Немного об айнах (Эбису), кумасо, коробоккуру и японском народе

[Samuray-08]

По материалам : Таксами Ч.М., Косарев В.Д./, «Кто вы, айны?», изд-во «Мысль», М. 1990 и Конрад Н.И/, «Избранные труды. История», М., 1974
_____________________________________
Пару слов от себя. Первое упоминание о столкновениях относятся к 95 году последнее к 1789 году. Таким образом сопротивление айнов, на не значительной по географическим меркам территории, продолжалось примерно 1700 лет, что внушает уважение. Сложно сказать были ли все сопротивлявшиеся айнами или нет. Но например племена кумасо, населявшие южную часть японских островов и относившихся к индонезийским племенам, были разбиты и ассимилированы значительно раньше и единственное пока упоминание об их востании относится к 193г . По крайней мере исходя из тех материалов которые я изучил.
_____________________________________________

40 тыс. – 15 тыс. лет днэ. Палеолит. Эпоха палеолита на территории Японского архипелага терминологически определяется по-разному. Он может называться как собственно палеолитом (кюсэкки дзидай), так и периодом Ивадзюку – по месту, где в 1949 году были найдены первые следы деятельности палеолитического человека, Ивадзюку (префектура Гумма). В настоящее время обнаружено около пяти тысяч таких стоянок по всей территории современной Японии, давшие довольно значительный материал (в основном, каменные орудия), обнаруживающий, согласно оценкам японских археологов, значительный хронологический разброс (600 - 13 тысяч лет назад). Приблизительно 21 –22 тысячи лет назад происходит мощнейшее извержение вулкана на месте нынешней кальдеры Айра на севере Кюсю, слой пемзы обнаруживается вплоть до севера Хонсю. Если до извержения каменные орудия труда по всей территории Японского архипелага демонстрируют единообразие, то после извержения наблюдается культурная диверсификация. Начинает просматриваться отличие культур северо-востока и юга Японии. Северо-восточная культура обнаруживает сходство с палеолитическими культурами Сибири, а юго-западная с малайской и корейской палеолитическими культурами. По-видимому, северо-восточная культура принесена племенами протоайнов, а юго-западная племенами протокумасо и племенами с Корейского полуострова.

15 тыс. – 300 гг. днэ. Период дзёмон (неолит) – назван по типу керамики с «веревочным орнаментом». Подобная техника нанесения орнамента на глиняные сосуды использовалась в Африке (Сахара), Полинезии (Ново-Гибридские острова) и в некоторых других регионах, что позволяет говорить о ее местном происхождении, так как в непосредственной близости от Японского архипелага техника дзёмон не используется. В северной части архипелага начинает активно использоваться лук, следует отметить, что в японских хрониках упоминается об использовании айнами (эбису) отравленных стрел. В этот период происходит потепление и как следствие этого изменение климата, повышение влажности и формирование теплого Цусимского течения. Вследствие этих событий на территории архипелага исчезают крупные млекопитающие, что соответственно привело к сокращению привычной для употребления белковой массы и необходимость адаптации к новым условиям обитания, что привело к увеличению использования лука. В результате поднятия уровня океана в среднем на 2-3 метра формируется непосредственно сам архипелаг почти в том виде, каким мы знаем его сейчас (образовываются острова Хонсю, Кюсю, Сикоку и Хоккайдо). Из-за значительного сокращения территории пригодной для жизни, вероятно, происходит усиление борьбы за право обладания лучшими охотничьими угодьями и нерестовыми реками. К этому периоду относится усиление борьбы между «Тэнсон» и кумасо на Кюсю, идзумо и эбису на Хонсю с одной стороны и «Тэнсон» и идзумо с другой стороны. Возможно к этому же периоду относится и оттеснение коробоккуру айнами (эбису) на север Хонсю и Хоккайдо. К 4600 году до нашей эры относятся первые обнаруженные следы земледелия (гречиха), а следы возделывания проса обнаружены на рубеже 2 – 1 тысячелетия до нашей эры. Приблизительно к 1200 году до нашей эры относятся свидетельства возделывания суходольного риса в Северном Кюсю. Ранее считалось, что земледелие впервые появилось на Японском архипелаге только в период яёй, а в период дзёмон преобладало кочевое собирательство, что тоже оказалось неверным (кочевое собирательство), так как было обнаружено большое количество поселений длительное время находящихся на одном и том же месте.

До 660г. днэ. Колонизация Японского архипелага началась с островов Кюсю и Хонсю, где колонисты встретили сопротивление племен кумасо (некоторые исследователи относят к ним также хаято), айнов (эбису) и коробоккуру. Основным ядром позднейшей исторической японской нации послужили два племени: тэнсон и идзумо, из которых первенствующую роль играло первое племя. Время их слияния достоверно не известно.



95 г. Такэти-ко-Сукине (Такэмуци-но Сукунэ) доложил императору Кэйко о наличии на востоке страны Хитаками. Японцы столкнулись на Хонсю с племенными союзами айнов, которых они называли эбису или эдзо. Некоторые авторы относят к айнам также: хита, хина, коробоккуру, нисимоно, цутигумо, кудзу, яцукахаги, саэки, другие же авторы выделят выше перечисленные названия, как самостоятельные племена. Между японцами и айнами происходили постоянные пограничные столкновения. Пленные айны переселялись на Кюсю для последующей ассимиляции.

193 г. Восстание кумасо на острове Кюсю, которое поддержало корейское государство Сираги. Императрица Дзинго послала одного из своих военачальников – Тюай, который был ее супругом и царем, подавлять восстание, а сама начала усиленную подготовку к вторжению на Корейский полуостров с целью покорения государства Сираги.

5-6 вв. Владения Ямато включали в себя кроме острова Кюсю и области Кинаи остров Сикоку и часть Хонсю. Полководцы Ямато начали продвигаться на север, в основном вдоль западного побережья используя поддержку флота. В завоеванных областях учреждались провинции, ставились укрепления с гарнизонами. Нередко японцы излишне торопились с объявлением новых административных единиц в землях, которые десятилетиями, а то и столетиями оставались фактически не покоренными и поэтому числились как «мятежные» округа и провинции. Таковой была обширная земля союза племен Коси. Ее поделили на провинции Этидзен, Эттю и Этиго, но здесь постоянно вспыхивали восстания, порой охватывающие обширные территории. Всякий раз, как сообщается в японских хрониках, эти территории «окончательно» усмирялись, «мятежники» истреблялись, но в последующие годы события повторялись с прежней силой. На севере исторической области Ямато находилась обширная страна Мицу – территория айнов, предмет вожделения японского императорского дома и его вассалов, источник постоянной опасности. К 5-6 веку относятся о восстании и покорении айнов Акита, Нусиро, Цугару и других северных земель.

478 г. Японский правитель, сообщает китайскому императору, о том, что: «его отец покорил на востоке 55 государств (племен) мао-жень, то есть «мохнатых людей» (айнов), а на западе 66 государств (племен) и-жень, то есть «варваров»».

642 г. Подавление восстания эбису в провинции Этиго на острове Хонсю.

648 г. Строительство укрепленного пункта Ивабуни в провинции Этиго для защиты и успешных действий против эбису.

658 г. Японский флотоводец Абэ-но Хирафу на 180(!?) судах вторгся в Мицу, видимо впервые достигнув северной оконечности Хонсю. Айны местностей Акита и Нусиро выразили ему покорность, причем вождь айнов Онка поклялся «именем бога залива» в верности императорскому дому. В Нусиро и Цугару учреждены округа и поставлено окружное управление. Японцы пригласили сюда айнов Ватарисима, (то есть «острова за переездом» - южной оконечности Хоккайдо), которые были «угощаемы и отосланы обратно после ласкового приема».

660 г. Японский флотоводец Абэ-но Хирафу на 200 судах вновь напал на эбису Мицу. Ожесточенное сражение кончилось тем, что побежденные эбису, не желая сдаваться врагу, покончили с собой, убив также женщин и детей. (не помню точно от куда брал инфу., но встречал и другую интерпритацию событий этого года:
В 660 г., в разгар борьбы Ямато с сильным государством Сюкусин (сушеней Приморья), Абэ-но Хирафу, возглавляя 200 судов и ведя с собой эдзо из области Мициноку (Муцу), предпринял экспедицию в Приморье и Маньчжурию. В итоге знаменитый флотоводец даже поселил на материке свыше тысячи айнов. . Отсюда вопрос какое веное?)

709 г. Восстание эбису в провинции Мицу и Этиго на севере Хонсю. На его подавление было послано два сёгуна.

720 г. Эбису Мицу убили высокопоставленного императорского сановника. На усмирение восстания были посланы три сёгуна с войсками, набранными из девяти японских провинций.

724 г. Восстание эбису прибрежной области Мицу и провинции Дэва. Их усмиряли полководцы Оно-но Усикаи и Фудзивара-но Умакаи. После этого в усмиренных районах появились японские гарнизоны, и была построена крепость Тага.

774 г. Восстание эбису в Мицу. Эбису приступом взяли японскую крепость близ города Сэндаи, на границе Эдзо и Ямато. Усмирял восстание сёгун Отомо-но Суругамаро, «по императорскому указу в восьми провинциях Бандо вплоть до Мицу на севере были расставлены войска».

775 г. Восстание эбису в провинции Дэва. Эбису удалось разбить посланную для усмирения армию японцев.

780-794 гг. Крупнейшее восстание эбису в Мицу. Трехтысячная армия не сумела справиться с эбису. Повстанцы, на сторону которых перешел начальник одного из округов Идзи Адзамаро, взяли приступом все японские крепости, в том числе и замок Тага, и сожгли правительственные склады. Новая экспедиция крупного японского войска против Идзи Адзамаро и эбису была неудачна. С большим трудом полководец Фудзивара-но Огуромаро позднее вернул «потерянные места и крепости». В 788 году войска в 52 тысячи человек выступили против эбису, но за целый год не смогло с ними справиться. Сильное поражение было нанесено эбису только через шесть лет(794 году).

800 -801 гг. Японский феодал Саканоуэ-но Тамуромаро снова покорял эбису севера Хонсю, (путешественники настоящего времени могут еще в северной части Хонсю груды костей айнов, избитых японскими армиями более тысячи лет назад; возле Мориока, в провинции Рикуцю, имеется вал, содержащий в себе кости убитых айнов – этот памятник относится к «подвигам» Саканоуэ-но Тамуромаро).

Весна 811 г. Восстание эбису на севере Хонсю. Восстание охватило обширные территории Мицу. На его подавление выступили сановник Бунья Ватамаро и сёгун Саики-но Нимаро с армией в 26 тысяч человек. Восстание удалось подавить только к зиме.

875 г. Эбису Мицу и других северных территорий Хонсю, по-видимому, нередко выступали в союзе со своими хоккайдскими соплеменниками. Айны Осима на морских судах достигли побережья провинции Дэва, обложили населенные пункты Акита и Акуми и нанесли японцам серьезный урон.

878 г. Новые волнения айнов в провинции Дэва привели к тому, что местный правитель Фудзивара-но Окиё защищая населенные пункты, был разбит. Повстанцы сожгли замок Акита. Восстание возглавляли вожди Такамару Свирепый и Сиро Красноголовый (имена данные им японцами). Японцы ответили массовым истреблением айнского населения.

1428 г. В Мацумаэ (Хоккайдо) прибыл изгнанный из клана Цугару Андо Норисуэ, а также авантюрист из Мицу, приговоренный к смерти своими родителями Такэда Нобухиро.

1431 г. Айны возмущенные бесчинствами людей Андо Норисуэ, начали военные действия. Они выступили, как сообщается в летописях Мацумаэского клана, под руководством вождя Косямаин. Это выступление охватило большую часть территории, населенную японцами на острове Хоккайдо. «Все представители знатных и сильных родов на границах Осима, покинув замки, бежали». Японцы, возможно, были бы истреблены или выбиты из пределов Хоккайдо, но Такэда Нобухиро воспользовался острой ситуацией. Объединив потрепанные и демарализованые силы колонистов, он возглавил оборону и, в конце концов, сумел добиться победы, хотя и находился на грани разгрома.

1512 г. Восстание айнов на Хоккайдо. Они захватили три замка: Усугэси, Синори и Ёкурамаэ. При этом три знаменитых самурая в знак поражения покончили жизнь самоубийством.

1513 г. Айны взяли штурмом замок Одатэ и снова два самурая покончили жизнь самоубийством. Айны разрушили все буддийские и синтоиские храмы и алтари, и убили всех их хранителей и бонз.

1515 г. Айны осадили замок Такуяма. В опасности оказался сам правитель клана Такэда Мицухиро. Но айнские вожди братья Сёлкодзи позволили заманить себя в ловушку – они вошли для переговоров в замок, где их во время праздничного угощения убили.

1529 г. Крупное восстание айнов Хоккайдо – на Мацумаэ двинулись отряды вождя Танасягаси. Вассалы Мицухиро потерпели поражение и опять самураи обманули вождя айнов и убили его, а после этого истребили отряд айнов.

1531 г. Восстание айнов на Хоккайдо.

1536 г. Восстание айнов на Хоккайдо на полуострова Осима

1643 г. Восстание айнов в Мацумаэ (Хоккайдо).

1662 г. Восстание айнов в Мацумаэ (Хоккайдо).

1669-1673 гг. Восстание айнов в Мацумаэ (Хоккайдо). К предпосылкам восстания следует отнести: распространение влияния Мацумаэ на айнов района Сару. Между тем район и селение Сару, а также местные жители и вожди пользовались у айнов всего острова особым статусом. По айнской мифологии, именно здесь впервые спустилось на землю их верховное божество. Это был центр, вокруг которого группировались племена острова, своего рода столица Эдзо. Восстание возглавил восьмидесятилетний вождь Сагусаин. Борьба под его началом вышла далеко за рамки ординарного восстания, каких случалось немало. И по масштабам и по значимости она стала освободительной войной, длившейся около четырех лет.
Восстание тщательно готовилось, айны вооружались, строили укрепления, вели наблюдение за передвижениями японцев по острову. Сагусаин привлек на свою сторону многих вождей айнов. Противником Сагусаина, пытавшимся сорвать замысел и якобы убитым заговорщиками, был вождь Оннибиси из местности Хаи в Сару. Его подчиненные, возможно, оказались единственной группировкой айнов, не принявшей участия в восстании, а, напротив, помогавшей японцам. Скорее всего, Оннибиси был главным соперником старого вождя за влияние среди айнов.
В1669 году большой отряд айнов захватил свыше 30 казенных и купеческих судов, прибывших в даймё Мацумаэ. В нападении участвовало несколько тысяч айнов. Лишь в 1670 году уцелевшие пятеро японцев добрались до правителей клана и доложили о случившемся. Один из кэраи (вассал), Какидзаки Сакудзаэмон, выступил с 300 солдатами в Сару, но был окружен отрядом Сицирицямаэна, сподвижника Сагусаина. Сакудзаэмон с солдатами и 500 японскими жителями оказались запертыми в укреплении. На помощь была выслана армия, которую возглавил Мацумаэ Ясухира, дядя малолетнего правителя клана.
Решающее сражение произошло на реке Куннуи и длилось полдня. Однако наступили иные времена, теперь мастерство и мужество айнов уже не могли принести им победы. Японцы развернули артиллерию. Айнские стрелы не пробивали глухие доспехи самураев. Понеся большие потери, айны отступили и укрылись в горной тайге. Преследуя их, каратели жгли деревни и истребляли население. Авангард армии, которым руководил Сато Гондзаэмон, достиг селения Сару, покорил его и воздвиг укрепление близ Сибуцари.
Сагусаин в ответ на вызов Гондзаэмона прибыть на переговоры - вызов, сделанный в оскорбительной форме, - не замедлил явиться с вооруженным отрядом, обложив укрепление самураев. Он не подозревал, что на подходе огромная армия врага. Японцам удалось уговорить его безоружным войти в логово самураев.
На переговоры, завершившиеся пиршеством, были приглашены сам Сагусаин, два младших его брата Цинтэкаи и Сиравэси, а также вожди Хагука, Катэнку и Маканосукэ. Вдруг послышался шум- это приближалась пехота и конница японцев, и тогда началось избиение безоружных вождей айнов.
Самураи изрубили на мелкие куски тело Сагусаина. Погибли 25 айнских вождей, дожидавшихся результатов переговоров близ лагеря, и всех, кто был рядом с Сагусаином. Лишь Сиравэси удалось скрыться. Самураи живьем сожгли осажденных айнов в крепости Сибуцари. Также они поступили и с захваченным в плен Риттоином. Шестнадцать пленных вождей были доставлены в Мацумаэ, где их ожидала столь же лютая расправа. На обратном пути оставшиеся айны, числом около тысячи, преследовали и нападали на японскую армию. Восстание продолжалось.
В1670 году Мацумаэ Хирохото и Кокидзаки Хиротака предприняли новую попытку подавить восстание, а в 1671 году Хиробаяси с 300 солдатами провел карательную экспедицию в Сираои. В 1672 году Ясухиро провел карательную экспедицию против восставших айнов в районе реки Куннуи. Как сообщают Мацумаэские летописи каждый раз (1670-1672 года), восстание подавлено окончательно. Сомнительно утверждение летописи о том, что «после успокоения мятежа в течение 120 лет не существовало ни одного случая поднятия эдзосцами (айнами) восстания». Тогда, в связи с чем, через 20 с лишним лет после поражения Сагусаина правитель клана издал указ, запрещающий «превращать айну в японских домах в рабов».

