Токийский военный трибунал: победителей не судят!

[Samuray-08]

Токийский военный трибунал: победителей не судят!
Виктор Аннинский, 2009 г.

Настоящий очерк не претендует на историческую полноту, однако позволяет иначе взглянуть на этику победителей Второй мировой войны, и именно на те аспекты их морали, которые они так старательно затушевывают, искажают и пытаются оправдать задним числом.

Не претендует очерк и на объективность: ибо история, как наука, не может быть объективной по определению…

Памяти жертв атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки посвящается

1. В АВГУСТЕ 45-ГО…

В далеком теперь 1945 году Вторая мировая война, самая ожесточенная, разрушительная и кровопролитная в истории человечества, война, которая обошлась человечеству в непомерную цену, наконец-то закончилась.


В том же году началась подготовка и к невиданным ранее судебным процессам − международным военным трибуналам. Второй из них, Токийский, начал свою работу в мае 1946 г. В нем участвовало 11 государств: США, Великобритания, СССР, Франция, Канада, Китай, Австралия, Новая Зеландия, Нидерланды, Индия и Филиппины. Несмотря на то, что история человечества это фактически никогда не прекращающаяся вереница всевозможных войн − захватнических, отечественных, гражданских, национально-освободительных… − однако раньше никому не приходило в голову устраивать международные трибуналы над инициаторами тех вооруженных конфликтов и исполнителями их военных приказов (Как подсчитали сами историки, за последние несколько тысяч лет не было войн на нашей грешной земле лишь около двухсот (!) дней. Но скорее всего, цифры излишне оптимистичны: значительная часть исторических свидетельств просто не дошла до нашего времени. − Прим. авт.).

Не привлекали политиков и военных к уголовной ответственности по той простой причине, что, во-первых, сами войны никогда не обходились и не обходятся без всевозможных преступлений и их неизбежных жертв. И в этом отношении Вольтер, безусловно, прав: «Война есть бедствие и преступление, заключающее в себе все бедствия и все преступления».

А во-вторых, еще Карл Клаузевиц проницательно заметил, что «война есть продолжение политики другими средствами» (Карл фон Клаузевиц, (1780 − 1831), генерал-майор, немецкий военный теоретик и историк. − Прим. авт.).

Проще говоря, если судить за развязывание войн, то начинать следовало с политиков − «главной движущей силы» вооруженных конфликтов. Однако сами политики такую постановку вопроса считали и считают неприемлемой: с их точки зрения, они начинают войны, исходя из блага своей страны и высших государственных интересов.

Например, Советско-финляндская война 1939 − 40 гг. началась из-за того, что переговоры о переносе государственной границы от Ленинграда зашли в тупик (Граница тогда проходила всего в 32 км от города. Однако СССР не удалось военным путем решить ту проблему, и в конце концов ее все же решили политическими средствами: Финляндия уступила часть своей территории в обмен на большую территорию в Карелии. − Прим. авт.) .

Впрочем, в одном политики правы: кроме непрекращающихся войн были бы и непрекращающиеся судебные процессы над их инициаторами. Но стало бы меньше самих войн? Навряд ли: слишком велик соблазн завладеть богатыми ресурсами других стран.

Во время войны на «военные рельсы» переходит не только экономика, но и правосудие: действуют законы военного времени, которые фактически ставят вооруженных врагов вне закона, и потому никакой уголовной или гражданской ответственности за физическое уничтожение, нанесение увечий солдатам или порчу их имущества, не влекут. Не лучше обстоят дела и с мирным населением зон военных действий: гибель и увечья гражданских лиц неминуемы, и потому все те потери просто списываются на войну, как ее неизбежное зло. Ни в случае гибели граждан, ни тем более в случае утраты ими имущества − например, жилья, виновных в этом не ищут (Возбуждать уголовные дела или гражданские иски бессмысленно: таких дел бы было миллионы, однако предъявлять их было бы некому. − Прим. авт.).

По этой же причине невозможно кого-то привлечь к персональной ответственности и за разрушенные города, промышленные предприятия, железные дороги, мосты и всё прочее − в лучшем случае, тот счет будет предъявлен проигравшей стороне вооруженного конфликта после окончания войны.

