, а также ему предписывалось «на чюкоч и на протчих немирных иноверцов войною до указу Ея И. В. не поступать», а «призывать в подданство ласкою». Поняв, что данный указ обрекает его на бездействие (ибо «разводить» дипломатию с иноверцами он не хотел или не умел), Павлуцкий для прояснения общей ситуации и своей собственной роли выезжает 5 ноября 1732 г. в Якутск, оставив в Анадырске вместо себя начальником военной команды гренадера Машрукова[107].
Анадырский комиссар Тарабыкин, у которого, судя по его репликам в адрес Павлуцкого, сложились с ним недружелюбные отношения, сообщил в Якутскую воеводскую канцелярию, что «Павлуцкой минувшаго 732 году без указу Ея Императорского величества из Анадырска уехал в Якуцк, також с собою пятнатцать человек взял служилых же». Он же негативно отнесся к действиям Павлуцкого против коряков, заметив в своем донесении: «Оной же капитан Павлуцкой минувшаго 732 году ходил в поход в паренские сидячие коряки острог, их разорил и самих их коряк побил, в том числе и ясашных, от чего ныне в ясашном зборе чинитца недобор»[108].
Не исключено, что жесткие действия Павлуцкого против паренских коряков вызвали недовольство властей. Сохранилось известие о том, что в октябре 1735 г. анадырский комиссар П. Шадрин выслал в Якутск «следственное дело» о походе Павлуцкого. Но в чем заключалось это следствие, и к каким результатам привело, по источникам не прослеживается. Как отметил позднее Шмалев, «по оному доношению и по сообщенным при нем допросах было ль куда в главную команду представляемо и какая на то резолюцыя воспоследовала или нет и для чего, о том бытности показанного камисара Петра Шадрина по делам не отыскано»[109].
В декабре 1732 г. Сенат назначил Павлуцкого помощником к майору В. Ф. Мерлину, отправленному на Камчатку для расследования причин ительменского бунта. Сенатским указом 23 февраля 1733 г. за свою «чукотскую» службу и «за долговремянное в таком дальном крае бытие» он был произведен в майоры[110].
Зуев А. С.
ПРИМЕЧАНИЯ:
читать дальше
68. Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97
69. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356.
70. Там же.
71. Встречающиеся в литературе данные, что этот чукотский отряд насчитывал 3 и даже 5 тыс. воинов вряд соответствуют действительности. См., напр.: Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 13–16; Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого в Чукотскую землю… с. 423; Этническая история народов Севера… с. 203.
72. Миллер Г. Ф. Описание… С.66.
73. Дивин В. А. Русские мореплавания… с. 81–82.
74. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки… с. 178–179.
75. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 16. Аналогичную оценку давал Н. Щукин (Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого… с. 425).
76. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 343.
77. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
78. Там же, с. 117.
79. Колониальная политика… с. 158.
80. Одни историки считали, что вещи из отряда Шестакова были захвачены во втором сражении (Сгибнев А. Исторический очерк… с. 127–129), другие — в третьем (См.: Миллер. Описание… с. 66).
81. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356; Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127–129. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118; Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
82. Словцов П. А. Историческое обозрение… с. 271–272.
83. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
84. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118.
85. Очерки истории Чукотки… с. 91; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97; История Сибири. Т. 2. с. 344. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 84; Греков В. И. Очерки из истории… с. 54.
86. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356–356об.
87. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 30–31.
88. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 12, л. 21. Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций… с. 225.
89. Греков В. И. Очерки из истории… с. 54.
90. Словцов П. А. Исторический очерк… с. 272.
91. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118.
92. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 224.
93. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118. Очерки истории Чукотки… с. 90.
94. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
95. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 14
96. Очерки истории Чукотки… с. 91.
97. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70.
98. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113.
99. Богораз В. Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. Образцы народной словесности чукоч (тексты с переводом и пересказом). СПб., 1900, Ч. 1. с. XXVII, 91, 331.
100. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 294, 316–317; Сгибнев А. Исторический очерк… с. 122–123.
101. Об этом походе см.: РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 356об.-357; № 528, ч. 1, д. 17, л. 5об; ч. 2, д. 1, л. 13а-13а об; д. 3, л. 11; № 539, ч. 2, д. 6, л. 68; Сгибнев. Исторический очерк… с. 129. Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997. с. 214.
102. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357об.
103. Маргаритов В. Камчатка и ее обитатели… с. 15.
104. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357.
105. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 114–116; Греков В. И. Очерки из истории… с. 49.
106. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357; Вдовин И. С. Анадырский острог… с. 39, 42. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 83. Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70.
107. Сгибнев. Исторический очерк… с. 130.
108. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341об.
109. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а.
110. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 448.
-
-
27.08.2011 в 18:16