1785г. Сражение айнов и японцев на мысе Носяппу (Хоккайдо).

1786 г. Свыше 200 айнов Кунашира напали на склады и суда японцев. Был убит чиновник клана Мацумаэ и более 70 служащих- японцев. Волнения переместились на Хоккайдо, в местность Аннэси. На подавление прибыло более 30 военных судов. Было казнено 37 «вожаков».

1788 г. Восстание айнов на Кунашире. Начальник японской карательной экспедиции приказал отрубить его участникам головы и, засолив в бочках, отправить на Хоккайдо в доказательство своего усердия.

1789 г. . На острове Кунашир вспыхнуло восстание айнов и было убито более 70 японцев. Сегунским чиновникам удалось подавить восстание лишь благодаря военной помощи феодального княжества Мацумаэ, правитель которого отправил на Кунашир военный флот из 30 судов с солдатами. Возмущение кунаширских айнов было подавлено с большой жестокостью.

запись создана: 02.04.2010 в 01:18

@темы: история, япония, айны, коробоккуру, эбису

Comments

[Samuray-08]

А.Б. Спеваковский. Оборотни, демоны и божества айнов (религиозные воззрения в традиционном айнском обществе). М., “Наука”, 1988. Стр. 5-9.


Айнское слово айну (мн. ч. также айну или айну утара), производными от которого являются русские айн, айны, ранее не являлось самоназванием всего этноса. Этот термин начал входить в широкое употребление в период Эдо (1603—1868), примерно в XVIII в, а с XIX в. получил всеобщее распространение. Аику, употребляемое с оттенком чести и означающее “человек”, “благородный человек”, “настоящий человек”, “человек, относящийся к айнскому народу”, начало использоваться представителями айнского этноса перед лицом японской колониальной экспансии как противопоставление с целью отделения аборигенов от японцев, которых они называли “сисам”. По одной из айнских версий, берущих свое начало в легендах, термин айну происходит от имени первого предка айнов — Аиоиы (Аиойны).

До распространения общего для всех айнов самоназвания отдельные локальные группы аборигенного населения Японских островов имели, однако, свои обозначения, в которых отражались в основном названия местностей, рек и т. п., т. е. названия мест обитания. Айны бассейна р. Сару, например, называли себя сару утара — “люди местности Сару”, аборигены, жившие на п-ове Соя, именовались соя утара или яун утара — “обитатели Соя” или “жители северной части Хоккайдо”, айны востока острова — чувка утара и мэнаси утара (букв, “люди хребта Мэнаси”) и т. д.. В айнских молитвах и устных сказаниях нередко встречается слово энтиу или энтю, используемое также как самоназвание. Этот термин согласуется со словами эндзю (эндзу)— “человек” и эндзю утара — “люди”, встречающимися в языке сахалинских айнов. Для древних жителей Хоккайдо или айнских земель у айнов существовало также некое обобщающее название — курумсэ.

В противоположность этим айнским обозначениям существовал ряд названий, которые были даны айнам китайцами, японцами и другими этносами. Самые ранние сведения об айнах, содержащиеся в китайских исторических документах I в. н. э., сопровождаются рисунками и упоминаниями о мао-жень — “волосатых людях”, живущих на островах на северо-восток от “Срединной империи”. Японским эквивалентом этого термина было слово модзин, встречающееся в старой японской литературе. В китайских источниках VIII в. упоминаются жившие в низовьях Амура некие кушо (кушо-бо), что согласуется с обозначением айнов куши, куй, кудзи и т. д., применяемыми к ним народами бассейна Амура и Сахалина (нивхами, сроками и др.), китайцами, маньчжурами.

Очевидно, эти названия происходят от айнских самоназваний, имевших основу ку — “человек”. Такэкума Токусабуро, айн по происхождению, один из первых айнских ученых, считал правильным называть аборигенов Японских островов термином каи, так, как именовали себя некоторые группы айнов.

В японских летописях сведения об айнах присутствуют уже начиная с VIII в., с эпохи Пара. В исторической хронике “Нихонсёки” (720 г. н. э.) — одном из немногих дошедших до нашего времени литературных памятников древности — айны упоминаются под названием эмиси — варваров или восточных дикарей. В это время аборигенов Японских островов японцы, стоявшие по сравнению с айнами на более высокой ступени общественного развития, называли также эмису, эбису, и, а с эпохи Хэйан (с IX в.) — эдзо, с тем же значением, вкладывая в эти названия свое пренебрежение к коренному населению. Подчеркивая свое антропологическое отличие от айнов, японцы нередко называли их “людьми с лицом дьявола” или просто тэки — “звери”, что было особенно оскорбительно. Наряду с восточными, или волосатыми, дикарями в легендах и источниках упоминаются также цутигумо — “земляные пауки”. По легенде, первым, кто столкнулся с цутигумо, был мифический император Японии Дзимму, совершавший со своими сподвижниками путешествие на восток страны. Ассоциация, по которой древние японцы сравнивали это население с пауками, могла возникнуть при виде сильно обволошенных айнов, обитавших в своих полуподземных жилищах. Возможно, цутигумо, являвшиеся современниками эбису, были предками какой-либо другой локальной группы айнов, вследствие чего и получили от японцев другое название.

Кроме общих наименований типа ямисп или эдзо в японских источниках были зафиксированы для отдельных групп айнской этнической общности и более конкретные обозначения, хотя сейчас трудно судить, были ли это самоназвания, подвергшиеся японнзацни, или названия. В хронике феодалов Сува (“Суваэнгиэкотоба”, XIV в.) айны южных прибрежных областей Хоккайдо подразделялись на четыре группы, каждая из которых отличалась от другой особенностями культуры и языка. Две группы, обитавшие на северо-восточном побережье острова, назывались хиномото и корако, айны южных районов Хоккайдо, пришедшие на остров с Хонсю в более позднее время и считавшиеся более цивилизованными, именовались ватарито; айнское население северо-западного побережья отмечено в хронике без названия, так как не было известно японцам. По данным исторического текста, это были переселенцы с Сахалина.

В Японии из всех приведенных выше названий айнов наиболее устойчивым оказалось эдзо, просуществовавшее до второй половины XIX в. Название аборигенов перешло и на самый северный остров Японского архипелага — территорию обитания айнов. После незавершенной революции Мэйдзи (1868 г.) о-в Эдзо был переименован в Хоккайдо, а айны, называвшиеся эдзо или эдзобито, стали называться кюдодзин или додзин — “аборигены”.

В русских источниках XVII в., т. е. уже во время похода по Амуру В. Пояркова, айнов стали называть “черными людьми” или куями. а на Охотском побережье в XVIII в. их именовали кувами. Представители айнского этноса, жившие на юге Камчатки и Курильских островах, обозначались русскими как “курилы”, “курильцы”, “мохнатые куриль-цы”. При этом среди них выделялись “ближние курилы” — айны Камчатки и о-ва Шумшу, “дальние курилы” — айны о-ва Парамушир и соседних с ним островов и “кых курилы”— айнское население о-вов Уруп, Итуруп, Кунашир. В середине XVIII в. русский исследователь северо-востока Сибири С. П. Крашенинников предложил айнов Камчатки н о-ва Шумшу, смешавшихся с ительменами, называть “непрямые курилы”, в отличие от чистокровных “прямых курилов” о-ва Парамушир.

С. П. Крашенинников считал, и, очевидно, справедливо, что название “курилы” является искаженным русскими служилыми людьми айнским словом куши [Крашенинников, 1948, с. 155]. Скорее всего, это наименование происходит, как уже отмечалось, от айнских слов ку, кур, куру, гур, гуру — “человек”. Вероятно, именно от этих слов айнского языка произошло русское название островов северной части Тихого океана — Курильские острова, “острова, заселенные курильцами”, или “острова курильцев”. На это в свое время вслед за С. П. Крашенинниковым и Г. В. Стеллером указывали виднейшие ученые, знатоки Курил географы Д. Н. Анучин, Л. С. Берг и др. Аналогичного мнения придерживаются и современные ученые. По такому же принципу, возможно, были названы и Алеутские острова.

[Samuray-08]

внес изменения за 1789 год по восстанию на Кунашире

добавил комментарий внутри первого поста по 660 году.

[Samuray-08]

решил добавить статью "Феномен айну" Валерия КОСАРЕВА. К военной истории он отношения не имеет но материал надо изучить более подробно для общего представления ситуации по данному вопросу.

Феномен айну
Валерий КОСАРЕВ
Почему я занялся с «Материалами по айнскому языку и фольклору» Бронислава Пилсудского

(Из вступительной статьи к переводу:
«Materials for the Study of the Ainu Language and Folklore. Collected and prepared
for publication by Bronislav Pilsudski. Cracow, 1912» и приложению)

Айнами я "заболел" еще в детстве. Я учился в третьем классе в Южно-Сахалинске, учительница повела нас в областной краеведческий музей. В ту счастливую пору я остро и в равной степени интересовался ботаникой и зоологией, минералогией и астрономией. Но большой, таинственно выглядевший за стеклянной витриной экспозиции фотоснимок старика-айна с огромным луком мгновенно очаровал, притянул меня и прочно впечатался в память. С тех пор, где бы я ни бывал на Южном Сахалине, – а подростком я немало побродил туристскими маршрутами, – повсюду представлял свой родной край во времена айнов с их могучими и загадочными вождями. Туристами мы бывали возле легендарных Тунайчинских озер (Большое Тунайчинское, собственно Тунайча, и Изменчивое, по-айнски Омуто), проходили мыс Свободный, от мыса Великан пересекали Шванов перевал, пробирались вдоль цепочки озер, сами названия звучали как музыка - Вавайские, Тибесан, – чтобы повернуть к Корсакову, где когда-то близ многолюдного айнского селения был основан русский пост...

Бредя песчаными дюнами Охотского побережья, в заливе Мордвинова, мы собирали черепки древней посуды, принадлежавшей, как нам объясняли тогда, неолитической культуре тончей, о которых тоже писал Бронислав Пилсудский. Мы могли бы собрать тогда центнеры этих глиняных черепков, даже не копая песок; их повсюду выдувало ветром. Не знаю, тончи ли оставили эти следы, однако отчетливо помню характерный "веревочный" узор на иных обломках навсегда смолкшей культуры...

На велосипедах наш отряд пробирался по восточному берегу через населенные пункты, где, как я потом узнал, жил и работал Пилсудский. В его времена это были Оцёхпока, Тунайця, Сианця, Ай, Отосан, Мануэ. Некоторые названия сохранились, но большинство сменили новые, русские. В самом узком месте острова мы, больше волоча велосипеды, чем двигаясь на колесах, перевалили через перевал на западный берег и от Ильинского направились на север, где, вконец измученные, достигли знаменитого озера Айнское (айны его называли Райциска, а японцы – Райтиси).

Мне приходилось потяжелее других мальчишек, потому что я был "геологом отряда", и в моем рюкзаке громыхали и перекатывались, натирая спину, гранит и базальт, яшма и арагонит, халцедон, кварц, сердолик... Помню, на берегу у курортного поселка Фирсово (айнский Отосан) мы собирали сахалинский янтарь, его тогда было очень много и он совершенно не ценился. Еще мне поручалось вести "дневник экспедиции", и эта тетрадь у меня чудом сохранилась; порой я ее перечитываю и весело думаю, почему бы не внести ее в спискок своих научных работ... Было мне тогда 13 лет.

После озера Айнское мы повернули на юг, и мне посчастливилось побывать в городке моего раннего детства, Томари. Хочу сказать (я специально выяснял этот вопрос), что слово "томари" отнюдь не японское, как думают. На въезде в Томари был рыбацкий поселок Томари-по; я спрашивал, почему "Томари-по", что значит "по" – мне говорили, мол, по-японски это "порт". На самом деле не так. "Томари" значит бухта, залив или гавань, это исконно айнское слово, но оно попало и в японский язык; "по" – уменьшительный суффикс (пон по-айнски маленький), стало быть, "томарипо" – бухточка. Там и в самом деле есть небольшой залив, потом мыс, за которым от- крывается большая бухта, на берегу которой и вырос поселок Томари.

Самую высокую точку Южного Сахалина мы тоже навестили. Там был дом отдыха "Озеро Верхнее", над которым возвышается пик Шпанберга, а по-айнски это Асьпе- нисири, что, по некоторым интерпретациям, переводится как "гора плавника касатки" – такую крутую форму имеет эта гора... Исчезнувшими айнами дышало все вокруг в этих туристских скитаниях, и не случайно, наверно, на следующий год, когда наша туристическая секция распалась, летние каникулы я почти безвылазно провел в библиотеке Дома пионеров; я читал там вперемешку фантастику, книги о минералах и все, что находил по истории Сахалина и Курил. Тогда и закладывался в душе интерес к этнографии – я помнил фотоснимок старого айнского вождя в причудливых доспехах с огромным луком и грезил загадкой этого народа. Словом, у меня в детстве были свои индейцы.

Дело, конечно, и в том, что отец мой в годы, когда мы жили в Томари, объезжал айнские селения с комиссией из Южно-Сахалинска. Шла репатриация подданных Японии, но всем желающим предлагалось остаться. Много позже отец писал мне в Кишинев, в ответ на мои вопросы, о том, что эта агитация среди айнов успеха не имела. А тогда он однажды взял меня с собой, и на его персональном "виллисе" (отец был председателем Томаринского райисполкома) мы приехали в селение Чрай (Цирай). Помню японского типа бедняцкие дома и бородатых стариков. Смутно припоминаю обстановку одной лачуги, в которую мы вошли: печка-"маньчжурка", очаг с висящим над ним крюком и кудрявые инау в дальнем углу. Маньчжуркой здесь обогревались, на очаге готовили пищу, а в углу молились... Это был единственный случай моей встречи с айнами.

Моя университетская дипломная была посвящена совсем иной теме – М. А. Бакунину. Но героический период народовольчества, который я изучал в связи с этим, видимо, тоже проложил подспудную тропу в будущее, к Пилсудскому... Тогда это была экстраординарная, "прорывная" тема, и после защиты дипломной мне предлагали аспирантуру, но (ирония судьбы) не по истории, а по философии. Это меня не прельстило. Я не знал, куда себя деть, история, литература и этнография влекли одинаково, но нигде дорог не открывалось – я был просто рабочим- полиграфистом, заочно окончившим университет не по специальности. И я ушел в журналистику. Много позже появилась возможность через соискательство взять историческую тему при Академии наук Молдавии. Пока я ее выбирал, а ничего увлекающего мне не предлагали, успел пройти аспирантские курсы и сдал общий кандидатский минимум. Дальше тянуть было некуда, мне навязывали тему, от одного названия которой душу воротило. Очертя голову я набрал номер телефона Сектора Сибири Ленинградской части Института этнографии АН СССР. Поднял трубку руководитель сектора доктор наук Чунер Михайлович Таксами. Через несколько дней я был в Ленинграде.

Мы познакомились, он выслушал меня и осведомился, с чем я приехал (не с пустыми же руками?). Я выложил на стол 20 страниц машинописи по айнской проблеме. Чунер Михайлович попросил меня пару дней погулять по Ленинграду. Когда мы встретились снова, он предложил оформить меня при секторе соискателем по народам Сахалина, сразу предупредив, что айны – это сейчас "недиссертабельно". Но мы, обсудив, схитрили, и получилось наилучшим образом: в теме, которую наметили, обойтись без айнов было невозможно. Тему определили так: "Этнические традиции природопользования народов Сахалина". Через месяц я прислал реферат, и дело пошло. На следующий год Чунер Михайлович вызвал меня в экспедицию на сахалинский север.

[Samuray-08]

часть 2 статьи Косарева.

Теперь, собственно, о главном труде Бронислава Пилсудского. В Республиканской библиотеке МССР я штудировал все, что находил, по Сахалину, главным образом по его истории. Увлекся политкаторжанами – и вышел на Пилсудского. Я начал выписывать его работы по межбиблиотечному абонементу. Интересно, что все мною заказанное приходило неизменно в срок, эта система работала, как часы! Хотелось бы знать, смогу я получить сейчас совершенно бесплатно и предельно любезно хоть сотую часть того, что получал тогда? Особенно если учесть, что в то время, работая уже корреспондентом местного отделения ТАСС, я числился среди читателей библиотеки по графе "рабочие и служащие". И тем не менее при заказе любой вещи, в том числе самой редкой, дореволюционного времени (например, труды Анучина, Добротворского или дневник Буссэ) в графе "Цель заказа" было достаточным нагло написать: "Сбор материалов для написания книги" – и твое желание исполнялось.