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль не был сторонником юридической волокиты, да и его мнение, высказанное им по поводу наказания для военных преступников, известно: главарей надо просто повесить, без суда и следствия (Несколько лет спустя, гибель Бенито Муссолини, некогда всемогущего диктатора фашистской Италии, почти в точности будет отвечать откровенным пожеланиям Черчилля: 27 апреля 1945 г. итальянские повстанцы захватят Бенито Муссолини и уже на следующий день расстреляют, без суда и следствия. Среди казненных окажутся не только близкие сподвижники дуче, но и его любовница − Клара Петаччи... Однако этого партизанам покажется недостаточным, и их кровожадность, по идее, должна полностью удовлетворить английского премьера: на следующий день тела казненных привезут в Милан, и на той самой площади, где в августе 44-го казнили итальянских коммунистов, Бенито Муссолини и Клару Петаччи повесят за ноги, а затем бросят в сточную канаву… История в высшей степени неприглядная, но тем не менее, Муссолини еще повезло: в конечном итоге его всё же похоронят на кладбище, пусть и на участке для неимущих, в отличие от многих его немецких единомышленников, от которых не останется ничего, даже пепла. − Прим. авт.).

Черчилль не зря противился самой идее публичных процессов над военными преступниками. Вот еще один пример, который наглядно иллюстрирует обоснованность его опасений. Именно на Нюрнбергском трибунале впервые «всплывут» так называемые секретные протоколы к пакту Молотова – Риббентропа, от которых потом руководству СССР придется открещиваться несколько десятков лет (Протоколы являлись секретными дополнениями к заключенному в 1939 г. Пакту о ненападении между Германией и Советским Союзом, и фактически являлись соглашением о разделе сфер влияния между государствами. В соответствие с теми протоколами СССР оккупирует страны Прибалтики, территории Западной Украины, Западной Белоруссии и пр. До Октябрьского переворота 1917 г. те земли являлись неотъемлемой частью Российской империи. − Прим. авт.).

Сэр Уинстон Черчилль был прав: показательные процессы над военными преступниками − вещь рискованная. С юридической точки зрения, обычно нет особой разницы между победившими и проигравшими странами: при желании, и тех, других можно обвинить во множестве тяжких преступлений, и не только в отношении международного права…


Всёпожирающий пожар Второй мировой войны, полыхавший почти 6 лет, ни по убитым и раненым военнослужащим, ни по количеству жертв среди мирного населения, ни по своей жестокости, ни по своему цинизму вообще не имел аналогов. И в других войнах, случившихся в том же XX веке, конечно, гибли тысячи и даже миллионы людей, но всё же счет жертвам на десятки миллионов еще не шел.

Скорее всего, именно эти чудовищные аспекты войны и подвигли страны-победительницы к столь необычному действу, как международные военные трибуналы.

Но не всё так просто. Если в отношении Третьего Рейха такой подход кажется вполне оправданным, то в отношении Японии − надуманным. В Стране Восходящего Солнца не было ни фашистской идеологии, ни самих фашистов, ни тем более − концлагерей с крематориями. Однако это не смущало страны-победительницы… (США и Великобритания завалили Токийский трибунал огромным количеством «документов», которые свидетельствовали о чудовищных потерях среди мирного населения стран Тихоокеанского региона − во многих из них счет шел на десятки и даже сотни тысяч невинных жертв. И как нетрудно догадаться, все те зверства как раз и случились после того, как молодая Японская империя лишила США и Британию их богатых заморских владений. Под властью же старых метрополий население тех колоний и протекторатов жили сытно, долго и счастливо. − Прим. авт.).

Конечно, Токийский трибунал выглядел фарсом, и этого его устроители не понимать не могли. «На войне − как на войне» и потому «белых и пушистых» победителей не бывает. Во всяком случае, опыт минувших тысячелетий свидетельствует именно об этом.

