Америка? Нет больше вашей Америки..
Говоров Ю. Л. История стран Азии и Африки в средние века. Основы лекционного курса. - Кемерово: Кемеровский госуниверситет, 1998.
Причины расхождения путей развития Японии и Китая
читать дальшеПоставленный вопрос - один из труднейших и еще ждущих своего осмысления в востоковедении. Когда на переходе от варварства к цивилизации Япония в поисках готовых образцов материальной культуры и социально-политической жизни обратила внимание на Китай, она, по выражению Г. П. Григорьевой "отнеслась к нему как любознательный юноша к мудрому старцу". Японский студент, вернувшийся домой из Китая в 623 г., квалифицировал Поднебесную как "государство высокой нравственности". Бесспорный факт благотворного влияния Китая на развитие Японии не должен, однако, заслонять того, что становление японской государственности и культуры было вызвано все-таки в первую очередь внутренними потребностями самого японского общества, а китайский фактор был в конечном счете всего лишь средством ускорения и сокращения временных рамок этих процессов. Все, что Япония ввезла из Китая, это книги по китайской истории, культуре, идеологии, философии и знания, приобретенные несколькими десятками студентов и членами 16 японских посольств в эту страну (всего за VII-IХ вв. "великого взаимодействия" в Китае побывали 600-700 японцев). Кроме этого, 3-4% населения островов составляли китайские переселенцы-беженцы от социально-политических неурядиц в Китае. Конечно, степень влияния вышеуказанных элементов на трансформацию японского общества значительно превышала их удельный вес в этом обществе, поскольку, как отмечает М. В. Воробьев, "на ранних стадиях существования человеческого общества неэкономические, необщественные факторы играли чрезвычайно важную роль".
Если Япония была разборчивым реципиентом китайской политической и материально-духовной культуры, то Китай, как донор этого процесса, играл чрезвычайно пассивную роль: он не претендовал на преобладающее влияние в этой стране, поскольку события на островах не влияли сколько нибудь заметно на его судьбу. Поэтому спорадические контакты между ними происходили по желанию самой японской стороны. Степень этого желания со времен первых культурных контактов постоянно уменьшалась по ряду причин.
Японская сторона стремилась к равноправным взаимоотношениям со старшим более культурным и могущественным соседом, используя для этого самые различные поводы и основания. В 607 г. правитель Ямато как "Сын Неба страны Восходящего Солнца" обращался с посланием "к Сыну Неба страны Заходящего Солнца". Затем "Небесный Государь Востока" почтительно обращался к "Небесному Государю Запада". Подчеркивалась также буддийско-религиозная общность двух стран. Все это вызывала недовольство в Китае. Так, суйский император Ян-ди приказал: "Если в грамотах южных и восточных варваров не будут соблюдаться нормы приличия, то впредь не следует доводить их до нашего сведения". Если на ранних стадиях формирования государственности островитяне не желали даже чисто номинально поступиться принципом политического равноправия, то по мере укрепления государственности эта позиция становилась еще тверже.
Политика Китая мало считалась с реальностью - в ней сосуществовали две тенденции по отношению к Японии. С одной стороны, Япония рассматривалась как обычная часть варварского мира, заслуживающая типичного по отношению ко всем варварам, олицетворяющим темное начало инь, отношения. Способность японцев к выборочной китаизации и японизации китайского рассматривалась в Поднебесной как доказательство закоренелости их варварства и своего превосходства перед "карликовыми чертями из-за восточного моря". Соответственно и тон обращений китайских императоров в адрес правителей Японии не отличался особым тактом: "Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны... гнев Неба на ваши головы", - писал обозленный японским пиратством Чжу Юань-чжан.