А вот как было с книгой "Materials for the study of the Ainu language and folklore". По истечении срока я получил отказ: книгу в СССР не нашли. Видя мое сугубое огорче- ние, заведующая межбиблиотечным абонементом спросила: "А где была издана книга?". – "В Кракове". – "Ну так давайте пошлем заказ в Краков". У меня буквально челюсть отвисла: "А можно?". – "Попробуем". Через месяца полтора книга пришла, да не микрофильм, а оригинал! Однако, получив объемистый труд на английском языке, который, разумеется, на руки не выдадут, а времени в обрез, – я огорчился вторично. Ведь больше месяца заказ держать нельзя, а я не настолько хорошо знаю английский, чтобы управиться в месяц. Да тут и за два месяца не осилить, даже если бы было писано по-русски. И тогда в библиотеке сняли с книги две микрофильмокопии – одну для себя, а другую просто-напросто подарили мне.

Сложности, с которыми я столкнулся при переводе, достойны отдельного описания. Строго говоря, я не собирался полностью и досконально переводить книгу. "Материалы" интересовали меня с исторической и этнографической стороны и менее всего с лингвистической. Я почерпнул много полезного, что позднее пригодилось и при разработке темы природопользования. Но чтобы это полезное извлечь, надо было все-таки переводить – сложный мир фольклора, мифологии, преданий так просто не раскрывался. Я отснял с микрофильма фотографии и приступил. По мере работы зрело убеждение в том, что книга достойна не только перевода и не просто изучения с позиций этнографии. Я задумался о трагической судьбе автора. Из вступительной части "Материалов" следовало, что Пилсудский опубликовал лишь малую часть записанных им фольклорных текстов. Книга вышла в 1912 году, из более поздних крупных публикаций Пилсудского известен лишь очерк о медвежьем празднике, опубликованный в 1915 г. в "Живой старине". Автор в это время уже находился во враждебной России стране – шла первая мировая война. Судя по всему, это был совершенно бедственный период жизни Бронислава Осиповича. Я уже знал о том, что огромное количество добытой Пилсудским информации после его смерти исчезло. Столь настойчивый, последовательный ученый, рассуждал я, непременно вернулся бы к "Материалам", если бы мог. И бесспорно, он мечтал продолжить свои изыскания не только в фольклоре и этнографии, но и в лингвистике айнов. Ведь он поднял гигантский и редкостный пласт, эту почву следовало старательно и кропотливо возделать...

Словом, многократно возвращаясь к таким размышлениям, я понял, что, коли уж располагаю книгой, должен хоть отчасти восполнить то, что не смог по злому року свершить Бронислав Пилсудский. Задача наполнялась моральным смыслом. Я осознал, что великолепный ученый незаслуженно забыт и не получил той признательности и благодарности, какой достоин, и это вопиюще несправедливо. Напомню, что в ту пору не только тема айнов считалась "недиссертабельной", но и имя Пилсудского было не то чтобы "закрытым", но не вызывало энтузиазма у научных распорядителей.

Впрочем, ко всему этому меня постепенно и негаданно вело своеобразие той работы, которую пришлось проделать, – самонадеянно приступая к ней, я не мог предвидеть ожидавшие меня сложности. Вся суть, может быть, в проблемах перевода на третий язык. Сначала я как-то не учел этого. Но представьте: Пилсудский опубликовал айнские тексты, снабдив их переводом и комментариями на английском. Я приступаю к переводу с английского на русский – и сталкиваюсь с массой препятствий, с мощным "сопротивлением материала". Мало того, что сам материал (фольклор, мифология, религия, архаическое мировоззрение) сложен. Он еще и подан так, что невозможно ни вникнуть в смысл переводимого, ни перевести верно, пока не обратишься к айнскому источнику. Фольклористы и этнографы знают, что образцы устного народного творчества должны быть записаны точно так, как звучат, и ни в коем случае не редактируются, литературно и стилистически не правятся. При переводе текста на язык исследователя эти правила сохраняются. Допускаются лишь краткие пояснения в скобках там, где необходимо. Сам Пилсудский на этот счет писал: "В целом, чтобы добиться большей пользы для тех, кто изучает айнов, я пожертвовал стилем перевода и даже кое-где грамматическим редактированием". Это замечание автора обязывало меня поступать аналогично – но для этого надо сначала вполне уяснить, о чем поведал информатор этнографу. Я ведь занимался переводом перевода, переводом на третий язык! В результате получалось местами нечто отменно невнятное. Уточнить что-либо в подобном случае довольно сложно, но сделать это, разумеется, легче, если знаешь язык первоисточника. Мне надо было добираться до сути, тщательно сопоставляя айнский текст с его английским переводом. Теперь представьте еще такие тонкости, как идиоматические обороты или метафоры айнов, которые я обязан адекватно изложить по-русски, переведя, однако, не с айнского, а с английского! Фразу за фразой я переписывал книгу в трехэтажные строки – сверху по-айнски, снизу по- английски, а между ними – попытки русского перевода, часто напоминающие дешифровку. В конце концов я завел картотеку айнских слов, словосочетаний, фраз, постигая части речи, лексику и синтаксис, то есть методом «тыка», проб и ошибок пришел к обычной практике составителей словарей.

Другой особенностью и трудностью было то, что изрядная часть фольклорных образцов, собранных Пилсудским, содержит многочисленные архаизмы или целиком изложена языком древних преданий. Он их перевел тем языком, которым написана английская Библия. На мое счастье, нашелся хороший знакомый, прекрасный знаток английского языка и, кстати, тоже бывший сахалинец – Я. И. Маркман. Без его консультаций, за которые я ему глубоко признателен, мне бы удалось куда меньше даже и в куда более длинный срок.

Я вовсе не хочу сказать, что изучил айнский язык и смогу свободно перевести любой айнский текст. Скорее нет, чем да. Но многолетние упражнения в "сравнительной филологии" айнского и английского привели к тому, что, помимо много раз уточненного перевода "Материалов", мне удалось выделить и систематизировать около 6.000 айнских слов и выражений – по Пилсудскому, а также с помощью Пилсудского извлеченных из других источников. Разумеется, речь идет только о сахалинском диалекте, хоккайдские и курильский диалекты отличаются значительным своеобразием. Этот материал может помочь специалистам в дальнейшей работе, например, в тех случаях, когда обнаружатся непереведенные айнские тексты или при уточнениях перевода. К примеру, сейчас я часто замечаю ошибки в написании и переводе айнских терминов, которые встречаются в публикациях историков и этнографов. Словом, издание айнско-русского словаря было бы полезным приложением к самим "Материалам" Б. Пилсудского, тем более необходимым, что автор не смог завершить это дело. Конечно же, объем словаря совершенно недостаточен, в нем нет даже некоторых слов из основного словарного фонда любого языка. Но это будет уже та основа, на которую можно опереться, чтобы не дать словесному, устно-литературному богатству сахалинских айнов уйти в небытие.

[Samuray-08]

окончание статьи Косарева.

В "Материалах", как в самих фольклорных текстах, так и особенно в примечаниях к каждому, содержится объемная и многогранная информация по духовной культуре, религиозным верованиям, социальной жизни, хозяйственным занятиям айнов, их связям с естественным миром, по удивительно своеобразному их мировоззрению. Всякий раз, вновь возвращаясь к работе с текстами, я находил элементы или нюансы, прежде не замеченные, и многое очень помогло мне, наряду с другими работами Б. Пилсудского, в диссертации, посвященной природопользованию народов Сахалина.

Но меня увлекла, властно притянула и сама стихия этого древнего языка. Не будучи специалистом в области лингвистики, все же решусь на некоторые предположения. Мне кажется, в айнском языке отчасти сохранилась, законсервировавшись, может быть, куда более, чем в других, та ранняя стадия человеческой речи, когда создавались ее первородные элементы, складывались логика и техника разговорного общения, практика создания слов и их связей из предшествующих звуковых и смысловых сигналов и коммуникационного символотворчества. По распространенному определению, язык айнов моносиллабический с элементами агглютинации и развитой системой префиксов и суффиксов. Пилсудский показал, что большинство многослоговых слов в нем являются составными, и продемонстрировал это разложением слов на "элементарные частицы".

v Есть еще одна связанная с айнским языком загадка, которую я обнаружил, имея дело с этими "элементарными частицами". Мне и прежде приходилось читать о попытках связать айнов с белой ("кавказоидной") расой, а их язык – с арийскими. Я не принимал эту старую, экзотическую гипотезу всерьез, однако по мере работы с айнскими словами начал все чаще фиксировать черты того самого "опасного сходства", которое может привести к очень даже экстравагантным умозаключениям. Я писал об этом в нашей совместной с Ч. М. Таксами книге "Кто вы, айны?" (М., 1990). Итак, есть ряд айнских слов, корней или других элементов, которые подозрительно похожи на индоевропейские и встречаются в ряде языков этой семьи, притом таких разных, как литовский, армянский, греческий, латынь, древнерусский, хинди и т. д…

Возникает логичный вопрос, не может ли быть все это лишь случайным сходством, ни о чем, кроме случайности, не говорящим. Так, по нивхски собака – кан, по латыни собака – canis; сходство поразительное. Но в нашем случае таких случайностей слишком много. По-моему, так не бывает. В упомянутой книге я привел 35 соответствий, с тех пор этот список у меня почти удвоился – и это при том, что я почти не занимался более или менее целенаправленным поиском, упомятутые соответствия время от времени буквально попадаются на глаза. Так, я обратил внимание на то, что айнский корень мах/мат/ма, означающий «женщина/жена», созвучен общеиндоевропейскому, но в большинстве языков он означает «мать». Случайно мне на глаза попался литовский женский журнал, из названия которого я и узнал, что по-литовски materis означает именно "женщина"…

Должен особо подчеркнуть, что наибольшая часть выявленных таким образом соответствий в айнском языке принадлежит древнему, "высокому штилю", свойственному молитвам, легендарным песням и сакральным текстам, который уже во времена Пилсудского был малопонятен "непосвященным". Очевидно, это – реликты древнего языкового слоя.

Конечно, заинтересовавшись этим явлением, я обращался к некоторым работам по сравнительной лингвистике, однако сознаю полную свою неготовность полемизи- ровать по данному предмету и потому лишь пытаюсь привлечь внимание к самой проблеме. Выскажу предположение скорее исторического, нежели лингвистического характера: явление этого опасного и подозрительного сходства может восходить к эпохе ностратического языкового единства, которое затем разветвилось на индоев- ропейскую, тюркскую, угро-финскую и другие ветви. Ностратический ареал существовал в глубокой первобытности и занимал обширную территорию Евразии. Следы же предков айнов на Японских островах уходят во времена донеолитические. По ряду научных предположений, древнее население пришло сюда с запада, с материка, а не из аустронезийского (индонезийско-полинезийского) мира, как утверждал Л. Я. Штернберг, с легкой руки которого "аустронезийская теория" происхождения айнов стала в нашей науке господствующей. Сегодня она не подтверждается ни палеоархеологией, ни антропологией, ни лингвистикой. Те "реликты", которые Л. Я. Штернберг обильно обнаруживал в материальной, духовной культуре айнов и в их языке и которые якобы указывают на их южное, аустронезийское происхождение, относятся к очень поздней эпохе и в лучшем случае свидетельствуют о контактах древних айнов с племенами индонезийского происхождения (кумасо/хаято) на самих Японских островах. Зато все больше свидетельств накапливается в пользу генетического родства айнов с материковыми, и довольно северными группами древнего населения Евразии. Это может быть тот или иной регион обширного пространства от Сибири до Тибета или даже Центральной Азии и более западных пределов. В качестве древнего популяционного компонента на востоке Евразии далекие предки айнов или какие-то группы, участвовавшие в их этногенезе, вполне могли входить (а может быть, и не могли не входить) в ностратическую общность. Поэтому и должны быть перспективными сравнительно- лингвистические сопоставления айнского языка с другими языками ностратического единства.

* * *

Айнская проблема и айнское культурное наследие никогда не перестанут интересовать исследователей. И можно быть уверенным: издание "Материалов для изучения айнского языка и фольклора" даст обильную пищу и благодатное поле для новых исследований. Выше всякой похвалы, что именно на Сахалине осуществляется это благородное дело. И я счастлив, что участвую в столь значимом проекте. Понимаю: не я, так другой – все равно научная и просто людская справедливость обречены на утверждение. Тем не менее лестно, что по счастливой случайности и при содействии моих сахалинских коллег мне довелось в этом участвовать, что мой труд оказался востребован. Приношу искреннюю благодарность всем, кто занимается наследием Бронислава Пилсудского – неутомимого и талантливого исследователя, друга и заступника аборигенов Сахалина, человека счастливой и горькой судьбы.

Кишинев, апрель 2003 г.

Источник kosarev.press.md

[Samuray-08]

Опасное сходство: айнско-индоевропейские параллели
Валерий КОСАРЕВ

Опыт продолжающегося исследования

Я чувствую всем сердцем, и это подтверждено опытом многих других, что для жизни души ее родная речь - все равно, что солнце для жизни материальной: она озаряет ее, дает тепло... и располагает к раскрытию своих тайников, чтобы показать заложенные в глубине сокровища.
Бронислав Пилсудский.

На айнском языке сквозь череду веков прошла, сохраняясь и обогащаясь, память одного из самых древних и загадочных племен Земли. Айнский язык дал миру исключительно своеобразное духовное богатство, в первую очередь богатейший фольклор и удивительную мифологию. Мифологические и сказочные сюжеты, понятые максимально адекватно, - а это возможно лишь на языке оригинала - являют нам совершенно неожиданное видение мира, его ощущение и восприятие айнами...

Айнский язык признан изолированным. На протяжении многих десятилетий делались попытки сопоставить его с языками соседних и даже очень далеких народов - палеоазиатских, сибирских, аустронезийских, американо-индейских, кавказских и даже басков Испании. Было много предположений, в том числе довольно экстравагантных. Под воздействием теории Л. Я. Штернберга ("Айнская проблема") интенсивно велся поиск параллелей и аналогий с малайско-полинезийскими языками. На мой взгляд, это был совершенно напрасный труд.

Язык айнов моносиллабический, с элементами агглютинации. В нем весьма развита система суффиксов и префиксов; кроме того, можно усмотреть и определенные признаки инкорпорации. В фонетическом отношении обращают внимание обилие гласных, закономерности че- редования их с согласными, особая звучность, музыкальность тона и, соответственно, "плавающая" акцентуация. Это резко отличает айн- ский язык от типично северных - палеоазиатских, тунгусо- маньчжурских, и приближает к японскому. Однако в звучании и сочетании звуков между ними есть столь серьезные различия, что японцы с трудом осваивают айнскую фонетику. Резко отличаются и морфология, синтаксис, весь грамматический строй. Помимо всего прочего, айнский язык, на мой взгляд, сохранил ряд весьма архаических черт; в частности, они позволяют представить, как создавались слова (и стоящие за ними понятия) путем слияния "элементарных частиц" первобытного общения (протоязыка).

Б. Пилсудский подробно разработал фонетику, дал точную характеристику всех звуков айнской речи, показал их отличия от русского и других европейских языков, разобрался в вопросах ударения, слоговых закономерностях и особенно - в структуре слов и словообразовании, выявил и показал части речи...

В отечественной науке к языку и грамматике айнов обращались Д. Н. Анучин, М. М. Добротворский, Л. Я. Штернберг и ряд исследователей советского времени. Однако, не считая труда М. М. Добротворского, изданного в 1875 г. в Казани, до сих пор в русскоязычной науке не было попытки проанализировать и более- менее системно рассмотреть айнскую филологию. А словарь Добротворского, составленный автором через привлечение материалов из японских словарей и кратких "лексиконов" русских исследователей Сахалина и Курил, вобрал в себя попурри из разных диалектов, включая курильский и хоккайдские. Автор сделал так из благих побуждений, но лучше бы он ограничился тем, что собрал на Сахалине лично, потому что в результате такого вольного объединения получилось нечто, местами внушающее серьезные сомнения. Кроме того, смерть М. М. Добротворского помешала ему завершить и подготовить к изданию свой словарь с приложениями, и эта работа была опубликована посмертно, в черновом варианте.