Однако самих победителей − и в первую очередь это относится опять-таки к США и Великобритании − мало занимала внешняя сторона затеянного процесса. И вот почему: Токийский международный трибунал не только давал возможность юридически закрепить итоги Второй мировой войны на Дальнем Востоке, но и уйти от ответственности за собственные преступления.

Советский Союз заморских колоний не имел, его новые приобретения из «японского наследства» были более чем скромны, однако и он поделился с Трибуналом «документами», из которых следовало, что Квантунская армия занималась террором в отношении мирного населения. Счет жертвам тоже шел на многие тысячи… Достаточно очевидно, что «документы», специально подготовленные союзниками для Трибунала, были недостоверны, сомнительны и преследовали собственные политические цели.

К этому следует добавить и еще один важный политический фактор. Токийский трибунал начинает свою работу в мае 1946 года, то есть спустя два месяца после того, как Уинстон Черчилль выступит со своей речью в Фултоне (Так называемая фултонская речь станет судьбоносной для союзников по Второй мировой войне. Именно оттуда берет начало «холодная война» и новая стратегия Запада в отношении Советского Союза и его военно-политического блока. − Прим. авт.).

И всё же, почему проигравшая Япония − в отличие, например, от другого ее союзника − Италии, где фашисты как раз и были у власти, попала под трибунал? Хотя больше это похоже на то, что она попала «под раздачу».

Причин здесь много. Но одна не вызывает сомнений: Японская империя начала «пошаливать» еще в конце двадцатых годов, во Вторую же мировую войну ввязалась для того, чтобы реализовать свои чрезвычайно возросшие, непомерные амбиции. Или − имперские, что, в общем-то, одно и то же.

Момент нападения на Пёрл-Харбор тоже был выбран правильно: в начале декабря 1941 г. никто уже не сомневался в том, что отборным дивизиям Вермахта удастся взять Москву. Во всяком случае, до 7 декабря того года военная машина Германии не знала поражений и с легкостью захватывала не только города, но и страны. И потому складывалось впечатление, что «блицкриг» заканчивается очередным триумфом Гитлера (Блицкриг − молниеносная война (нем.) − Прим. авт.).

Косвенно это подтверждает, например, и такой исторический факт: из Москвы началась эвакуация не только жителей, но и многих государственных учреждений… То есть, Сталин предвидел такой исход, хотя сам отказался покинуть столицу (Верховный главнокомандующий правильно оценивал не только крайне тяжелую военную ситуацию, но и морально-политические последствия эвакуации правительства: в этом случае боевой дух Красной Армии был бы сломлен, и потому катастрофа стала бы неизбежной. Ведь после падения Москвы, скорее всего, и Япония напала бы на СССР. В этом случае нашей стране пришлось бы сражаться сразу на двух фронтах и уже с двумя империями. − Прим. авт.).

Но история не терпит сослагательного наклонения: Москва выстояла, отборные дивизии Вермахта потерпели поражение, а Япония так и осталась «в засаде», не рискнув начать войну с нашей страной (Ирония судьбы: в 1945 войну Японии объявит Советский Союз, но это случится за считанные дни до окончания Второй мировой… − Прим. авт.).

В отличие от некоторых своих союзников, − например, Италии, − Япония нанесла своим противникам не только весьма болезненные для национального самосознания военные поражения, но и лишила их многих заморских территорий, имеющих стратегически важное, геополитическое значение, и богатых природными ресурсами. Именно этот аспект выходит на первый план, если рассматривать боевые действия в Индокитае, Полинезии и других странах того региона.

2. ОТЫЩИ ВСЕМУ НАЧАЛО, И ТЫ МНОГО ПОЙМЕШЬ

Именно такой дельный совет давал знаменитый насмешник Козьма Прутков своим современникам еще в XIX веке. И если следовать тому совету, то, действительно, можно понять многое из того, что в действительности происходило в веке двадцатом и что от нас пытаются утаить…