Наряду с прямолинейно-высокомерным применялся и более гибкий подход по отношению к японцам как "особым варварам", которые могут не ассоциироваться с "инь", как воспринявшие китайскую культурную традицию и вписавшиеся в ее систему духовных ценностей: поэтому японцев не следует подвергать "карательной войне", но "обрабатывать" их мирным путем с помощью распространения принципов "добродетельного правления". Эти принципы предполагали неравноценную иерархическую общность Японии и Китая с верховенством последнего в ее рамках. Однако "небольшая страна островов, недовольная своей судьбой" . не желала "изменить свои помыслы", терроризировала своим пиратством китайское побережье, отказывалась принимать высокомерные китайские грамоты и применяла в японо-китайских отношениях "формулу Есинори Асикага": "Небо и Земля столь огромны, что не могут принадлежать одному правителю".
Встречаясь с претензиями Китая на верховенство, Япония не могла не принимать во внимание реальную военную мощь этой страны и опасность столкновения с этой мощью. Условием успешного противостояния было укрепление национально-японской культурной основы посредством вытеснения китайских иммигрантов из ключевых сфер управления страной и приспособления конфуцианства и буддизма к японской почве - слепое копирование рассматривалось как угроза национальным интересам: любое заимствование должно было превратиться лишь в дополнительный элемент к японской основе, в толковании всего китайского японцы "переставили акценты сообразно своему пониманию вещей".
Прагматические соображения безопасности в широком смысле этого слова перевесили восхищение китайской культурой - Япония никогда не брала перед Китаем никаких обязательств: обращаться к нему "снизу вверх" не желала, а обращение на равных вызывало гневную реакцию Китая. Лучшим выходом из подобной ситуации Япония нашла максимальное свертывание отношений с великим соседом, особенно в периоды смут в этой стране.
Япония заимствовала китайскую культуру в эпоху расцвета средневековой конфуцианской цивилизации (Суй, Тан, Сун). Со времени раскола единой Сунской империи и особенно в результате монгольского завоевания китайская цивилизация вступила в фазу упадка и усиления в ней варварского элемента. В этих условиях китаецентристские посягательства на верховенство в отношениях с Японией стимулировали процесс пересмотра отношения японцев ко всему китайскому. Формируются устойчивые представления, что культурное величие Китая осталось позади в прошлом и его развитие остановилиось, что именно Япония развила достижения китайской цивилизации и только в Японии китайское получило свою завершенную форму. Один из современных идеологов японского национализма Я. Накасонэ сформулировал эту мысль следующим образом: "Японское лучше выражает подлинную сущность китайского", чем сам Китай (можно с оговорками провести параллель между этим процессом зарождения чувства превосходства "расы Ямато" над Китаем и складыванием теории "Москва - третий Рим" под воздействием упадка и гибели Византийской империи из-за "несоблюдения канонов и чистоты веры").
Не это ли зародившееся в эпоху упадка Китая чувство превосходства и национальной исключительности, наложившись на комплекс других причин, подвигло Японию на агрессию против традиционно прокитайской и союзной Пекину Кореи в к. ХVI в. ? Не будем спорить с японцами по вопросу их этнокультурного превосходства над Китаем - пусть это утверждение останется на их собственной ответственности. Попробуем согласиться с более сбалансированным по сути и нейтральным по форме определением: "японское шире китайского, китайское - часть японского, но китайское глубже японского". Представляется, однако, что к эпохе позднего средневековья японское было уже просто отличным от китайского.
Различия японской и китайской моделей развития в средние века
читать дальшеРазличия между Китаем и Японией в средневековую эпоху намного более серьезны, чем это может показаться внешне, что предопределило разницу путей развития этих стран со всеми вытекающими отсюда последствиями для судеб этих народов.
Прежде всего следует отметить (это любимая тема японских философов) " уникальную восприимчивость японской нации к нововведениям и заимствованиям", которая базируется "на внутренней склонности к изменениям". Е. Такеути пишет: "Японская культура обращена вовне и все время ждет нового", она - "культура поворотов". Китайская же культура - самодовлеющая и самодостаточная, замкнутая на себя - сначала она породила китаецентризм, а затем он, в свою очередь, поддерживал ее замкнутость и антифоринизм. Типологическая разница культур предопределила последующую разницу путей исторического развития этих двух стран.