Язык курильских айнов почти не изучался, и с исчезновением этой группы айнского народа ее диалект оказался полностью утрачен. Что касается айнов Хоккайдо, то существует огромный цикл трудов и публикаций, связанный с айнской филологией, на японском и английском языках. Но все они сосредоточены главным образом на изучении хоккайдских диалектов, которых насчитывают три или даже четыре, не считая оставшегося неизвестным диалекта (или диалектов) айнов о. Хонсю, к XVIII веку ассимилированных японцами или вытесненных севернее и растворившихся в айнском населении Хоккайдо.

Таким образом, если говорить о сахалинском диалекте, то опубликованный в "Известиях Института наследия Бронислава Пилсудского" словарь, включающий словник и разработки по фонетике, транскрипции, морфологии и синтаксису, - это первый опыт айнско-русского словаря с основами айнской грамматики, рассмотренной с позиций и в терминах русских лингвистики (См. Ainu- nuca itaku comen Bronislav Pilsudski kari. Karaxtun itakhu. Айнско-русский словарь по Брониславу Пилсудскому. Автор-составитель канд. ист. наук В. Д. Косарев. - Известия Института наследия Бронислава Пилсудского, № 7. Южно-Сахалинск, 2004. С. 208-436. Интернет- версия: www.icrap.org/ru/izv7-soder.html).

При публикации этого словаря на основе "Материалов" я приложил к нему свои разработки в ряде аспектов грамматики, в том числе по частям речи и синтаксису. Единственное, что я сделать не рискнул, - это поместить сюда же скопившийся у меня сбор образцов "опасного сходства"; речь идет о серии соответствий (или подобий) слов и морфем (корней, служебных частиц), показывающих, как я полагаю, отчетливые связи айнского языка с языками индоевропейской семьи.

Об этом я писал в совместной с Ч. М. Таксами книге (Таксами Ч. М., Косарев. В. Д. Кто вы, айны? Очерк истории и культуры. М., "Мысль", 1990) - первой и пока, кажется, единственной в отечественной науке XX века монографии по истории и этнографии этого народа. Кратко процитирую:

"Когда день за днем вчитываешься в айнские тексты, незнакомый язык вдруг начинает казаться в чем-то неуловимом очень и очень знакомым. Сквозь общий гул пробиваются где-то не раз слышанные слова... Просмотрев тексты, собранные Б. Пилсудским, сделав экскурс в словарь М. М. Добротворского, более внимательно прочитав комментарии к языку айнского фольклора, мы обнаружили около 50 корневых параллелей, причем добрая половина этого списка кажется сомнительной, другая же довольно убедительной. Есть и очевидные соответствия".

Далее в книге помещена таблица "Корневые параллели айнского языка". Я изложу все, что у меня на этот счет накопилось к данному моменту, с предварительной оговоркой. Во-первых, не будучи лингвистом (но имея некоторые познания в сравнительной лингвистике и на протяжении многих лет интересуясь проблемами индоевропейского праязыка), я веду этот поиск без претензий на какие-либо открытия и решительные утверждения. Во-вторых, я, по сути, специально им не занимаюсь; просто время от времени в самых разных источниках обнаруживаю очередной экземпляр "опасного сходства", который и заношу в свою "коллекцию". И в-третьих, по этим причинам работа сия для меня воистину "непыльная", в отличие от других исследовательских направлений, где я, будучи оторван от научной среды, большинства источников и работая в одиночку, что называется, "потею".

Вот пример, как порой пополняется мое собрание "опасных сходств". По-айнски корень ma/mat/max означает 'женщина/жена'. Я считал некорректным сопоставлять его с общеиндоевропейским mat, означающим 'мать': все-таки 'жена' и 'мать' - понятия разные, так что не исключено случайное созвучие. Совпадения бывают куда поразительнее; скажем, по-нихски кан - 'собака', и тот же корень в латинском обозначении собаки (canis). На языке рапануйцев (о. Пасхи, Южная Полинезия) 'солнце' - raa; звучит почти так же, как название древнеегипетского бога солнца. Однако таких одиночных соответствий маловато для того, чтобы предполагать лингвистическое родство или тесные языковые связи древних римлян и нивхов, полинезийцев и древних египтян. А в моем случае было просто и ясно: однажды я зашел в гости к человеку, жена которого выписывала из Вильнюса женский журнал на литовском языке. По названию журнала я узнал, что в литовском языке (а это язык индоевропейский) слово materis означает именно 'женщина'.

В упомянутую книгу я поместил 34 элемента из айнского словарного запаса, доступного мне, которые в той или иной степени схожи с язы- ками индоевропейской семьи. С тех пор это собрание удвоилось. Как я писал тогда, "большинство параллелей выявлено путем по- верхностного просмотра текстов - они сами бросаются в глаза". Я даже приукрасил: целенаправленный просмотр я пару раз начинал, но скоро бросил эту затею за недостатком времени, зато вполне случайных находок и во время работы над составлением словаря, и в дальнейшем было и бывает до сих пор немало. Поэтому я предполагаю, что систематические исследования в этом направлении могут быть эффективными, если, конечно, ими займется специалист сравнительной лингвистики.

Результаты, которые у меня получились, удивляют и требуют объяснения. Каким оно может быть? Не стану вдаваться в воспоминания о давней и маловероятной гипотезе насчет принадлежности айнов к европеоидам, к "белой расе", якобы некогда населявшей ныне исчезнувший материк в Океании, а их языка - к "кавказоидным", "арийским" и т. д. Но уместно заметить, что есть немало оснований предполагать праистоки айнского народа на континентальном Востоке, да и в мифологии айнов содержится смутное свидетельство о приходе их предков с неизвестной земли на западе. И если искать самые древние следы предков айнов на материке Азия, то это может быть весьма обширный ареал - от Енисея и Алтая до Гималаев, от Тибета до Средней Азии, может быть, от Урала до Кавказа.

[Samuray-08]

Опасное сходство: айнско-индоевропейские параллели
Валерий КОСАРЕВ (вторая часть статьи)

Отмечу, однако, глубокую давность обитания айноидного населения на Японском архипелаге. Связь культуры дзёмон с предками айнов ныне в науке общепризнанна. Эта культура, хотя ее иногда называют японским неолитом, по недавним представлениям, зарождалась от 7 до 8 тыс. л. н. Но теперь установлено, что ее начальный этап формировался ранее 12 тыс. л. н. Эпоха Дзёмон длилась более 10 тыс. л., преемственно развиваясь главным образом на собственной основе. И есть ряд неоспоримых свидетельств об органической связи этой первобытной культуры с историческими и этнографическими айнами. Таким образом, предки айнского народа появились на Японских островах еще в палеолите, в эпоху, примерно соответствующую западноевропейскому мадлену. Это должно было случиться не позже, но, видимо, и не многим ранее 12 тыс. л. н., поскольку прямой последовательности (континуитета) между дзёмоном и предшествующими палеолитическими культурами не прослеживается (См. обзор проблемы: Васильевский, 1981; Васильевский, Лавров, Чан Су Бу, 1982; Деревянко, 1984. Среди более свежих данных: Yamada, 2003)*.

Я не думаю, что 12 тыс. л. н. уже существовали индоевропейские языки. С учетом столь почтенного исторического срока можно лишь предполагать, что протоайнский или праайнский язык некогда выделился из предшествующего языкового массива. А в обозначенное время это была ностратическая общность (ностратический праязык, ностратическое языковое единство)**. Если предки айнов отделились от какой-то палеолитической межплеменной общности, мигрировали и затем оказались в длительной изоляции на островной периферии Азии, то это хорошо объясняет реликтовый характер айнского языка, законсервировавшего весьма архаические лингвистические черты.

Из этого следует, что в нем вероятны элементы, присущие ряду других, помимо индоевропейской, языковых общностей, носители которых (вернее, их отдаленные предки) населяли указанный выше гипотетический регион, где полагается искать прародину айнов. В ностратическую макросемью объединяют такие ныне разные, некогда "разведенные" языки, как индоевропейские, тюркские, угро-финские, картвельские. Исследователи, трактующие ностратическую общность еще шире, полагают, что в нее входили и нынешняя семито-хамитская, и дравидийская группы, а иные авторы сюда же подключают юкагиро- чуванскую и чукотско-камчадальскую группы. В иных из этих языков стоило бы поискать соответствующие параллели. Вспомним, что даже южные арии (индоиранцы) пришли в Индию с более северных терри- торий. Южная Сибирь, Алтай, Иранское нагорье, Средняя Азия и Тибет - зона, ставшая колыбелью множества народов, впоследствии растекшихся по огромным пространствам на север и восток, юг и запад. Один из примеров - литовцы, сохранившие в языке поразительные параллели с санскритом и хинди.

Итак, я отстаиваю давно известную гипотезу: "исход" протоайноидных групп из мест первоначального обитания и прибытие их в пределы Айнумосири происходили из внутренней части азиатского материка около или ранее 12 тыс. л. н., в эпоху ностратической языковой общности. Тогда и принесли они на устах столь узнаваемые слова: sine, tu, trе, hon, mat, rus, vakka, mon, kas, itak, kem, poni... Эта хронологическая привязка соответствует современным данным о существовании сухопутных мостов между Азиатским континентом и дальневосточными островами. В голоцене, т. е. после 10 тыс. л. н., Японский архипелаг оказался в длительной изоляции от материка***.

Далее излагаю свой запас, который постепенно нарастает. В таблицу входят целые слова и морфемы - корни и аффиксы (служебные частицы). Я располагаю образцы не по алфавиту, а в основном в том порядке, как я их обнаруживал.

[Samuray-08]

Опасное сходство: айнско-индоевропейские параллели
Валерий КОСАРЕВ (третья часть статьи)

тут была таблица -мне пришлось ее переработать в текстовый вариант и исправить пару ошибок с нумирацией.
вот какова была шапка таблицы.:
Айнский язык Языки индоевроп. семьи Пояснения

собственно переработка таблицы:

1. sine(айн.) один, sina(айн.) связывать. sin- (греч.) составление воедино, соединение
2. tu(айн.) два. duo (лат.), two (англ.), два (русск.) Отмечено Нисудзуру, 1945
3. re/tre(айн.) три. treis (греч.), три (русск.), tragah (санскр.), erekh (арм). Отмечено Нисудзуру, 1945
4. hon/gon(айн.) живот. goneios (греч.) рождение, genus (лат.) род. Корень ‘hon/gon’ связан с понятием деторождения.
5. vakka/vaxka(айн.) вода. aqua (лат.) вода. Отмечено Нисудзуру, 1945
6. mat/max(айн.) женщина. mater (лат.), мать (русск.), materis (лит.) женщина
7. hokui(айн.) жечь, гореть. focus (лат.) огонь
8. patum kamui, pa kor kamui (айн.) божество эпидемии (оспы). pathos (греч.) страдание, болезнь
9. se/sex(айн.) гнездо, нары, место сидения. set (англ.) установка, стойка, нора; сид(еть) (русск.). В др.-русск. ‘сидеть’ значит ‘жить, пребывать, находиться’
10. kamure(айн.) скрывать, закрывать. camera (лат.) свод; то, что под сводом, накрыто
11. itak(айн.) слово, речь, разговор. talk (англ.) говорить, толк(овать) (русск.)
12. mon(айн.) рука. manus (лат.) рука.
13. kasi(айн.) дом. casa (лат.) дом.
14. poni (айн.) кость. bone (англ.) кость
15. re(айн.) имя; называть. (на)речь (русск.)
16. sanu(айн.) нрав, обычай, поведение, порядок. sanction (лат.) постановление, sancire постановлять; делать священным, обязательным.
17. kem/gem(айн.) кровь. haima/gema (греч.) кровь
18. pe/be(айн.) предмет, существо. be (англ.) быть, существовать быти (др.-рус.) и производные: бе, бяше.
19. ruru(айн.) море. jura (лит.) море
20. pet(айн.) река. upe (лит.) река, pet (греч.) течет
21. kes(айн.) конец, край. galas (лит.) конец.
22. etoko(айн.) исток. Ток, течь, исток (русск.). См. ниже о частице ‘e-‘
23. rus/tus(айн.) шкура, кожа, мех . Руно, рухлядь, рубище (др.-рус.), рус(ый), русалка (русск.). Все слова в русск. яз. Относятся: 1) к одежде; 2) к шерсти, меху. То же в айнск.: корень ‘rus’ в названии халата из луба ‘ax’ (прежде из шкуры) – ‘axrus/artus’
24. kam(айн.) мясо, плоть. caro (лат.) мясо, плоть, kama (санскр.) плотское чувство, телесное наслаждение. В айнск. – замена конечного r на n или m.
25. undzi(айн.) огонь, очаг. agni (санскр.) огонь; ignis (лат.) огонь; очаг (общеслав.); оджах (арм.) очаг. В индоевр. яз-х ‘огонь’ представлен формами: agn/ ign/ing/ogn; одж = og/ag//ig айнск. dz = дж.
26. re(айн.) имя. rhema (греч.) сказанное; слово, речение
27. uturu(айн.) между. antar (иранск.) между; inter (лат.) между.
28. tane(айн.) вытянутый. ten (индоевр.) тянуть; tanaos (греч.) вытянутый; тетива (рус.) из тентива.
29. keu/kev(айн.) череп. kefalos (греч.) череп.
30. upsoro/ussoro(айн.) запазуха, чрево, лоно. uter- чрево, или: uxor (лат.) жена
31. kata(айн.) по, вдоль по. kata (греч.) по
32. retar(айн.) белый. ruad (древнеирл.) белый, rodr/rudhirah (санскр.) красный, рудый (укр.) красный, рыжий. Понятия ‘красный– белый’ в ряде древних языков отождествляются (1)
33. rok(айн.) сидеть, находиться в данном месте, жить. loc(us) (лат.) место; лог, лог(ово), (бер)лог(а) (слав.). В айнск. яз. нет звука ‘l’, он заменяется на 'r' (2)
34. han(айн.) жениться, выйти замуж. gamos (греч.) брак
35. cip (айн.) лодка. skafe (греч.) лодка.
36. horokeu(айн.) волк. vorkah/vrokah (санскр.) волк, vilkas (лит.) волк, бирюк (укр., русск.) волк. Налицо «звукоряд» vrk – vlk – brk – hrk
37. uari(айн.) варить. virti/verdu (лит.) варить, варить (русск.)
38. asikin(ne) (айн.) пять. cinco (исп.), cinci (рум.) пять
39. rup(a itak) (айн.) разорванные слова (речитатив). (cor)rup(tion) (лат.) разрушение, разламывание.
40. ta(айн.) ударять, бить; собирать, заготавливать. tak (греч.) выбивать; делать; отрабатывать.
41. kotan(айн.) селение; место/местность; земля. ko-to-na (крито-мик.) земля общественной собственности.
42. met(otuspe) (айн.) среди (гор) находящееся существо (бог-медведь). mes(os) (греч.) средний; med(io) (лат.) среди, посреди.
43. pen-(айн.) относящийся к верху тела, истокам реки, передней части животного. pen- (англ. из лат.) пред-(шествующий)
44. pan-(айн.) относящийся к низу тела, устью реки, задней части животного. pan- (англ. из лат.) все-(общий)
45. ara/ari(айн.) настоящий, подлинный; совсем, совершенно. ar (ностр.) понятие старшинства, превосходства, верховенства.
46. ko-(айн.) префикс соединения, слияния, совместного действия. co- из cum (лат.) с, вместе с – префикс соединения, слияния, совместного действия; пример: co-operatio.
47. u-(айн.) объединительный префикс. unio (лат.) объединение.
48. e-(айн.) префикс переходного, направленного вовне действия. e- (лат.) то же значение; примеры: e-missio изливание, e-manatio излучение.
49. i-(айн.) префикс, показывающий действие в отношении 3-го л. -i (рум.) частица, показывающая действие в отношении 3-го л. мн. ч. муж. р.
50. han(айн.) из ha an отрицательная частица; не, без. a- (греч.) отрицательная частица: не, без a- (санскр.) отрицательная частица: не, без.
51. va(айн.) прийти, прибыть, достигнуть; перейти; переправа, брод. vad-, vag- (ром. языки) корни, связанные с движением, переправой; примеры: Quo vadis? Куда идешь? (лат.); vadear переходить вброд; vado брод на реке; vagar бродить (исп.)
52. para(айн.) широкий. para- (лат. из греч.) около, вокруг
53. ciri(айн.) птица. pteros (греч.) птица.
54. ru(айн.) путь, дорога; след. route (англ.) путь, дорога; рух (укр.) движение
55. siri(айн.) земля; гора. terra (лат.) земля, sierra (исп.) горный хребет
56.usiu(айн.) раб; слуга. servus (лат.) раб; слуга

[Samuray-08]

Опасное сходство: айнско-индоевропейские параллели
Валерий КОСАРЕВ (окончание статьи)

Этим перечнем образцы "опасного сходства" не исчерпываются, но некоторые из них я пока не помещаю, считая нуждающимися в проверке.