Ожесточенные сражения Второй мировой войны, развернувшиеся в Юго-Восточной Азии и Океании, вовсе не являлись для того региона чем-то невиданным. Раздел того региона между сильнейшими мировыми державами начался гораздо раньше, еще несколько веков назад. Ну разве что в силу военно-технических возможностей флота, метрополии тогда не обладали такими мощными и сокрушительными «аргументами убеждения», как линейные корабли или авианосцы (Японские линкоры типа «Ямато» не имели подобных себе аналогов и могли своим сокрушительным артиллерийским огнем поражать цели на расстоянии свыше 40 км. Американские авианосцы могли нести на своем борту многие десятки бомбардировщиков и пикирующих штурмовиков, и, в свою очередь, смогли отправить на дно даже считавшиеся непотопляемыми линкоры «Ямато» и «Мусаси». − Прим. авт.).

Еще в XVII в. Индонезию сделали своей колонией сначала Португалия, а затем Голландия. К началу XX века почти вся территория Индонезии была голландской колонией. В 1942 г. Острова Пряностей (другое название Индонезии. − Прим. авт.) были захвачены Японией. В августе 1945 г., после капитуляции Японии, Индонезия неожиданно заявляет о собственном суверенитете, и уже в сентябре того же года там высаживаются английские, а вслед за ними − голландские войска. Однако они потерпели поражение, и в 1949 г. ООН всё-таки признала независимость нового государства.

Похожая ситуация и с другими странами того региона. Например, Филиппины были захвачены испанцами еще в XVI веке и, соответственно, являлись колонией Испании − на тот момент одной из самых могущественных морских держав. И едва Филиппины освободились от испанского ига, как им на смену пришли американцы: в 1901 г. Филиппины становятся колонией США. В1941 − 45 гг. архипелаг был оккупирован японскими войсками, в 1946 г. США признали Филиппины суверенным государством, однако последняя американская военная база на их территории была зарыта только в 1992 г.

Весьма поучительна и новая история Вьетнама. В конце XVIII века, под предлогом гонений на христиан, в страну вторгаются французы, и Вьетнам становится французским протекторатом. Августовская революция 1945 г. − ох, уж тот август! − завершается провозглашением Демократической республики Вьетнам, что, как нетрудно догадаться, совершенно не отвечало интересам бывшей метрополии. Соответственно, начинается война с Францией, и после ее неудачных военных действий Вьетнам оказывается разделен на две части. На смену Франции приходят Соединенные Штаты, которые вскоре начинают полномасштабную войну. Новая война продлится много лет, и в ней против вьетнамцев будут использованы не только варварские виды оружия − например, напалм, но и химические... (Женевский протокол от 1925 г. запрещает применение химического и бактериологического оружия. − Прим. авт.).

За исключением сильных в военном отношении государств, таких как Китай или Япония, другие народы имели схожую историю. Истинной же причиной многочисленных войн в том регионе всегда было соперничество между морскими державами за контроль над природными ресурсами слабых в военно-экономическом отношении стран, а также стратегически важными проливами, островами, портами и военными базами, которые и позволяли удерживать под своей властью захваченные территории.

Поэтому и Вторая мировая война, если не считать ее ожесточенности, продолжительности, числа жертв или масштабов разрушений, была очередной попыткой передела тех колоний между уже состоявшимися метрополиями и новой морской державой, претендующей на их владения.

3. ДВА КАПИТАНА

Холодным декабрьским утром 1945 года неожиданно распахнулись двери тюремной камеры, в которой томилось много людей:

− Хасимото, на выход! Быстро! Живей, тебе говорят!

За воротами тюрьмы военнопленного бесцеремонно впихнули в джип, который тут же сорвался с места.

«Куда они меня везут? − озадаченно спрашивал себя узник. − Что нужно от меня нашим надменным врагам? Да еще так срочно… Может, меня везут в Иокогаму? − гадал Хасимото Мотицура, который всего лишь несколько месяцев назад был удачливым командиром подводной лодки. − Где, поговаривают, готовится военный суд над генералами и адмиралами… Так я не вышел чином, и всего лишь капитан третьего ранга…»

Вскоре джип уже подруливал к военному самолету с запущенными двигателями, стоящего на одном из аэродромов в окрестностях Токио. «Что бы это значило? − недоумевал Хасимото, но от расспросов воздерживался. − Куда летим? Зачем?..»