Китай - классический пример и эталон АСП, в эпоху средневековья за пределы АСП не выходивший. В Японии сер. I тыс. н. э. сильная частнофеодальная тенденция под влиянием китайского примера (не Китая!) была временно прервана торжеством государственно-феодальной тенденции, усеченной разновидностью АСП на японской почве. Однако с X-XI вв. частнофеодальная тенденция берет верх и японский феодализм проходит ряд стадий развития, приблизивших его к феодализму европейского типа.
Победа частнофеодальной тенденции в Японии, в свою очередь, была обусловлена особенностями функционирования общественного организма и госаппарата: если в Китае оно обеспечивалось преимущественно этическими нормами, подкреплявшими деспотическую власть государства, то в Японии преимущественно нормами права. Конфуцианство как стройная система рациональных философско-этических принципов даже в Китае столетиями вживалось и вживлялось в общественную жизнь. Японское общество не было готово к усвоению конфуцианских социально- политических идей в широких масштабах в короткий срок - поэтому нормы права утвердились в Японии раньше конфуцианства. Если в Китае право подпирало конфуцианство на случай его недееспособности, то в Японии как бы наоборот. Китайское толкование конфуцианства носит гуманистический индивидуалистический характер, т. к. это учение возникло прежде всего как общественное - японская версия конфуцианства внедрялась преимущественно как учение государственное и со временем с национально-милитаристским оттенком.
Последствием вышесказанного было отсутствие в Японии принципиально открытого "класса управляющих", присущего обществам с АСП, и системы его воспроизводства типа китайской кэцзю, т. е. не было эффективной вертикальной бюрократической системы, способной пресечь развитие горизонтальной частнофеодальной тенденции. Все это свидетельствует о непрочности системы государственной власти в Японии.
Китайское иерархическое соподчинение в рамках открытого госаппарата давало определенный простор-выход социальной мобильности активной части общества через систему кэцзю, сословие управляющих могло пополняться "свежей кровью" в старые меха, что способствовало их принципиальному окостенению. В Японии же сословное деление общества было абсолютизировано при четком дистанцировании верхов от низов - поэтому социальная мобильность непривилегированных слоев населения могла проявиться-найти выход только за пределами госаппарата, в данном случае на службе "влиятельным домам", носителям частнофеодальной тенденции и фактическим властителям на местах. Сосуществование слабой бюрократической вертикали и сильного влияния феодалов на местах способствовало формированию в Японии горизонтальной многослойности власти и влияния как источника постоянных конфликтов.
В отличие от Китая, где государство не испытывало нужды в закрепощении крестьянства, частнофеодальный класс Японии рассматривал крестьянство как свою частную собственность и всеми силами прикреплял его к своей земле. Поскольку слабое государство не могло обеспечить закрепощение крестьян, феодальный класс на местах взял эту задачу на себя, создавая собственные отряды самураев. Система администрации в Японии опиралась не на бюрократию и государственную армию, а на рыцарей-самураев, преданных своим господам и ставших со временем основой феодального класса. В этом одно из важнейших отличий от классической конфуцианской схемы государственного устройства и сходств с классическим европейским феодализмом. В Китае военная профессия неуважаема и находится в основном на периферии общественной жизни, а в Японии военно-служилое дворянство - стержень государственной власти. Уникальная особенность Японии - господствующий класс самураев чрезвычайно многочислен (около 10% нас.) и сам защищает свои сословные привилегии: отсюда, разложение феодального строя в Японии замедлено и связано в первую очередь с процессами разложения внутри самого вооруженного господствующего класса.
В Китае отсутствие полицентризма (разделения властей) в политической сфере препятствовало формированию системы феодальной раздробленности как личностных феодальных отношений. Характерная черта Японии - наличие полицентризма в форме многополюсности власти (императорская духовно-религиозная власть как символ нации, власть военных правителей сегунов, довольно реальная власть экс-императоров-монахов и т. д.).
Таким образом, особенность Японии - в распылении государственной власти. Однако, хотя отношения между полюсами власти часто принимали конфликтный характер, в целом они умели худо-бедно сосуществовать по определенным нормам-правилам, сохраняя за собой признанные ниши в обществе, а общество в целом смогло сохранить свое территориальное единство (наличие множества самурайских дружин не привело к чрезмерному усилению тенденции к территориальной децентрализации, т. к. власть воинов имела центростремительный характер).