__________________
* "...Японский архипелаг географически не был изолирован от континента вплоть до конца плейстоцена... Знакомство с коллекциями докерамических культур Японии даже при самой осторожной их оценке дает основание высказать предположение о том, что в палеолите было две значительных волны проникновения людей с материка. Первая такая волна, по-видимому, достигла островов более 40 тыс. лет назад... Второе переселение больших групп палеолитического человека в Японию произошло позже, где-то 20-10 тысяч лет назад" (Васильевский, 1981. С. 20, 23). "Каменный инвентарь начального дзёмона не дает представления о преемственности с культурами финала плейстоцена" (Васильевский, Лавров, Чан Су Бу, 1982. С. 187).
** "Глоттохронологический возраст древнейшего из известных праязыков - ностратического - составляет не менее 15 тыс. лет..." (Клягин, 1996). "Предложенный в середине XX в. Моррисом Сводешем метод глоттохронологии позволяет предположить, что распад ностратического языкового единства произошел не раньше, чем за 15 тысяч лет до Р. Х. С учетом того, что данные глоттохронологии для очень удаленных от нас периодов времени дают несколько завышенные результаты, время распада ностратического языка, вероятно, правильнее отнести к несколько более позднему времени - 12-11 тысяч лет до Р. Х." (Гаршин И. Ностратические языки. - katori.pochta.ru/linguistics/languages/ nostratic /index.html).
*** "Во второй половине верхнего плейстоцена, вплоть до голоцена, существовали наиболее благоприятные связи с материком на севере через Хоккайдо и Сахалин. На юге сухопутный мост перестал существовать, хотя пролив между Кореей и островами Цусима, составлявшими единое целое с другими островами Японского архипелага, не являлся, видимо, серьезным препятствием для преодоления его животными и человеком. Возможно, что в это время на юге имели место и узкие сухопутные перешейки... В раннем голоцене отмечена мощная трансгрессия, которая привела не только к отделению Японии от материка, но и к тому, что современные низменности с отметками 10 метров над уровнем моря в то время находились под водой". (Деревянко, 1984. С. 25- 26).

(1) "Перепутывание" или уподобление таких цветов, как красный и белый, не должно удивлять. Изначально они входили в единую "светло-теплую" область цветов, противопоставленных "холодным" и "темным". "Светло-теплыми" были белый, желтый и красный. Можно предполагать единое первобытное название для них, а затем на его основе - обозначение разделившихся в человеческом восприятии цветов. Эта область распалась в различных языках на белый, красный и желтый относительно поздно; отсюда понятно, почему то, что у одних народов "белое", у других - "красное". (См., напр.: Самарина, 1992). Так, айнск. retar - 'белый', а явно генетически родственное ему (rtr - rdhr) rudhira (санскр.) - 'красный'. Можно напомнить в этой связи, что в русском языке солнечный свет называется красным, при том, что он желтый или, скорее, ослепительно белый. (2) "Чередования, наблюдающиеся в некоторых случаях между 'r' и 'l', относятся к общеиндоевропейской эпохе" (Мейе, 1951. С. 191).

НЕКОТОРАЯ ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Андреев Н. Д. Раннеиндоевропейскй язык. Л., 1986.
Васильевский Р. С. По следам древних культур Хоккайдо. Новосибирск, 1981.
Васильевский Р. С., Лавров Е. Л., Чан Су Бу. Культуры каменного века Северной Японии. Новосибирск, 1982.
Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. В 2-х тт. Тбилиси, 1984.
Гаршин И. Ностратические языки. - katori.pochta.ru/linguistics/languages/ nostratic /index.html.
Деревянко А. П. Палеолит Японии. Новосибирск, 1984.
Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза: Итоги и проблемы. - Известия АН СССР: Серия литературы и языка. Т. 37. 1978. № 5.
Дьячок М. Т., Шаповал В. В. Генеалогическая классификация языков. Новосибирск, 2002.
Иванов В. В. Социальная организация индоевропейских племен по лингвистическим данным. - Вестник истории мировой культуры, № 1. М., 1957.
Иванов В. Г. История этики древнего мира. Л., 1980.
Клягин Н. В. Происхождение цивилизации: Социально-философский аспект. М., 1996. - www.
Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951.
Нисудзуру Т. Карафуто айну. № 5. Тоёхара, 1945 (на яп. яз.).
Романия и Барбария: К этнической истории народов зарубежной Европы. М., 1989.
Самарина Л. В. Традиционная этническая культура и цвет: Основные направления и проблемы зарубежных исследований. - Этнографическое обозрение, № 2. М., 1992. С. 147- 156.
Топоров В. Н. Миф о Тантале: Об одной поздней версии трагедии Вяч. Иванова. - Палеобалканистика и античность. М., 1989.
Хелимский Е. А. Проблема границ ностратической макросемьи языков. - Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М., 1984.
Yamada R. Jomon Earthenwear. 2003. - www.mnsu.edu/emuseum/archaeology/artifacts/jo- monartifact.html.

26.01.2006.

Источник kosarev.press.md

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов

Валерий КОСАРЕВ

Приведение системы культуры к знаковой системе, на мой взгляд, представляет собой респектабельную научную метафору и выглядит как классический образец конвенциональности (условности, о которой договорились). В конце концов, это ничем не хуже, чем, скажем, общеизвестное представление о форме атома или молекулы. Прибегать к условностям и договоренностям ученым приходится сплошь и рядом, что, собственно, и показывает наше современное бессилие адекватно представить и словесно или фигуративно описать мир. В частности, к конвенциональным приемам приходится прибегать при реконструкции и описании культур прошлого, о которых мы судим по этнографическим реликтам и археологическим свидетельствам. Если первые - конечный (на данный момент), сильно видоизмененный результат того, что начиналось в прошлом, то вторые - подлинники прошлого, зачастую не менее деформированные тафономически. И те, и другие требуют объяснения; и те, и другие объясняются исходя из современных представлений, неадекватных прошлому, и из уже имеющихся или выдвигаемых концепций. Истинность последних требует подтверждения, но подтверждение постоянно откладывается: с каждым новым открытием, находкой, научным озарением, их описанием, изложением, интерпретацией удлиняется список вопросов, на которые надлежит ответить. И это, увы, вполне естественно; во всяком случае, подтверждается известная экологическая закономерность, в соответствии с которой всякое решение очередной проблемы влечет за собой шлейф новых проблем, решать которые еще нужнее и труднее, нежели предыдущую.

Следующим конвенциональным решением, которое я бы определил как определенный "перебор", когда говорят: "это уж слишком", - выглядит тенденция выражать "знак культуры" как лингвистический знак, даже отождествлять то и другое. Общеизвестно, что речевое звучание и объективный смысл изреченного - существенно разные вещи. Тем не менее, упомянутая конвенция существует, развиваясь и утверждаясь, уже более полувека, если вести отсчет от работ К. Леви-Стросса, который в 1954 г. писал о превращении антропологии в семиологическую науку с опорой на лингвистику. Применение методов лингвистики, в частности, при реконструкциях прото- и праязыков, методов весьма развитых и сложных, к другим явлениям культуры, к анализу общественных явлений - породили понятия "знак" и текст" для внелингвистического материала. Таковым было логическое развитие структуралистского подхода в антропологии. В частности, традиции, обряды, фольклорные и мифологические сюжеты в подобной терминологии выступают в качестве "знаков" по отношению к "тексту", в который они входят, т. е. к культуре.

Надо признать, что этот "метафорический перебор" вызван насущными нуждами научной практики, показал весьма глубокий смысл и дает ожидаемые результаты, хотя выявились и отрицательные стороны, издержки подхода. К примеру, это, я бы сказал, "обезличивание", "обездушивание", "анонимизация" и неоправданная объективизация процесса, по определению выступающего как суммирующий результат "воль" индивидов и созданных ими общественных институтов; объективность процесса и результата обеспечивается суммой и взаимодействием множества субъективностей. Наконец, это схематизм, который плохо соотносится с реальными явлениями жизни, и сложность "знаково-текстовых" может не помочь, а лишь затруднить работу.

Тем не менее, ценой этих издержек семиотический анализ "знаков" и "текста" дает преимущества, помогая представить и исследовать структуры общественно-культурных явлений, представленных как системы или комплексы. Таким образом, мне представляется, что если иметь в виду опасность "переборов" и избегать ее, то семиотические методы в этнографии/этнологии (социально-культурной антропологии) следует признать приемлемыми. Посему, глядя на знаки неразгаданного айнского "протописьма", попробуем рассуждать, учитывая правила означенной семиотической "игры".

Из истории вопроса

В отечественной науке всерьез заговорили о возможном существовании какой-то знаковой, пиктогра фической системы у айнов после находки в 1950-х гг. петроглифов на Курилах.

Однако достаточно указаний было еще в XIX столетии. В 1898 г. Н. В. Кириллов в очерке об айнах уверенно писал о начинающейся у них "письменности иероглифического характера". Помимо описаний множества знаков в богатых коллекциях ритуальных предметов, главным образом икуниси, и целой "азбуки" символов, обнаруженной на керамике эпохи Дзёмон, в конце XIX в. появилась информация о "рунических надписях" в гроте Тэмия на Хоккайдо. Намного позже, в 1950 г., чуть ранее находки петроглифов на Курилах, в том же районе Хоккайдо, собственно, в соседней с гротом Тэмия пещере Фугоппэ, обнаружились новые петроглифы.

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов
Валерий КОСАРЕВ (вторая часть статьи)

О возрасте знаков и этнической принадлежности творцов, начертавших их в Тэмии, было много споров (в частности, подозревали глубокую древность находки и доайнское происхождение "рун"). В Фугоппэ же сопутствующие настенным фигурам артефакты были изъяты из слоев финального дзёмона и культуры сатсумон.

Айнские пиктограммы привлекли меня в 1980-х гг.; я тогда заинтересовался способами передачи экологического и другого культурно-исторического опыта традиционным путем. Известно о неисчерпаемом богатстве айнской мифологии и фольклора. Об этом убедительно писали Б. Пилсудский и К. Киндаити. В совокупности устные поэтические произведения айнов могли бы составить, утверждал К. Киндаити, "айнский Ветхий завет". Мне кажется невероятным, чтобы огром- ные поэмы, сравнимые по объему с индийской "Махабхаратой" и греческими "Илиадой" и "Одиссеей", к тому же повествующие о весьма отдаленных временах, передавались из поколения в поколение исключительно изустно. Даже если не было подлинного письма у создателей этих эпопей (К. Киндаити упоминает о легенде, запись которой заняла свыше тысячи страниц), - все же в традиционной информационной системе требовались какие-то мнемонические знаковые средства, чтобы такие текстовые глыбы сохранять, передавая в череде веков и поколений. Тем более что традиция требует точного, без импровизаций, пропусков и добавлений, воспроизводства того, что имеет отношение к религии и отмечено санкцией божеств.

Такие средства, безусловно, были, однако информация о них долгое время проходила мимо внимания исследователей. К стыду своему, я тоже просмотрел одно более чем красноречивое свидетельство; позже на него указал мне М. М. Прокофьев*. Вот какое описание, относящееся к 1903 г., оставил Б. О. Пилсудский. Речь идет о приготовлении ритуальных атрибутов и посуды к празднику медведя: "Тряпочкой перетирали они каждую вещичку и поглядывали на низ наружной стороны, где были особые знаки, вырезанные ножом. Для всего коллектива гостей не хватает посуды, и в таких случаях занимают посуду у соседей... и каждый хозяин помечает разными знаками свои вещи...". Знаки определенно не были произвольными: старик, пользуясь случаем, пе- редавал связанную с ними информацию своему племяннику - молодому шаману, недавно приехавшему в это селение издалека, чтобы поселиться здесь. "Новый молодой хозяин узнавал... историю каждой вещи. Старик, иногда только задумавшись и повертев некоторое время чашку или палочку и сравнив ее с другими, отвечал на расспросы племянника... Оказалось, что одна чашка была привезена с западного берега прабабушкой старика, откуда последняя была родом; две чашки были получены дедом вместе с саблею и другими вещами как штраф за обиду, нанесенную айном соседнего села. Все... имели тоже свою точную родословную, как и палочки для поддерживания усов (iкунiс), на которых были вырезаны рыбы, птицы, животные или облака, горы, цветы, а то одни незатейливые айнские узоры".

Другой эпизод на этом празднике показывает, что айны проводили явную аналогию между описанными символами и русским письмом: "Ко мне подходит один из видных гостей с севера и просит написать свою фамилию на свежевырезанной деревянной палочке, употребляемой для поддержания усов при питье саке. Он впервые еще на празднике в с. Отасан и в память приятной встречи... просил отдельных гостей вырезать на верхней стороне палочки разные зарубки. Палочку эту он повезет домой и при всяком у него собрании людей и питье саке будет вспоминать веселые дни, проведенные тут вместе".

Надо отметить, в связи с отождествлением айнами своих "особых знаков", "разных зарубок" с русскими буквами, что на Хоккайдо были известны ритуальные предметы с нанесенными на них фамильными гербами сироси, составленными с применением каны и иероглифов.

Опытный специалист по традиционному изобразительному искусству И. П. Лавров - участник антрополого-этнографических экспедиционных работ на Сахалине конца 1940-х гг. - пришел к выводу, что нарезки на икуниси - не орнаментальный узор, а пиктография, и высказал предположение: "Не являются ли икуниси в основе памятными дощечками, на которых отмечалось число убитых на охоте зверей и обстоятельства, при которых происходило это событие?".

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов
Валерий КОСАРЕВ (третья часть статьи)

Из старых японских источников, а также из мифологии айнов Хоккайдо следует, что в древности айны владели какими-то "книгами", но затем в силу ряда обстоятельств их утратили, а с ними письменность и многие тайные знания. Эта утрата во многих преданиях связывается с героем японского и айнского эпосов Усивакамару Куро Ёсицунэ Минамото, который якобы и похитил священные книги айнов. Ёсицунэ - реальная историческая личность конца XII в. Указания на такие сведения приводили Б. Х. Чемберлен, Д. Н. Позднеев, Н. А. Невский, О. Баба. Однако, похоже, никто всерьез не воспринимает информацию об айнских "книгах".

Некоторые авторы, в частности, Осаму Баба, отмечали сакральный и тайный характер знаков на икуниси и других ритуальных предметах. Это хорошо соотносится с известным фактом: в древних мифологических текстах, в частности, ойна (легендарных песнях), содержатся слова и обороты, не применяемые в бытовой речи и непонятные соплеменникам, исключая мудрых старцев-старейшин, сказителей и, может быть, шаманов (тусукуру). Многочисленные указания на то, что культура айнов ближе к современности претерпела сильный регресс, дают ключ к пониманию того, как древнее айнское письмо могло превратиться из развитой пикто- иероглифической системы в корпус мнемонических знаков или пиктограмм ограниченного культового применения.

Такому регрессирующему процессу есть убедительная аналогия - история письма ронго-ронго на Рапануи (острове Пасхи). Первые европейские исследователи в XVII в. застали на острове аборигенов, еще пользовавшихся этими письменами. Но когда начались исследования по их расшифровке, соответствующие знания и практика у аборигенов исчезли, а знающие рапануйскую грамоту люди умерли. В дальнейшем и вплоть до настоящего времени все попытки расшифровать ронго-ронго в конечном итоге признавались неудачными; несмотря на то, что были определены значения ряда символов и предприняты невероятные усилия десятков видных ученых, - досто- верно не прочтен ни один текст. Зато установлено, что даже наиболее компетентные информаторы, с которыми работали исследователи, "читали" священные дощечки (кохау ронго-ронго) по памяти или произвольно импровизировали; Иные, возможно, мистифицировали ученых, но и те, что были вполне искренними, не знали смысла знаков. Тур Хейердал привел свидетельство очевидцев - о том, как они "работали" со старым рапануйцем и как он "читал" фотокопии кохау:

"Никто не перебивал плавную речь Уре Ваеико, хотя было очевидно, что он не читает письмена. Было замечено, что фразы не отвечают числу знаков в строке, и когда ему незаметно подложили фотографию другой дощечки, он продолжал свой рассказ, так и не заметив подмены. Добрый старик пришел в замешательство, когда в конце нашего бдения, затянувшегося на всю ночь, его обвинили в обмане. Он заявил, что понимает все знаки, однако истолковать иероглифы, взятые наудачу с уже проверенных дощечек, не смог". Это очень загадочное свидетельство. Похоже, что информатор понимал задачу "читать" иначе, нежели интервьюирующие. Это, в свою очередь, могло означать, что и ученые не вполне уяснили суть "чтения" по-рапануйски.

Обстоятельства, сопутствующие многочисленным попыткам ученых выведать у информаторов тайны рапануйских письмен, составить "алфавиты" и "лексиконы", которые помогли бы в дешифровке, - убеждают, что иероглифы, которыми было написано огромное количество длинных, связанных общим смыслом текстов, ко времени исследований превратились в чисто мнемонические средства, оживляющие память "читающего". Но из этого не следует, что ронго-ронго, начертанные на дощечках кохау, были таковыми изначально. Напротив, прежде существовала развитая система письма (более того, было несколько систем разной сложности, вплоть до простейшей, доступной каждой семье), - письма, с помощью которого фиксировалась многообразная информация: от религиозно-магической до промысловой и бытовой.