Когда после утомительного перелета самолет начал заходить на посадку, он удивился еще больше: «Это ведь главная американская база, Пёрл-Харбор! Я подводник, а не летчик, однако в том знаменитом сражении тоже участвовал… За одно это американцы повесят меня без суда и следствия…»

Однако самолет дозаправился и, не теряя времени, продолжил полет. Хасимото, озадаченный до последней степени, внимательно прислушивался к словам чужого языка, который он немного понимал: «Вашингтон? Мы летим в Вашингтон?! Вот это я влип в историю… Крейсер «Индианаполис»?! − От этого названия бесстрашный командир заметно побледнел. − Это даже хуже, чем Пёрл-Харбор… Тогда мне точно хана! Это ведь моя лодка потопила тот крейсер в июле сорок пятого… Стало быть, янки в отместку решили меня не повесить, а поджарить на своем проклятом электрическом стуле…»

И снова Хасимото Мотицура не угадал: он потребовался американцам в качестве важного свидетеля. Наказание же пока грозило не столько ему, сколько командиру тяжелого крейсера «Индианаполис» Чарльзу Маквею.

На судебном разбирательстве капитан I ранга Маквей хмуро поглядывал в сторону крайне нежелательного и опасного для него свидетеля: «Только камикадзе мне и не хватало... И без этого японца я в дерьме по самую кокарду. Это ведь он выпустил по моему крейсеру управляемые смертниками торпеды, под завязку начиненные тротилом…» (Управляемые смертниками торпеды типа «Кайтэн» обладали сокрушительной мощью: их боевая часть снаряжалась огромным количеством взрывчатки − до полутора тонн. В переводе с японского «Кайтэн» означает «Переворачивающий небо». − Прим. авт.).

«Вместе с крейсером погибло очень много матросов и офицеров… − горестно припоминал он события недавнего прошлого. − Слишком много, и это мне тоже не простят… (В общей сложности погибло 883 члена экипажа. После того, как крейсер затонул, половина из того количества погибла от жажды или акул, оказавшись в море и не дождавшись помощи. Сам командир крейсера чудом остался в живых. − Прим. авт.).

Потопленный японской подводной лодкой крейсер «Индианаполис», в общем-то, был достаточной причиной для судебного разбирательства, тем более, что это усугублялось огромными людскими потерями. Однако была и другая причина столь пристального внимания к Чарльзу Маквею.

«Всё началось с того сверхсекретного груза, − удрученно припоминал экс-командир тяжелого крейсера. В тех ящиках были разобранные на части атомные бомбы, которые я должен доставить на остров Тиниан (Остров Марианского архипелага, где находилась база стратегической авиации США. − Прим. авт.). Потом их сбросили на Хиросиму и Нагасаки… Бомбы я доставил и сдал адмиралам, встречавшим тот сверхсекретный груз. А спустя три дня, уже на обратном пути, этот чертов японец торпедировал мой крейсер. Оно и легкий крейсер редко удается потопить, если стрелять обычными торпедами, а «Индианаполис» − крейсер тяжелого класса, его потопить еще сложнее. Однако потопил, сукин сын! Похоже, потому и потопил, что выпустил по нам проклятые «Кайтэны» По-другому просто не объяснить…»

К удивлению капитана Маквея, угодившего в жернова американского правосудия, Хасимото Мотицура упорно держался своей первоначальной версии: крейсер «Индианаполис» был атакован обычными торпедами, и точка!

Чарльз Маквей вновь бросил тревожный взгляд в сторону Хасимото и заметил про себя: «Не знаю, почему он упорствует и не признается, что атаковал меня «Кайтэнами» − не сходятся в его истории концы с концами. Похоже, пытается выгородить себя и избежать петли. Кто ж ему теперь поверит, что против какого-то замызганного танкера он выпустил смертников, а тяжелый крейсер атаковал обычными торпедами? Но, может, оно и к лучшему: от одного слова «камикадзе» члены трибунала зеленеют лицом…» (Японские смертники нанесли американскому флоту столь ощутимый урон, что только одно упоминание о них приводило высокое начальство в ярость. См. также очерк «Камикадзе − боги без земных желаний». − Прим. авт.)