Китайское и японское общества существенно расходились в вопросе о прерогативах императорской власти. Большая часть японского средневековья прошла под знаком фикции светской власти тэнно (этот китайский термин обозначает Духовного правителя). С другой стороны, японцы всегда чрезвычайно гордились своей приверженностью сохранению Мандата Неба за своим лишенным реальной власти императорским домом, и считали китайский принцип смены Мандата Неба одной из причин всех китайских несчастий.
Гораздо более заметную, чем в Китае, роль в социально-экономической и политической сфере, в развитии товарно-денежных отношений играли бурно развивавшиеся города (в ХIV в. 40, в ХV в. 85, в ХVI в. 269 городов), доказавшие уже в средневековый период воздействие на ход разложения господствующего класса.
Таким образом, основные характеристики средневекового японского общества радикально отличаются от аналогичных китайских, а основная тенденция его развития заключалась в преодолении традиционных азиатско-китайских компонент и в движении в сторону европейской частнофеодальной модели. Япония преодолела недостаток собственных возможностей к социально-политическому и культурному творчеству, порожденный географической изоляцией, восприятием готовых материковых китайских образцов и использовала их в качестве стимула и составной части будущего развития собственной национальной культуры и форм общественно-политической и хозяйственной жизни.
Миновав рабовладельческую стадию, Япония сначала перешла к государственному феодализму, а затем эволюционировала к феодализму европейского типа.
Японский феодализм развивался благодаря состоянию географической изоляции в чистых формах, без деформаций, порождаемых внешним насильственным воздействием, и без попятно-регрессивных этапов.
Государственно-феодальный этап развития характеризуется сильной центральной властью, которая, однако не успела укорениться. Частнофеодальный этап развития характеризуется распыленностью, многослойностью и многополюсностью государственной власти при наличии многочисленного военно-служилого дворянства.
Многочисленность самурайства обусловила жесткий характер частнофеодального (военно-феодального) режима в эпоху развитого и позднего средневековья.
Причины расхождения путей развития Японии и Китая
читать дальшеПоставленный вопрос - один из труднейших и еще ждущих своего осмысления в востоковедении. Когда на переходе от варварства к цивилизации Япония в поисках готовых образцов материальной культуры и социально-политической жизни обратила внимание на Китай, она, по выражению Г. П. Григорьевой "отнеслась к нему как любознательный юноша к мудрому старцу". Японский студент, вернувшийся домой из Китая в 623 г., квалифицировал Поднебесную как "государство высокой нравственности". Бесспорный факт благотворного влияния Китая на развитие Японии не должен, однако, заслонять того, что становление японской государственности и культуры было вызвано все-таки в первую очередь внутренними потребностями самого японского общества, а китайский фактор был в конечном счете всего лишь средством ускорения и сокращения временных рамок этих процессов. Все, что Япония ввезла из Китая, это книги по китайской истории, культуре, идеологии, философии и знания, приобретенные несколькими десятками студентов и членами 16 японских посольств в эту страну (всего за VII-IХ вв. "великого взаимодействия" в Китае побывали 600-700 японцев). Кроме этого, 3-4% населения островов составляли китайские переселенцы-беженцы от социально-политических неурядиц в Китае. Конечно, степень влияния вышеуказанных элементов на трансформацию японского общества значительно превышала их удельный вес в этом обществе, поскольку, как отмечает М. В. Воробьев, "на ранних стадиях существования человеческого общества неэкономические, необщественные факторы играли чрезвычайно важную роль".
Если Япония была разборчивым реципиентом китайской политической и материально-духовной культуры, то Китай, как донор этого процесса, играл чрезвычайно пассивную роль: он не претендовал на преобладающее влияние в этой стране, поскольку события на островах не влияли сколько нибудь заметно на его судьбу. Поэтому спорадические контакты между ними происходили по желанию самой японской стороны. Степень этого желания со времен первых культурных контактов постоянно уменьшалась по ряду причин.