По-видимому, такова судьба многих "герметических", сакральных письменностей и целых информационных систем, существование которых зависело от знаний немногих избранных и посвященных. Подобные системы могут сохраняться только в стабильной, рутинной обстановке традиционной жизни, но прерываются и гибнут при резкой смене событий. Предполагается, что на острове Пасхи утрата знаний, связанных с ронго-ронго, началась с исчезновением скульптурного мастерства и низвержением исполинских статуй аку-аку, а финал наступил в 1862 г., после угона перуанскими колонизаторами в неволю большинства аборигенов, включая вождей и жрецов.

В случае с айнскими письменами имели место не менее трагичные исторические обстоятельства, обусловившие регресс культуры и распад информационных систем, во многом державшихся с помощью пиктографических (или иероглифических?) записей. Около 1,5 тыс. лет длилось, нарастая и ширясь, истребление айнов и разрушение их культуры японцами - сначала на о. Хонсю, а затем на землях севера, включая Сахалин и Курилы. Сведения, касающиеся икуниси или "древних книг айнов" и относящиеся к финальному периоду завоевания Хоккайдо, не поддаются проверке. Но едва ли кто-то из японских или европейских исследователей имел дело с информаторами, владевшими этим протописьмом, да таковых к XIX в., возможно, уже и не было.

Однако в коллекциях разных авторов сохранилось немалое количество икуниси (ику-ни, икубась, икупасуи, кике-уси-пасуи); составлены разной степени точности и достоверности таблицы знаков, называемых экаси итокпа или камуи итокпа (резы дедов или богов), скопированных с них и с других ритуальных предметов. Еще в 20-х гг. минувшего века японские ученые выпустили альбом рисунков и фотографий предметов айнской культуры, включая пиктограммы, прослежен- ные по керамике эпохи Дзёмон и по икуниси, - нечто вроде азбуки айнов.

В отечественной науке открытие скальных надписей на Итурупе возбудило прилив интереса к айнскому протописьму. Но лишь спустя два десятилетия с лишним к итурупским петроглифам смог обратиться опытный специалист по древним системам письма, известный, в частности, успешным опытом дешифровки письменности майя, - Ю. В. Кнорозов. Первая публикация на эту тему была предварительным сообщением. Из следующей, обстоятельной статьи 1986 г. можно понять, что Ю. В. Кнорозов тогда оптимистично смотрел на разгадку итурупских тайн и в целом айнских письмен.

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов
Валерий КОСАРЕВ (четвертая часть статьи)

К сожалению, упомянутая статья, вышедшая в сборнике по этнической семиотике, имеет к этой дисциплине весьма слабое отношение. Объявленная авторами задача: "показать взаимосвязь мифологии, верований и искусства айнов" - плохо сочетается с обозначением темы в заголовке ("Пиктографические надписи айнов") и определением изображений на икуниси как пиктографического текста. В статьн содержится общеизвестная информация по этнографии айнов; основная ценность работы, на мой взгляд, в том, что она снабжена богатым иллюстративным рядом - 40 фотографиями икуниси (из коллекций ленинградского Музея антропологии и этнографии) с их кратким описанием. К сожалению, пиктографические знаки на каменных плитах, обнаруженные на Курильских островах, не былипредставлены.

Насколько я могу судить, с тех пор дешифровка айнского письма сколько-нибудь значительно не продвинулась, а Ю. В. Кнорозов до конца жизни не обращался (по крайней мере, в печати) к этой проблеме. Поэтому воспринимается как серьезный прорыв недавняя публикация в сахалинском "Краеведческом бюллетене" объемной и содержательно насыщенной статьи по теме, носящей характер обзорный, аналитический и проблемно- постановочный (1).

Айнские "знаки" и региональный "текст"

Названная публикация застала меня за копированием начертаний с икуниси и других предметов айнской культуры, доступных мне (разумеется, в репродукциях из опубликованных источников). До айнских письмен я обращался к традиционной и первобытной символике, в том числе из европейского и евразийского палеолита. Это связано с тем, что, на мой взгляд, есть основательные подозрения в куда более глубокой древности, чем принято считать, прототипов многих традиционно-культурных явлений, в частности, запечатленных изобразительными средствами, в том числе знаковые системы, включая письменные.

Я скопировал начисто более полутора сотен предполагаемых элементов айнского протописьма (еще несколько десятков остаются срисованными вчерне) и приостановил работу, поскольку, с одной стороны, обнаружил, что копирую уже не только первичные элементы, но и более сложные комбинации, а с другой, почувствовал необходимость расширить поиск новых "элементарных частиц", чтобы представить, как создавались сложные, составные знаки. Кроме того, от ряда начертаний пришлось отказаться, т. к. оказалось трудно, а порой и невозможно определить, где знаки и лигатуры (их простые сочетания), а где, скажем, непрерываемые элементы орнамента. Все это, впрочем, пока не столь важно для задачи, которую я поставил и смысл которой изложу далее.

Статья А. П. Кондратенко и М. М. Прокофьева содержит ряд знаков айнского протописьма, которых у меня не было, а также некоторые аналогии из других письменных систем, дающих дополнительный материал для рассуждений. Я не ставлю главной целью комментировать приведенные авторами сведения и аргументы или дискутировать по тем или иным из выдвинутых положений. Меня интересует иной аспект: представляется необходимым, опираясь на известные данные по айнским знакам и по системам письма в других традиционных обществах, проследить эволюцию "знака" и "текста" (в семиотическом смысле) в двух направлениях: ретроспективно, до древнейших элементарных прототипов, "эмбрионов", включая эпоху нижнего палеолита - и перспективно, вплоть до развитых письменных систем цивилизаций античности - иероглифических, слоговых и буквенных, типа греческой и римской азбук, предшествовавшего им крито-микенского протописьма и т. д.

Понятно, что столь объемная задача выходит далеко за рамки моей научной компетенции, да и физически мне не по силам; но я могу и хочу обозначить контуры проблемы, по возможности обосновав ее наличие и научную актуальность. Как я теперь понимаю, задача не то что дешифровки, но хотя бы существенного продвижения к структурному пониманию айнского протописьма, - крайне сложна. Поэтому не будет вовсе уж бесполезным выявить, собрать и подготовить какое- то "сырье" в качестве пищи для размышлений или материала для работы специалистов.

Среди известных и опубликованных символов изобразительной деятельности первобытного человека есть серия таких, которые не только повторяются почти неизмененными в этнографических культурах некоторых народов, но и представительно "аукаются" в ряде алфавитов. Это, к примеру, развернутый на 45 градусов крест, который неизменно фигурирует в череде тысячелетий как один из ведущих знаков культуры и в конечном итоге входит в культурный "текст" как литера Х. Такова же эволюция других символов - плавного зигзага (литера S), острого зигзага (литера Z), круга (литера О), полукруга (литера С), угла (литера V), дуги (литера U), "лигатуры угла и прямого штриха" (литера К) и т. д. Таковы самые очевидные примеры; я привел их потому, что они известны уже в палеолите, причем иные - в мустье и даже ашеле. С другой стороны, почти такие или слегка измененные знаки присутствуют в изобразительном искусстве и на ритуальной атрибутике многих народов, в частности, на икуниси, инау, надгробных столбах и других предметах айнов. Если мы обратиться к генезису китайских иероглифов, то убедимся в том, что создание этой сложнейшей образно-символической системы восходит к ряду комбинаций из протоэлементов, по крайней мере часть которых также появляется в палеолите. То же следует сказать относительно некоторых более поздних письменных систем. В частности, это японская слоговая азбука, о которой далее и пойдет речь.

А. П. Кондратенко и М. М. Прокофьев упоминают исторический эпизод из "Нихонги": в 571 г. император Киммэи приказал "переписать все древние японские книги китайскими иероглифами". Но выполнить этот приказ, располагая только китайскими иероглифами, невозможно из-за различий морфологии китайского и японского языков: японский язык - флектирующий, китайский - корневой, лишенный аффиксов. Для перевода своего языка на китайскую иероглифику японцам понадобилось создать слоговую азбуку кана, известную как таблица Годзюон (Пятиде- сятизвучие) и существующую в двух различающихся по форме вариантах - катакана и хирагана. Вторая кана предназначена для записи чужих, неяпонских слов; так, хираганой японцы записывают айнские слова. Принято считать, что Годзюон создан из китайских иероглифов. Однако если японцы до перехода на иероглифику действительно имели письмо (ведь чем-то же были написаны древнеяпонские книги? - возможно, это и было упоминаемые в ряде источников ками ё но модзи - "знаки эры богов"), куда легче и логичнее было бы создать таблицу Годзюон на его основе.

Пользуясь приведенным А. П. Кондратенко и М. М. Прокофьевым примером с табличкой из Кибэ в знаменитой исторической местности Этидзэн, некогда населенной айнами, - можно отметить следующее. Складывание древнеяпонской культуры по целому ряду компонентов происходило при впитывании и переосмыслении айнского культурного "текста". Сегодня крайне сложно достоверно определить, ЧТО именно в культурном комплексе, скажем, эпохи Ямато принадлежит праяпонским пришельцам с материка, что - аустронезийским по происхождению туземцам юга Японских островов (кумасо/хаято), а что - древним айнам (эбису/эмиси, позже - эдзо), заселявшим весь Хонсю, а отчасти Кюсю и Сикоку. Исследователи сталкиваются со сложным синтезом, многократным переплетением протокультур; проблема усугублена еще и тем, что вторгшиеся на архипелаг предшественники будущих японцев входили в широкий региональный культурный круг, к которому, видимо, изначально относились и айны. Этим можно объяснить то, что многие "знаки" оказываются общими в культурном "тексте" не только праяпонцев, но и китайцев, корейцев, обитателей Приморья и Приамурья. Поэтому формирование китайских иероглифов и создание японской каны - процессы далеко не синхронные - могли происходить самостоятельно, но на единой древнекультурной базе.

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов
Валерий КОСАРЕВ (пятая часть статьи)

Вообще, как складывание древнеяпонской и раннеайнской культур, так и их взаимоотношения представляют сложнейшие научные проблемы. Хотя начало истории японского народа падает на рубеж двух эр, а все события, связанные с постепенным складыванием первого японского государства, относятся к последующим векам, однако протояпонская культура яёи начала складываться еще в III в. до н. э. А это значит, что культурный комплекс яёи формировался не просто при участии аборигенов, т. е. древних айнов, а при их абсолютном численном преобладании, т. к. массовая миграция на Японские острова пришельцев с материка началась лишь спустя гнсколько столетий, возможно, через полтысячелетия. Значит, должен был долго существовать относительно единый протояпонско-древнеайнский комплекс, - во всяком случае, в эпицентре складывания японского народа. И, разумеется, вокруг этого эпицентра ситуация была сложной и неоднозначной, к тому же и с расширением Ямато цивилизационный натиск этого государства на периферию не мог быть чисто японским, как это считается, по крайней мере в традиционной японской историографии.

Известно, что в двух предгосударственных союзах протояпонцев, существовавших в первые века н. э. - Ва Кюсю (Южные Ва) и Ва Кинаи (Северные Ва), - сложилось два разных культурных комплекса - соответственно "культура меча" и "культура колокола". Но, несмотря на то, что южный союз имел активные культурные контакты с материком через Корею, а северный в большей мере развивался на местной основе (которой должна быть, по логике, айнская), - все же и религиозный комплекс Ва Кюсю почти целиком совпадал с айнским. И система местного докитайского письма, если она существовала, должна была входить именно в этот комплекс. Что же должно следовать из того, что в двух половинах будущего раннеяпонского государства система религии, т. е. идеологическая вершина всей надстройки, духовная "крыша" культуры - в значительной мере складывалась на айнской основе? Правомерно два умозаключения: либо "древнеяпонские книги" были в той же мере и древнеайнскими книгами, либо было два рода книг, - так сказать, более айнские и более японские. И то, и другое вполне объясняет соответствующие мифологические сюжеты у японцев и айнов.

Хотя... Не указывает ли на наличие отдельно айнской и отдельно японской письменной литературы создание не одной каны, а двух? Помимо катаканы, приспособленной для японского языка, понадобилась хирагана для айнского. С другой же стороны, если учесть, что протописьмо у предков айнов, судя по знакам дзёмона, появилось задолго до того, как на архипелаг вторглись праяпонцы, - принадлежность "древнеяпонских книг" к культуре айнов представляется более чем вероятной.

Разумеется, то, что в "Нихонги" названо книгами, не обязательно понимать в буквальном смысле. Это могли быть какие угодно архаичные памятники протописьма, как то свитки, глиняные таблички, деревянные доски и т. д. с размещенными на тех или иных носителях текстами, т. е. определенной системой знаков.

В любом случае, в истоках японского культурного "текста" не просто имелась масса айнских "знаков", но он сам в значительной мере был "текстом" древнеайнским. Китаизация культуры Ямато, распространение в стране буддизма, переход на китайскую иероглифику меняли ситуацию, но не радикально и не оперативно. Не забудем, что наряду с буддизмом был целиком сохранен, даже развит и возвышен на государственный уровень синтоизм, а в нем мощный айнский субстрат очевиден. Кроме того, на протяжении длительного периода японцы ассимилировали племена и территориальные группы древних айнов, но при этом существенно ас- симилировались сами, - и приобретая черты айнского антропологического типа, и усваивая элементы айнской культуры. Положение вещей изменялось очень медленно и сохранялось в основных чертах, как минимум, все первое тысячелетие н. э.

В 571 г., когда был отдан упомянутый приказ императора Киммэи, территория Ямато на Хонсю включала в основном историческую область Кинаи и едва ли намного продвинулась севернее оз. Бива, что близ современного г. Киото на юге острова. К северу была сплошная территория "диких эбису", в географии которой японцы безнадежно путались. Там располагались перманентно мятежные земли Этиго, Эттю и Этидзэн, далее лежали Осю, Муцу, Акита, Намбу... И хотя в 658 г. военачальник Абэ-но Хирафу вторгся в Муцу-Эдзо и, возможно, впервые достиг северной оконечности Хонсю, добирался он сюда морем. Суша же оставалась непокоренной еще несколько столетий: мощные прорывы японцев на север вызывали столь же мощные ответы айнов, восстанавливавших статус-кво. Лишь с начала II тысячелетия айны начали последовательно терпеть поражения, чтобы к концу XVIII в. исчезнуть на Хонсю, а спустя столетие окончательно проиграть и на Хоккайдо, где они до середины XVII в. успешно противостояли княжеству Мацумаэ, располагавшемуся на юге острова.

Как отмечают А. П. Кондратенко и М. М. Прокофьев, иероглифы или пиктограммы на пластине из Кибэ находят аналогии в протописьме дзёмона. Также бросается в глаза явная общность символического репертуара ками ё но модзи (знаков "Эры богов"), дзёмонских знаков, "рун" Тэмии и письмен неоайнов на икуниси и других ритуальных предметах. Но нет случайности и в отмеченных авторами аналогиях со знаками, обнаруженными в долине Хуанхэ, в некоторых культурных системах Юго-Восточной Азии и в орнаментах североамериканских индейцев. Скорее всего, все это - указания на обширное региональное пространство общего или схожего культурного "текста" либо хотя бы некоторых "знаков". В равной мере это - и показатель хронологической глубины истоков, уходящих корнями, как и множество других культурных реалий, в ранний неолит и в палеолит. То есть во времена, предшествующие заселению Америки из Сибири, с одной стороны, и распространению из "эпицентра" указанного пространства на юг монголоидных групп, прародину которых относят к Центральному Китаю, а продвижение вплоть до Вьетнама и Индонезии - к финалу плейстоцена или к началу голоцена (хотя есть и более ранние датировки, вплоть до 30 тыс. л. н.).

Таковы не самый древний возраст и не самые широкие рамки зарождающихся контуров будущего культурного "текста" на основе общих "знаков". Например, верхнепалеолитические "венеры", известные от Италии и Франции до Сибири, имеют предшествующую эволюцию, уходящую в олдувайскую эпоху, затем "расплывшуюся" по обширной территории Евразии, включая такие периферии, как Англия и Прибайкалье (палеолитические стоянки Буреть и Мальта), а в неолитическое и постнеолитическое время - давшую многочисленные культы "женского плодородия" с соответствующими фигурками "венер" от Ближнего Востока, Крита, Малой Азии и Балкан до протоайнов Японии, охотской культуры Дальнего Востока и эскимосов Чукотки. Аналогичным образом культ медведя, прежде чем он получил известные этнографам формы в религии, мифологии и общественной жизни сибирских и дальневосточных народов, а также североамериканских индейцев, надежно документируется применительно к ашелю и мустье на пространствах от Италии и Швейцарии до Причерноморья, Кавказа и Средней Азии (2).