«Сплошная мистика, − озабоченно размышлял Чарльз Маквей, который считал свое положение весьма опасным. − Получается, что не разойдись мой крейсер с его подлодкой тремя днями ранее, то и бомбить Хиросиму и Нагасаки было бы нечем. Ведь его подлодка уже неделю курсировала в том районе и охотилась за нашими кораблями… Тогда этот сукин сын стал бы национальным героем и если не адмиралом, то уж капитаном I ранга точно, а мне хорошо было бы отвертеться от электрического стула. Мало того, что те адские бомбы обошлись налогоплательщикам в миллиарды долларов, так и война… всё еще продолжалась бы!»

От этой неожиданной мысли его бросило сначала в жар, а потом в холод. Какое-то время он нервно мял в руке носовой платок, ничего не видя и не слыша вокруг себя.

«Да уж… За такие дела меня точно поджарили бы на электрическом стуле, − с ужасом думал он и утирал с лица обильно выступивший пот, − если бы этот чертов Хасимото утопил «Индианаполис» на переходе к острову Тиниан. − Он обреченно покачал головой. − Тогда против меня были бы все: и Верховный суд, и Конгресс и президент. Даже родной флот − и тот бы добивался того, чтобы меня казнили на электрическом стуле. Получается, что мне еще крупно повезло, когда в первый раз удалось разминуться с подлодкой этого психа. Всё могло бы быть гораздо хуже, чем сейчас. Ну а так пока не ясно, что меня ждет…»

Дело осложнялось и тем, что родственники погибших моряков требовали сурово наказать командира крейсера «Индианаполис», как главного виновника крупной трагедии с большим количеством жертв. Что касается Хасимото, то его они жаждали перевести из разряда военнопленных в разряд военных преступников.

Однако всё обошлось: военный трибунал признал капитана I ранга Чарльза Маквея виновным «в преступной халатности», разжаловал его и уволил из Военно-морского флота (Позднее приговор был пересмотрен, капитан I ранга Маквей вернулся на военную службу, а спустя еще 4 года был отправлен в отставку в чине контр-адмирала. − Прим. авт.).

Контр-адмирал в отставке провел остаток своей холостяцкой жизни на собственной ферме, тихо, скромно и уединенно. Однако напоследок он всё же удивил соседей и бывших сослуживцев: в ноябре 1968 года Чарльз Маквей застрелился. Что явилось причиной рокового поступка, точно неизвестно, но, скорее всего, − разлад с собственной совестью: как ни крути, а он оказался причастен к одному из самых чудовищных преступлений в истории человечества (На корпусе атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, среди других надписей была и такая: «Подарок за души погибших членов экипажа крейсера «Индианаполис»! − Прим. авт.).

К бывшему командиру подводной лодки судьба оказалась благосклонней. В 1946 году, после возвращения из США, Хасимото Мотицура опять оказывается в тюрьме. Потом попадает в лагерь для военнопленных, освободившись из которого, становится капитаном торгового флота.

«Такова моя карма, − хмуро замечал он про себя, отбиваясь от назойливых журналистов, которые донимали его тем же вопросом, что и американцы: «Применял он «Кайтэны» против крейсера «Индианаполиса» или нет?»

Это выглядит странным, но на своем торговом судне он много лет ходил по тем же маршрутам, что выпали на его долю, когда он был командиром подводной лодки: Южно-Китайское море, Филиппины, Марианские, Каролинские и Гавайские острова. Случалось ему бывать и в Сан-Франциско...

Выйдя на пенсию, он стал монахом в одном из храмов города Киото и даже написал книгу о своих военных приключениях. Однако, как и в декабре 1945 года, он неизменно придерживался своей первоначальной версии: против тяжелого крейсера «Индианаполис» он применил обычные торпеды.