Японская сторона стремилась к равноправным взаимоотношениям со старшим более культурным и могущественным соседом, используя для этого самые различные поводы и основания. В 607 г. правитель Ямато как "Сын Неба страны Восходящего Солнца" обращался с посланием "к Сыну Неба страны Заходящего Солнца". Затем "Небесный Государь Востока" почтительно обращался к "Небесному Государю Запада". Подчеркивалась также буддийско-религиозная общность двух стран. Все это вызывала недовольство в Китае. Так, суйский император Ян-ди приказал: "Если в грамотах южных и восточных варваров не будут соблюдаться нормы приличия, то впредь не следует доводить их до нашего сведения". Если на ранних стадиях формирования государственности островитяне не желали даже чисто номинально поступиться принципом политического равноправия, то по мере укрепления государственности эта позиция становилась еще тверже.
Политика Китая мало считалась с реальностью - в ней сосуществовали две тенденции по отношению к Японии. С одной стороны, Япония рассматривалась как обычная часть варварского мира, заслуживающая типичного по отношению ко всем варварам, олицетворяющим темное начало инь, отношения. Способность японцев к выборочной китаизации и японизации китайского рассматривалась в Поднебесной как доказательство закоренелости их варварства и своего превосходства перед "карликовыми чертями из-за восточного моря". Соответственно и тон обращений китайских императоров в адрес правителей Японии не отличался особым тактом: "Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны... гнев Неба на ваши головы", - писал обозленный японским пиратством Чжу Юань-чжан.
Наряду с прямолинейно-высокомерным применялся и более гибкий подход по отношению к японцам как "особым варварам", которые могут не ассоциироваться с "инь", как воспринявшие китайскую культурную традицию и вписавшиеся в ее систему духовных ценностей: поэтому японцев не следует подвергать "карательной войне", но "обрабатывать" их мирным путем с помощью распространения принципов "добродетельного правления". Эти принципы предполагали неравноценную иерархическую общность Японии и Китая с верховенством последнего в ее рамках. Однако "небольшая страна островов, недовольная своей судьбой" . не желала "изменить свои помыслы", терроризировала своим пиратством китайское побережье, отказывалась принимать высокомерные китайские грамоты и применяла в японо-китайских отношениях "формулу Есинори Асикага": "Небо и Земля столь огромны, что не могут принадлежать одному правителю".
Встречаясь с претензиями Китая на верховенство, Япония не могла не принимать во внимание реальную военную мощь этой страны и опасность столкновения с этой мощью. Условием успешного противостояния было укрепление национально-японской культурной основы посредством вытеснения китайских иммигрантов из ключевых сфер управления страной и приспособления конфуцианства и буддизма к японской почве - слепое копирование рассматривалось как угроза национальным интересам: любое заимствование должно было превратиться лишь в дополнительный элемент к японской основе, в толковании всего китайского японцы "переставили акценты сообразно своему пониманию вещей".
Прагматические соображения безопасности в широком смысле этого слова перевесили восхищение китайской культурой - Япония никогда не брала перед Китаем никаких обязательств: обращаться к нему "снизу вверх" не желала, а обращение на равных вызывало гневную реакцию Китая. Лучшим выходом из подобной ситуации Япония нашла максимальное свертывание отношений с великим соседом, особенно в периоды смут в этой стране.
Япония заимствовала китайскую культуру в эпоху расцвета средневековой конфуцианской цивилизации (Суй, Тан, Сун). Со времени раскола единой Сунской империи и особенно в результате монгольского завоевания китайская цивилизация вступила в фазу упадка и усиления в ней варварского элемента. В этих условиях китаецентристские посягательства на верховенство в отношениях с Японией стимулировали процесс пересмотра отношения японцев ко всему китайскому. Формируются устойчивые представления, что культурное величие Китая осталось позади в прошлом и его развитие остановилиось, что именно Япония развила достижения китайской цивилизации и только в Японии китайское получило свою завершенную форму. Один из современных идеологов японского национализма Я. Накасонэ сформулировал эту мысль следующим образом: "Японское лучше выражает подлинную сущность китайского", чем сам Китай (можно с оговорками провести параллель между этим процессом зарождения чувства превосходства "расы Ямато" над Китаем и складыванием теории "Москва - третий Рим" под воздействием упадка и гибели Византийской империи из-за "несоблюдения канонов и чистоты веры").