Если обратиться к "знаку" и "тексту" не в конвенционально-семиотическом, а в прямом смысле, то сказанное о происхождении литер из палеолитической символики вовсе не означает, что существующие ныне письменные системы черпали истоки в едином глобально-культурном ареале, как могло бы следовать из моноцентрической теории происхождения человека. Моноцентризм в свете новых данных выглядит сегодня слишком жесткой и редукционистской конструкцией, рисующей реально неосуществимый процесс. Здесь не место излагать соответствующие аргументы, скажу лишь, что я руководствуюсь полицентрической (мултирегиональной) концепцией происхождения человека (а значит, и культур), более вариативной и реалистической, причем в ее максимально глубоком варианте, включая древнейших гоминид.

По этой концепции, генезис и вся дальнейшая эволюция человечества, и биологическая, и культурная, протекали, имея существенные региональные варианты, объяснявшиеся дальностью расстояний и периодами относительной изоляции локальных общностей, но под воздействием общего "потока генов", или, точнее, при периодическом обмене генетическим (равно как и культурным) материалом на всем пространстве ойкумены. Следовательно, совсем не обязательно было, чтобы та или иная людская популяция перемещалась на громадные расстояния. Например, в свете новейших данных, если все же следовать моноцентристской схеме, то получается, что свыше 2 млн л. н. человек стадии "раннего Homo", возникнув в Африке совсем незадолго до этого, каким-то странным образом появился в Китае. Между тем в то отдаленное время такие супермарафонские задачи едва ли ставились и определенно не были выполнимы. Но следует иметь в виду, что в масштабах ойкумены популяции гоминид была миллионы лет связаны не только прямо, но и опосредованно, через стыки отдельных ареалов и обмены контактирующих групп. Это обусловило, с одной стороны, видовое единство современного Homo sapiens, а с другой - его исключительное внутривидовое разнообразие на уровне больших и малых рас и множества переходных, метисированных групп.

[Samuray-08]

"Знак" и "текст": мысли вокруг неисследованного протописьма айнов
Валерий КОСАРЕВ (окончание статьи)

Этот экскурс в предысторию человечества хорошо объясняет и культурную эволюцию. Соответствующая картина, складывавшаяся в культурной сфере, характеризовалась единством многообразия, общим, в базовом смысле, глобальным "текстом" при множестве региональных комплексов и локальных вариантов "знаков".

Так, для существования более частного мифологического "текста", скажем, о похищении огня или о потопе, на обширнейших территориях, а порой и панойкуменно, - не требуется перемещение в пространстве на большие расстояния носителей сюжетов; достаточно контактов групп и времени на распространение (диффузию). Зачастую мигрировали по планете не носители культурных "текстов", а сами "тексты" или их элементы, те или иные "знаки" и группы "знаков". Эти "бродячие" элементы, передаваясь из уст в уста, а также и материально, через предметы обмена, которые снабжаются символами или сами суть символы культуры, - распространяются и встраиваются влокальные "тексты", постепенно преобразуясь в соответствии с культурной спецификой того или иного ареала. В результате в разных частях света появляются соответствующие культурные варианты, которые могут быть сходными в основных чертах, но резко разниться в деталях, в "декоре" и даже структурно перестраиваться до степени полной неузнаваемости.

У А. П. Кондратенко и М. М. Прокофьева есть более близкий к теме пример. Они отмечают, что методы кодирования информации, основанные на пиктографии в виде пластинок или табличек и восходящие к "диффузионному центру" циркумбайкальских культур, у древних айнов в позднем дзёмоне привели к появлению орнаментированных табличек типа найденной в Кибэ, которые могли носить на одежде или теле. Между пластинкой Кибэ и икуниси айнов авторы помещают праяпонские магатама. А на другом конце ареала, у индейцев Северной Америки, отмечают они, аналогом таких атрибутов стала "священная связка", породившая затем вампум. Авторы считают, что исходные формы такой атрибутики восходят к древнему североазиатскому шаманизму.

От первобытности к современности

Нельзя не заметить отчасти "перевернутый" характер моего "семиотического опыта": насколько закономерности в сфере лингвистики, где знаки звуков образуют слова, фразы и текст, применимы к социальным, этнокультурным процессам, - настолько же, versus, "знаки" и "текст" этих процессов могут послужить объяснению явлений лингвистики. В нашем случае это - обстоятельства складывания айнского протописьма и возможные закономерности появления знаковых информсистем в целом.

В основе моих предположений лежит несколько достаточно известных в науке, хотя и в разной степени спорных тезисов.

Первый: прародиной айнов, видимо, был материк Евразия, притом его азиатская часть; вероятно, исход айноидных прапредков произошел из вышеупомянутого диффузионного центра циркумбайкальских культур, хотя конкретный ареал "прародины" мог располагаться значительно южнее.. К этому же кругу по очевидности принадлежали и предшественники протояпонцев, кто бы они ни были, которые захватили в свой поток часть древних китайцев, корейцев и тунгусо-маньчжур.

Второй: территории Сахалина и Хоккайдо, а возможно, и всего Японского архипелага, могли входить в маршруты палеолитических проникновений древнего населения Сибири, Восточной и Северной Азии в Америку; таковых было два. Один вел через Корею в Японию, далее на север, через Курилы на Камчатку и наконец, к южной кромке Берингии, ныне представляющей гряду Командорских и Алеутских островов. Второй начинался в Приамурье с выходом на Сахалин, переходом на Хоккайдо, а далее совпадал с первым.

Третий: пресловутые "южные", "аустронезийские" элементы культуры как айнов, так и японцев, могут объясняться не только более поздними контактами с кумасо/хаято, ныне отчасти представленными в этнографической группе населения о-вов Рюкю и Мияко, а прежде населявшими Кюсю и Сикоку, но и обстоятельствами более ранней культурной истории. Имеется в виду диффузия "циркумбайкальского текста" на юг, в Центральный и Южный Китай, а оттуда - про- никновение ряда "знаков" в Юго-Восточную Азию вплоть до Индонезии, Филиппин и Тайваня, т. е. в культурный ареал кумасо/хаято.

Этими тезисами я пока ограничусь. Далее приведу некоторый иллюстративный ряд с краткими, по необходимости, комментариями и резюме.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Михаил Михайлович Прокофьев - сотрудник Сахалинского областного краеведческого музея, активный автор и член редколлегии "Краеведческого бюллетеня", один из инициаторов организации Института наследия Бронислава Пилсудского и издания под его эгидой "Известий ИНБП".

1. Кондратенко А. П., Прокофьев М. М. Протописьменность у древних айнов: миф или реальность? - Краеведческий бюллетень, № 2. Южно-Сахалинск, 2005. С. 101-128.

2. См.: Косарев В. Д. Зверь и женщина: образы палеолита и традиционные религиозные верования. - Краеведческий бюллетень, № 4. Южно-Сахалинск, 2004. С. 115-149; № 1. 2005. С. 53-74.


27 февраля 2006 - 15 июня 2007 г.

Источник kosarev.press.md

[Samuray-08]

В. Д. КОСАРЕВ
Из единого истока: Происхождение айнов и японцев
Главы книги
Краткое изложение замысла

В книге: Ч. М. Таксами, В. Д. Косарев «Кто вы, айны? Очерк истории и культуры» (М., 1990) мы писали, основываясь на сумме данных, известных тогда науке, о первобытном населении Японских островов эпохи Дзёмон как о предках преимущественно айнов, а упоминаемых в древнеяпонских письменных источниках эмиси-эбису определяли, в согласии с общепринятой научной традицией, как вполне вероятных древних айнов. Соответственно, население Ямато, начиная с царства легендарной Химико, союзов Ва-Кюсю и Ва-Кинаи, рассматривалось нами как древнеяпонское. Вообще до недавнего времени принято было считать, что «японские племена» или даже единое «японское племя», вторгшись на Японский архипелаг, предположительно (но порой и утвердительно) с Корейского полуострова, покорило, истребило, отчасти ассимилировало аборигенные племена, и на обломках предыдущей этнорасовой ситуации создало древнеяпонское государство, в рамках которого вскоре возникла исключительно гомогенная японская нация. Весь этот период оно последовательно уничтожало, ассимилировало и теснило на север айнов. Такой схемы мы и придерживались в книге.

За истекшие десятилетия в науке, изучающей этнорасогенез как японцев, так и айнов, начиная с древнейшей праистории архипелага, под влиянием новых открытий и наработок палеоантропологии и археологии, произошли существенные изменения подходов, а также их значительная поляризация. При этом в самой Японии и в ее ближайшем окружении возникла резкая конфронтация, с одной стороны, ученых, придерживающихся традиционно исторического национализма, с другой, – части корейских (в основном из Южной Кореи) и (в меньшем числе) китайских ученых, а также исследователей из других стран, словно ставящих целью обрушить эту историографическую схему Страны Восходящего Солнца. Суть такой оппозиции вкратце сводится к тому, что истоки японской культуры находятся на Корейском полуострове или же, по другому варианту, в долине реки Хуанхэ. Корейские авторы при этом неустанно отбиваются как от китайских, так и от японских оппонентов, и, таким образом, одеяло научной тематики трещит по швам, растаскиваемое одновременно в три стороны.

Те ученые, как в упомянутых странах региона, так и вне его, которые понимают, что такая пристрастная борьба ничего общего с наукой не имеет, пытаются объективно разобраться в противоречивой сумме сообщаемых данных и, по возможности, стать рефери в научных спорах. Однако эти усилия в западной науке тормозятся, в частности, тем, что масса исторических, археологических и антропологических данных, опубликованных по-японски, по-китайски или по-корейски, но не переведенных на английский или иной европейский язык, доступны лишь малому кругу знающих эти языки специалистов, для остальных же быстро нарастающая на Японских островах информация, требующая коллективного анализа и обобщения, оказывается закрытой.

Тем не менее, из общедоступных на настоящий момент данных можно сделать ряд выводов и предположений, существенно отличающихся от тех, которые мы делали в упомянутой книге – первой в XX столетии отечественной монографии по истории и этнографии айнов.

Прежде всего, аборигенное население Японского архипелага I тысячелетия н. э. ни в каком смысле нельзя называть айнами – даже в том случае, если имеются в виду регионы их действительного, исторически зафиксированного пребывания здесь во II тысячелетии, в частности, регион, ныне называемый Тохоку, а в древности – земли Хитаками, Коси, Осю, Муцу и т. д. Наряду с этим и в соответствии с той же научной логикой, не было японским (вполне сформировавшейся и идентичной нынешней нации) население завоевателей и создателей государства Ямато. На эти два обстоятельства жестко указывают палеоантропологические и некоторые другие свидетельства. По коренным расовым признакам как современные айны, так и современные японцы существенно отличаются от своих предшественников в I – начале II тысячелетия н. э. Соответственные различительные «по вертикали» признаки обнаруживаются и в этнической культуре тех и других. Иными словами, исследования конкретных этапов этнорасогенеза и культурогенеза выявляют комплексы до-айнов и до-японцев, качественно отличающих их от исторических айнов и японцев.

В части расогенетической можно утверждать, что в доисторический и раннеисторический периоды население Ямато составляла совокупность пришлых и аборигенных племен, говоривших на разных языках и занимавшихся регионально и этнически разной хозяйственной деятельностью, так что наряду со значительной частью вошедших в племенной союза Ямато местных племен оставались, как минимум до IX-X вв. и даже, возможно, позже значительные группы «диких племен», не только не ассимилированные завоевателями, но весьма нередко, напротив, ассимилировавшие их. Такой пример являют «северные эмиси», в составе которых растворились оторвавшиеся от центра Ямато отряды ранних завоевателей, лидеры которых далее, как правило, возглавляли борьбу аборигенов против войск «дворца». Даже полностью инкорпорированное в Ямато население Канто, не говоря о более северных землях, долгое время, фактически до начала II тысячелетия, представляло собой разнородную смесь туземцев и пришельцев с существенной долей дзёмонского антропологического типа, который довольно медленно изменялся в сторону типично монголоидную. О появлении специфически этнорасового типа японцев, видимо, можно говорить только с XII-XIII вв., по мере «подавления» дзёмонской основы древнекорейским, древнекитайским, древнетунгусским и, с юга, со стороны архипелага Рюкю, австронезийским расовыми комплексами.

Что касается айнов, то и их этногенез имел сложный, многоэтапный характер, при котором выводить древних айнов прямо из первобытного населения эпохи Дзёмон явно неверно. На этом пути выделяется культура постдзёмона с характерными расовыми признаками, затем упомянутая культура и этническая группа северных эмиси, приживавших в исторической области позднейших айнов, т. е. на северо-западе и северо-востоке Хонсю, далее – культура и население культуры сацумон, и только в XII-XIII вв. на арене истории появляются собственно айны. Таков разработанный современной японской наукой сценарий по поводу этногенеза айнов, разделяемый и вовлеченными в эту проблематику западными учеными. Не вступая в прямую полемику по столь позднему происхождению айнов, я, однако, считаю нужным обратить внимание на необходимость соответствующей поправки по хронологическому моменту, который должен быть обозначен и для японцев.

Дело вот в чем. Поскольку предки японцев и предки айнов, имея изначально единый исток в эпохе Дзёмон, трансформировались, пройдя ряд этапов, в свои современные соответствия, радикально разделившись, причем эти процессы были взаимосвязанными и взаимообусловленными, – было бы логичным считать, что оба эти этногенетических процесса завершились относительно синхронно. Иными словами, коль скоро японская историческая наука пришла ныне к выводу (который в целом разделяет и западная наука) о том, что айны как сформировавшийся этнос появляются только по завершении эпохи Сацумон (называются в качестве стартовой даты и XII, и XIV вв.), – то совершенно нелогично в то же время утверждать, будто японский этнос появился много раньше, например, при формировании древнеяпонского государства Ямато. К тому же время этого рубежа – тоже весьма спорный вопрос: предлагаются такие даты, как эпоха государя Судзина, т. е. IV в., выход «Манифеста Тайка» в VII в. или, в крайнем случае, момент, когда царство Ямато, примерно столетие спустя, было официально переименовано в Нихон – в пресловутую Японскую империю. При этом и сегодня можно столкнуться с усилиями ортодоксов отстоять традиционно-мифологическую версию о том, что Японская империя была основана «первым императором» и «посланцем Неба» Дзимму за более чем полтысячелетия до н. э., что противоречит всем научным данным. Впрочем, в последнем случае речь идет не о научной, а о чисто клерикальной позиции, которую я не рассматриваю.

[Samuray-08]

В. Д. КОСАРЕВ
Из единого истока: Происхождение айнов и японцев
Главы книги
Краткое изложение замысла (продолжение)

Итак, японцы как этнос сформировались не ранее, чем смогли не просто завоевать подавляющую часть Японского архипелага (за исключением острова Хоккайдо – фактор, оказавшийся спасительным, судьбоносным и определяющим для сложения айнского этноса), но и покрыть его общим, более или менее однородным культурным и социально-экономическим укладом (а это произошло только во II тысячелетии, и даже не в самом его начале) и, мало того, образовать на этом государственном и социально-культурном пространстве единый по самоидентификации этнорасовый тип. Было бы весьма интересным и важным в этом отношении уточнить, когда именно население бывшего Ямато, ставшего государством Нихон, стало идентифицировать себя посредством слова nihonjin (японец), ибо термины wa и yamato такими универсальными для японцев этническими маркерами быть не могут.

Для формирования японского этноса было принципиально важным поглотить, ассимилировать и «переплавить» разнородные элементы как аборигенов (эбису-эмиси, хаято, ама, кумасо, кудзу и др.), так и пришельцев (таковыми, помимо несуществовавших «японских племен», были прежде всего древние корейцы и древние китайцы, затем тунгусо-маньчжурские и, предположительно, тюрко-монгольские элементы, включая выходцев из Приморья, Приамурья и Маньчжурии, издревле смешанных с населением Корейского полуострова; не исключаются также, наряду с более ранними, поздние инфильтрации или миграции на Японские острова обитателей Южных морей – через Филиппины, остров Тайвань и гряду Рюкю. Этот маршрут, думается, был достаточно оживленным не только в эпоху Яёи и после нее, но и значительно раньше. Только одолев сию этноисторическую задачу, что заняло, безусловно, все I тысячелетие н. э., создатели царства Ямато, преобразовавшегося в «империю Нихон», и стали собственно японцами.

В свою очередь, для формирования айнского этноса равноценно значимым было спастись от ассимиляции; ранее считалось, что таким образом они сохранили в средневековье и новое время свою уже имевшуюся этническую идентичность, из древних айнов превратившись в айнов исторических. Теперь ясно, что процесс не был таким простым и прямолинейным. Коротко говоря, миграция постдзёмонского населения аборигенов из восточных и северных областей Хонсю на Хоккайдо, уклонявшихся от инноваций культуры яёи и агрессии ее носителей, сопровождалась сменой экологической ниши и неоднократными изменениями хозяйственных занятий (поскольку вмешалось также резкое изменение климата на севере Хонсю и на Хоккайдо), в результате чего все это, не исключая и культурные заимствования от своих исторических гонителей с юга, – привело к появлению айнов, причем между позднедзёмонской и постдзёмонской культурами севера Хонсю и Хоккайдо и айнской культурой был промежуточный этап культуры сацумон (этапно преемственный или некий феноменальный «аппендикс» этнокультурной эволюции – сказать пока трудно).

И последнее, что важно отметить в этом кратком вступлении. Проникновение культуры яёи и ее носителей, начиная с III в. до н. э., с Азиатского материка – факт бесспорный, весьма спорно другое – что пресловутые «завоеватели» или так называемые «японские племена» были пришельцами. Ни археологические, ни раннеписьменные данные не дают не только достаточных, но, по-моему, и минимальных оснований для поиска истоков японской этничности и инициаторов японской государственности вне архипелага. Все артефакты, известные сегодня, хорошо интерпретируются на основе древних культурных влияний или автохтонного происхождения и, напротив, нет никаких «твердых свидетельств» о вторжениях, масштабных войнах или массовых единовременных вторжениях. Из «Кодзики» и «Нихонги» можно понять, что Восточный поход, с которого началось завоевание Хонсю, предпринял отряд захватчиков, проживавших в местности Химука на юго-востоке Кюсю; смутные намеки на то, что эта группа откуда-то пришла на юг Кюсю, весьма кратки и двусмысленны; вполне вероятно, что захват Химуки предками Дзимму произошел не далее как из какой-то соседней общины или, в крайнем случае, с ближайших южных островов группы Рюкю. Другие намеки в древнеяпонских хрониках показывают, что Дзимму завоевал ту территорию на юге Хонсю, где уже жили его соплеменники или родственные племена, – но жили они в иноэтническом окружении, собственно, так же, как клан Дзимму на Кюсю.

Таким образом, если культура яёи с ее металлическими технологиями и практикой поливного рисосеяния действительно оказала существенное воздействие в сторону более быстрого социально-экономического развития на Японских островах, что привело к социальному расслоению и появлению здесь государственности, – то о ее носителях корейского и китайского происхождения сказать этого нельзя. Они не были ни захватчиками, ибо вторжений корейских или китайских государств на архипелаг не было, ни господствующими этническими элементами, а долгое время, в период яёи – бесспорно – не были ни социально-политической элитой, ни даже равноправными подданными Ямато, пребывая в подавляющей массе на положении, близком к рабскому.

Поэтому воздействие пришельческих элементов на этногенетические и государствообразующие процессы здесь следует оценить по-иному. Это воздействие, начавшись медленно и исподволь, нарастало, и шло оно преимущественно через культуру, полностью китайскую, носителями которой, однако, долго оставались в основном корейцы. Можно сказать, что ученые из Кореи, сумевшие обольстить правителей Ямато благами китайской культуры, в которую они сами были ранее обращены, стали «пятой колонной» Поднебесной, склонившей властвующие кланы архипелага к «открытию дверей», полной культурной перестройке и политическому перевороту в духе радикальной китаизации Ямато, – и тем расчистила дорогу просветителям из Китая.

[Samuray-08]

В. Д. КОСАРЕВ
Из единого истока: Происхождение айнов и японцев
Главы книги
Краткое изложение замысла (продолжение)

Есть много разных, порой взаимоисключающих подсчетов по демографической динамике рассматриваемой эпохи; учитываются и стихийные инфильтрации корейцев и китайцев, убегавших от ужасов своей «цивилизации» и гнета собственных сатрапов на Японские острова, и целенаправленные переселения, в том числе по прямому заказу двора Ямато, аграрных, мастеровых, торговых и ученых кадров с материка. Согласно документу “Shinsen-Jouroku”, составленному при японском дворе, 30% всех японских фамилий в начале IX в. принадлежали "guihua-ren" – натурализованным в Японии китайцам. Все более нараставшая иммиграция в Ямато из Китая началась еще с IV в., когда Китай погрузился в хаос, связанный с распадом Поднебесной и захватом ее территорий кочевыми варварами. Это нараставшее в течение I тысячелетия «вливание новой крови» и объясняет монголизацию предков собственно японцев, которые изначально имели, видимо, весьма малую монголоидную примесь и были, в сущности, айноидами, исключая, конечно, те группы завоевателей Хонсю, которые приобрели с юга, со стороны Рюкю, изначальную долю австронезийских (южномонголоидных) расовых признаков.

Что касается айноидов севера, в конце концов сконцентрировавшихся на Хоккайдо и составивших там этнический тип айнов, то они тоже испытали ряд этнорасовых и культурных «вливаний» – отчасти от южных соседей-теснителей, еще более – от еще точно не определенного наукой древнего этноса мисихасэ (возможно, это сушэни, илоу и более поздние бохайцы, жившие в Маньчжурии и Приморье), затем – от носителей охотской культуры (отчасти отождествляемых с коропокгуру Хоккайдо и тончами Сахалина).

Наконец, существенно своеобразным был этногенез сахалинских айнов, культура, верования и этнический тип которых весьма отличаются от таковых на Хоккайдо. Эта отрасль айнского этноса, бесспорно, всегда была неотделима от соплеменников, живших на Хоккайдо, но испытала многосторонние влияния, связанные в том числе с хозяйственными занятиями в суровых условиях региона, со стороны нивхов, ороков и отчасти амурских племен. В общем то же самое относится и к айнам Курильских островов, или «мохнатым курильцам», которые на юге тесно контактировали с айнами Хоккайдо, а на севере с арктическими народами – ительменами и алеутами.

Такова краткая суть всего, что составляет предмет данной работы по этнической истории айнов и японцев, точнее – по их общему этническому происхождению. Это не попытка осуществить второе, как принято выражаться, дополненное и исправленное издание совместной с Ч. М. Таксами книги «Кто вы, айны?», а целиком другое научное произведение, ответственность за которое возлагается полностью на меня. Выйти за рамки проблематики, определившей содержание названной книги, меня вынудило осознание того, что айнский этногенез неотделим от японского и необъясним вне его; именно поэтому и потребовалось не «второе издание» прежней, а создание новой книги.

[Samuray-08]

пока на его сайте выложено всего несколько глав :

Изначальные-I: «Восточный поход» и этнический состав по «священным записям» (kosarev.press.md/Init-I.htm)

Изначальные-II: Блистательный след ама в японской истории (kosarev.press.md/Ama%20tribe.htm)

Изначальные-III: Складывание государства Ямато-Нихон как полиэтнический процесс (kosarev.press.md/Init-II.htm)

и пару приложений к ней :

Восточный поход Дзимму по «Кодзики» и «Нихонги» (kosarev.press.md/East-exp.htm)

Регионы и префектуры Японии (kosarev.press.md/Jap-pref-New.htm)

жду не дождусь выхода книги целиком.

[Samuray-08]

А. САФОНОВА
Загадочный народ айны...
Издано на Сахалине

Институт наследия Бронислава Пилсудского и Сахалинское книжное издательство выпустили в свет очередной том "Известий Института наследия Бронислава Пилсудского". Это уже седьмой сборник, и примечателен он тем, что в нем публикуется полная русскоязычная версия перевода единственной изданной при жизни монографии Б. Пилсудского "Материалы для изучения айнского языка и фольклора", вышедшей на английском языке в Академии умелости г. Кракова в 1912 году.

Открывают ее две вступительные статьи: ученого-этнолога из Молдовы кандидата исторических наук В. Косарева, которым был выполнен перевод на русский язык 242-страничной монографии Б. Пилсудского, и польского лингвиста профессора А. Маевича из университета им. Адама Мицкевича.

Публикуемые в "Материалах" 27 айнских сказок-преданий – уцяськома, записанных Б. Пилсудским в латинской транскрипции с подстрочным переводом и примечаниями, являются, несомненно, ценным вкладом в изучение языка и фольклора айнов Сахалина.

В предисловии к своей монографии Б. Пилсудский подробно останавливается на том, как он пришел к изучению айнов – одного из самых загадочных народов Тихого океана, некогда населявшего все острова Японского архипелага, южный Сахалин и Курилы. Народа, язык которого не имеет аналогов ни с одним из других языков народов мира.

В разделе "Библиография" автор анализирует труды своих предшественников - западноевропейских (Дж. Бэчелор, Б. Чемберлен, Пфицмайер, Р. Хитчок, Дж. Саммерс, Ф. Зибольд), русских (Л. Шренк, Д. Анучин, М. Добротворский), японского ученого Е. Коганэи – и отмечает вклад, который они внесли в изучение фольклора айнов.

Не меньшую научную ценность представляют замечания по айнской фонетике и транскрипция айнских текстов, безукоризненно выполненные Б. Пилсудским.

В качестве приложения к "Материалам для изучения айнского языка и фольклора" впервые публикуется "Айнско-русский словарь по Брониславу Пилсудскому. Сахалинский диалект", включающий в себя 6.000 слов и выражений, подготовленный его автором-составителем В. Косаревым.

Б. Пилсудский был последним из дореволюционных исследователей фольклора сахалинских айнов, повторить сборы которого в новых, изменившихся условиях, когда с 1905 по 1945 год Южный Сахалин входил в состав Японии, больше не удалось ни одному из российских ученых.

В этом и состоит научная и историческая значимость публикуемых Б. Пилсудским айнских фольклорных текстов.

"Известия Института наследия Бронислава Пилсудского" открывают доступный ранее только очень узкому кругу ученых-лингвистов неведомый и удивительный мир фольклора сахалинских айнов, в изучение которого Бронислав Осипович внес немалый вклад. Это признают ныне все без исключения ученые. Но, как замечает Валерий Косарев: "Между тем Брониславу Пилсудскому, которому арест и ссылка прервали университетское образование, так и не довелось стать обладателем ученой степени или сколько-нибудь значимой научной должности". Тогда это обстоятельство служило ему серьезной помехой в общении с научными инстанциями, маститыми коллегами и в публикации работ...

***

НАША СПРАВКА

Бронислав Пилсудский родился 21 октября 1866 г. в местечке Зулово Виленской губернии в семье состоятельного польского дворянина Юзефа Винцента Пилсудского. В 1886 г. поступает на юридический факультет Петербургского университета. Здесь он примкнул к террористической фракции партии "Народная воля", которую создали студенты университета П. Шевырев и А. Ульянов. А уже в марте 1887 г., как причастный к подготовке покушения на императора Александра III, Б. Пилсудский был арестован и приговорен к смертной казни, замененной 15 годами каторги на Сахалине.

Отбывал каторгу в Рыковской каторжной тюрьме Тымовского округа с 1887 по 1893 гг., где использовался на общих тюремных работах, позднее - при канцелярии Тымовского окружного полицейского управления. В 1894 - 1896 гг. работал на Рыковской метеорологической станции. Именно в эти годы у Б. Пилсудского зародился интерес к аборигенам Сахалина: нивхам (гилякам), айнам и уильта (орокам). Изучение их культуры стало для него делом всей его жизни.


25 октября 2004 г. «Советский Сахалин» (Южно-Сахалинск).

[Samuray-08]

www.japantoday.ru/znakjap/histori/0504/I-A20.sh...
------------------------
Археологи проливают свет на тайну «северных варваров»
Asahi, 20 мая 2004 г.

В древние времена северную часть острова Хонсю и остров Хоккайдо считали дикими районами, заселенными таинственными варварами, которые не желали, чтобы ими правили японские императоры.

Многочисленные находки археологов, проводивших недавно раскопки в префектуре Аомори, проливают свет на историю северного народа эмиси, который вел длительные войны со своим южным соседом.

В руинах городища Хаясиномаэ недалеко от Хатинохэ археологи обнаружили огромное количество железных наконечников стрел, а также скелет человека со связанными руками и ногами. Ученые считают, что в Х-ХI веках в этом районе велись жестокие войны.

Данные археологических раскопок также подтверждают теорию о том, что племена эмиси были вынуждены двинуться на север с ближайших равнин и высоко в горах строить укрепления, чтобы отражать вражеские набеги.

"Наше открытие впервые доказало, что древнее население этого района было вынуждено скрываться в крепостях, поскольку иначе они не могли вести нормальную жизнь и чувствовать себя в безопасности", – говорит Масаки Кудо, сотрудник Музея истории Тохоку.

Племена эмиси отражали атаки императорских войск в конце периода Нара (710-784 годы) и в период Хэйан (794-1185 годы), однако постоянная угроза со стороны Японии вынудила их переселиться далеко на север.

Раскопки в Хаясиномаэ свидетельствуют о том, что племена эмиси истребили друг друга в длительной междоусобной войне в районе Тохоку.

Раскопки в Хаясиномаэ проводил Научно-исследовательский центр археологии префектуры Аомори. Работы велись на протяжении четырех лет и завершились в конце 2003 года.

Поистине уникальной стала находка более 200 железных наконечников стрел, которые были обнаружены на достаточно широком участке местности.

Обычно после завершения битвы наконечники стрел собирались и переплавлялись. Однако стрелы, обнаруженные в Хаясиномаэ, были оставлены на поле боя там, где они упали. Это подтверждает, что сражение было настолько ожесточенным, что у воинов не было времени собрать стрелы или в живых осталось слишком мало людей, чтобы выполнить эту работу.

В районе битвы было обнаружено десять человеческих скелетов. При этом ни один из погибших не был похоронен должным образом.

На одном из участков раскопок был найден скелет человека со связанными руками и ногами. Неподалеку были также обнаружены три человеческих черепа и скелеты людей, у которых отсутствовали те или иные части тела.

Полученные данные позволили ученым сделать вывод о том, что в этом районе когда-то было большое поселение, которое люди покинули после особо тяжелой войны.

Руины Хаясиномаэ расположены на вершине утеса, возвышающегося над береговой линией в 5 км к северо-западу от центрального Хатинохэ.

На склонах утеса группа археологов также обнаружила признаки 130 выдолбленных пещер, служивших жилищами. На вершине утеса располагалось жилище вождя племени, о чем свидетельствуют следы внешнего рва протяженностью 30 м на востоке и западе и 70 м – на севере и юге.

В 1990-е годы археологи обнаружили подобные поселения, построенные высоко в горах и защищенные рвами или другими ограждениями, в префектурах Мориока и Иватэ, а также на юге Хоккайдо.

Племена эмиси жили на северных равнинах. Однако в течение 150 лет на рубеже Х и XI веков они переселились в горы. Ученые не обнаружили ни одного "общего" поселения племени эмиси, которое относилось бы к этому 150-летнему периоду.

Некоторые специалисты полагают, что постройки в горах предназначались для отправления религиозных обрядов.

Однако в поселении Хаясиномаэ были обнаружены многочисленные боеприпасы. Это подтверждает, что горные поселения были прежде всего крепостями, которые возводились для защиты от врагов.

В VIII-IX веках японские императоры делали основные попытки поработить народ эмиси и взять под свой контроль район Тохоку, который был богат лошадьми и золотом.

Однако военные походы в Тохоку не дали желаемого результата, и императорским войскам удалось завладеть лишь соседней областью, которая теперь является префектурой Мориока.

В Х веке императоры сменили тактику и начали требовать от эмиси уплаты дани в обмен на отказ от контроля их территории.

Вероятно, племена эмиси согласились на эти условия, поскольку до начала войны Дзэнкунэн (1051-1062 годы) на территории современных префектур Акита и Иватэ, в районе Тохоку, царил мир.

Но укрепленные поселения неожиданно возникают в конце Х века, после того как японские императоры вновь изменили свою политику в отношении северных областей. Они указывают на то, что в горах велись ожесточенные сражения. Однако на сей раз врагами эмиси были не воины императора – скорее всего, между племенами началась междоусобная борьба.

"Между различными племенами эмиси началась борьба за монополию на торговлю продовольствием, оружием и другими товарами, поступавшими сюда из южных районов, – рассказывает Масаки Кудо, сотрудник Музея истории Тохоку. – Это было время, когда император пытался управлять непокорной областью, настраивая племена эмиси друг против друга".

Кудо говорит, что крупное сражение между племенами эмиси состоялось в Хаясиномаэ в начале XI века.

Раскопки в Хаясиномаэ пролили свет на таинственное исчезновение "северных варваров". Они пали жертвой политических интриг и сомнительного мира с более сильным и коварным противником.

Теперь неподалеку от археологического участка Хаясиномаэ проходит широкая дорожная магистраль, строительство которой было завершено в декабре 2003 года.

Переведено 20 мая 2004, www.inopressa.ru/