Не это ли зародившееся в эпоху упадка Китая чувство превосходства и национальной исключительности, наложившись на комплекс других причин, подвигло Японию на агрессию против традиционно прокитайской и союзной Пекину Кореи в к. ХVI в. ? Не будем спорить с японцами по вопросу их этнокультурного превосходства над Китаем - пусть это утверждение останется на их собственной ответственности. Попробуем согласиться с более сбалансированным по сути и нейтральным по форме определением: "японское шире китайского, китайское - часть японского, но китайское глубже японского". Представляется, однако, что к эпохе позднего средневековья японское было уже просто отличным от китайского.
Различия японской и китайской моделей развития в средние века
читать дальшеРазличия между Китаем и Японией в средневековую эпоху намного более серьезны, чем это может показаться внешне, что предопределило разницу путей развития этих стран со всеми вытекающими отсюда последствиями для судеб этих народов.
Прежде всего следует отметить (это любимая тема японских философов) " уникальную восприимчивость японской нации к нововведениям и заимствованиям", которая базируется "на внутренней склонности к изменениям". Е. Такеути пишет: "Японская культура обращена вовне и все время ждет нового", она - "культура поворотов". Китайская же культура - самодовлеющая и самодостаточная, замкнутая на себя - сначала она породила китаецентризм, а затем он, в свою очередь, поддерживал ее замкнутость и антифоринизм. Типологическая разница культур предопределила последующую разницу путей исторического развития этих двух стран.
Китай - классический пример и эталон АСП, в эпоху средневековья за пределы АСП не выходивший. В Японии сер. I тыс. н. э. сильная частнофеодальная тенденция под влиянием китайского примера (не Китая!) была временно прервана торжеством государственно-феодальной тенденции, усеченной разновидностью АСП на японской почве. Однако с X-XI вв. частнофеодальная тенденция берет верх и японский феодализм проходит ряд стадий развития, приблизивших его к феодализму европейского типа.
Победа частнофеодальной тенденции в Японии, в свою очередь, была обусловлена особенностями функционирования общественного организма и госаппарата: если в Китае оно обеспечивалось преимущественно этическими нормами, подкреплявшими деспотическую власть государства, то в Японии преимущественно нормами права. Конфуцианство как стройная система рациональных философско-этических принципов даже в Китае столетиями вживалось и вживлялось в общественную жизнь. Японское общество не было готово к усвоению конфуцианских социально- политических идей в широких масштабах в короткий срок - поэтому нормы права утвердились в Японии раньше конфуцианства. Если в Китае право подпирало конфуцианство на случай его недееспособности, то в Японии как бы наоборот. Китайское толкование конфуцианства носит гуманистический индивидуалистический характер, т. к. это учение возникло прежде всего как общественное - японская версия конфуцианства внедрялась преимущественно как учение государственное и со временем с национально-милитаристским оттенком.
Последствием вышесказанного было отсутствие в Японии принципиально открытого "класса управляющих", присущего обществам с АСП, и системы его воспроизводства типа китайской кэцзю, т. е. не было эффективной вертикальной бюрократической системы, способной пресечь развитие горизонтальной частнофеодальной тенденции. Все это свидетельствует о непрочности системы государственной власти в Японии.
Китайское иерархическое соподчинение в рамках открытого госаппарата давало определенный простор-выход социальной мобильности активной части общества через систему кэцзю, сословие управляющих могло пополняться "свежей кровью" в старые меха, что способствовало их принципиальному окостенению. В Японии же сословное деление общества было абсолютизировано при четком дистанцировании верхов от низов - поэтому социальная мобильность непривилегированных слоев населения могла проявиться-найти выход только за пределами госаппарата, в данном случае на службе "влиятельным домам", носителям частнофеодальной тенденции и фактическим властителям на местах. Сосуществование слабой бюрократической вертикали и сильного влияния феодалов на местах способствовало формированию в Японии горизонтальной многослойности власти и влияния как источника постоянных конфликтов.
В отличие от Китая, где государство не испытывало нужды в закрепощении крестьянства, частнофеодальный класс Японии рассматривал крестьянство как свою частную собственность и всеми силами прикреплял его к своей земле. Поскольку слабое государство не могло обеспечить закрепощение крестьян, феодальный класс на местах взял эту задачу на себя, создавая собственные отряды самураев. Система администрации в Японии опиралась не на бюрократию и государственную армию, а на рыцарей-самураев, преданных своим господам и ставших со временем основой феодального класса. В этом одно из важнейших отличий от классической конфуцианской схемы государственного устройства и сходств с классическим европейским феодализмом. В Китае военная профессия неуважаема и находится в основном на периферии общественной жизни, а в Японии военно-служилое дворянство - стержень государственной власти. Уникальная особенность Японии - господствующий класс самураев чрезвычайно многочислен (около 10% нас.) и сам защищает свои сословные привилегии: отсюда, разложение феодального строя в Японии замедлено и связано в первую очередь с процессами разложения внутри самого вооруженного господствующего класса.
В Китае отсутствие полицентризма (разделения властей) в политической сфере препятствовало формированию системы феодальной раздробленности как личностных феодальных отношений. Характерная черта Японии - наличие полицентризма в форме многополюсности власти (императорская духовно-религиозная власть как символ нации, власть военных правителей сегунов, довольно реальная власть экс-императоров-монахов и т. д.).
Таким образом, особенность Японии - в распылении государственной власти. Однако, хотя отношения между полюсами власти часто принимали конфликтный характер, в целом они умели худо-бедно сосуществовать по определенным нормам-правилам, сохраняя за собой признанные ниши в обществе, а общество в целом смогло сохранить свое территориальное единство (наличие множества самурайских дружин не привело к чрезмерному усилению тенденции к территориальной децентрализации, т. к. власть воинов имела центростремительный характер).
Китайское и японское общества существенно расходились в вопросе о прерогативах императорской власти. Большая часть японского средневековья прошла под знаком фикции светской власти тэнно (этот китайский термин обозначает Духовного правителя). С другой стороны, японцы всегда чрезвычайно гордились своей приверженностью сохранению Мандата Неба за своим лишенным реальной власти императорским домом, и считали китайский принцип смены Мандата Неба одной из причин всех китайских несчастий.
Гораздо более заметную, чем в Китае, роль в социально-экономической и политической сфере, в развитии товарно-денежных отношений играли бурно развивавшиеся города (в ХIV в. 40, в ХV в. 85, в ХVI в. 269 городов), доказавшие уже в средневековый период воздействие на ход разложения господствующего класса.
Таким образом, основные характеристики средневекового японского общества радикально отличаются от аналогичных китайских, а основная тенденция его развития заключалась в преодолении традиционных азиатско-китайских компонент и в движении в сторону европейской частнофеодальной модели. Япония преодолела недостаток собственных возможностей к социально-политическому и культурному творчеству, порожденный географической изоляцией, восприятием готовых материковых китайских образцов и использовала их в качестве стимула и составной части будущего развития собственной национальной культуры и форм общественно-политической и хозяйственной жизни.
Миновав рабовладельческую стадию, Япония сначала перешла к государственному феодализму, а затем эволюционировала к феодализму европейского типа.
Японский феодализм развивался благодаря состоянию географической изоляции в чистых формах, без деформаций, порождаемых внешним насильственным воздействием, и без попятно-регрессивных этапов.
Государственно-феодальный этап развития характеризуется сильной центральной властью, которая, однако не успела укорениться. Частнофеодальный этап развития характеризуется распыленностью, многослойностью и многополюсностью государственной власти при наличии многочисленного военно-служилого дворянства.
Многочисленность самурайства обусловила жесткий характер частнофеодального (военно-феодального) режима в эпоху развитого и позднего средневековья.