Однажды пересекшиеся судьбы Хасимото и Маквея оказались загадочным, если не сказать − мистическим образом переплетены до самого конца. Удивительно, но факт: оба покинули этот суетный мир в 1968 году. И видимо, Хасимото был прав: от кармы не уйти…

4. ЗАВЕТ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

Российской императрице Екатерине Второй принадлежит немало остроумных реплик, тонких замечаний, интересных писем, судьбоносных записок и государственных планов (Императрица ежедневно, много и весьма бойко писала как по-русски, так и на нескольких европейских языках. И хотя писала она с немалым количеством ошибок, однако среди ее постоянных корреспондентов были многие знаменитые современники, например, Вольтер, и только один этот факт говорит о ее незаурядном уме. − Прим. авт.).

Среди ее богатого наследия есть одна фраза, известная каждому человеку и имеющая отношение к теме настоящего очерка. Эта фраза была сказана Екатериной Второй по поводу придворных интриг, ведшихся весьма влиятельными царедворцами против Александра Суворова, на тот момент − восходящей звезды военной тактики и стратегии, а впоследствии − самого прославленного полководца Российской империи (Высокопоставленные завистники Суворова добивались над ним суда за то, что тот в 1773 г. вопреки приказу главнокомандующего самовольно захватил турецкую крепость. − Прим. авт.).

Вот ее знаменитая резолюция, собственноручно оставленная на полях того донесения, и ставшая афоризмом еще при ее жизни: «Победителей не судят!»

Тем блестящим афоризмом императрица уняла ретивость своих вельмож и явила государственную мудрость: если судить победителей, то что ж тогда делать с подданными, проигравшими сражения? Эдак можно не токмо без воевод остаться, но и без славных викторий − что не есть хорошо для пользы государства Российского… Поэтому, хотя Суворов и нарушил положения воинской субординации, императрица не допустила над ним суда, а напротив − наградила строптивого победителя орденом св. Георгия.

Но если победителей не судят, то так ли уж необходимо судить побежденных? И не правильнее ли заняться более насущными государственными проблемами?

В чем-то похожая ситуация сложилась и по окончании Второй мировой войны на Тихоокеанском театре военных действий.

В 1941 − 42 гг. Япония наголову разгромила вооруженные силы старых метрополий и в качестве военных трофеев захватила их бывшие колонии с многомиллионным населением и богатыми природными ресурсами. Соответственно, генералов и адмиралов, за одержанные на суше и на море победы не судили, а награждали и жаловали.

В 1943 − 45 гг. удача была на стороне англо-американцев: Соединенные Штаты и Великобритания выиграли множество невиданно ожесточенных сражений и в конечном итоге вернули себе то, что у них отобрала Японская империя. И как бы ни высока оказалась цена за одержанные победы, а награды посыпались теперь на американских и британских военачальников…

И если не считать применения Соединенными Штатами Америки ядерного оружия, то преступлений и за проигравшей Японией, и за победившей коалицией было примерно поровну. Даже с учетом того, что японские генералы и адмиралы были причастны к жестокому обращению с гражданским населением в своих новоприобретенных колониях, то и в этом случае военные преступления воюющих сторон были вполне сопоставимы.

Для сравнения. На завершающих стадиях войны американские и английские ВВС при налетах на вражеские города применяли тактику ковровых бомбометаний, в результате чего те города превращались либо в гигантские груды битого кирпича, обломков бетона и искореженного железа, либо в гигантские пепелища. Кроме чудовищных разрушений, такая тактика неизменно приводила к огромным потерям среди мирного населения (Ковровые бомбометания − то есть разрушение всех без исключения зданий и сооружений в заданном квадрате − широко применялись англо-американскими союзниками как в Германии, так и в Японии. В результате таких массированных и многократных налетов те города выглядели даже хуже, чем Сталинград в 1943 году, в котором не оставалось ни одного целого здания.− Прим. авт.).

Однако и Екатерина Великая права: «Победителей не судят!» Ну а раз победителей не судят, а навязчивое желание придать заурядному возмездию видимость вселенского правосудия есть, то судят побежденных. Отсюда и напыщенность официального наименования Токийского трибунала.

Хотя раньше без судебных шоу как-то обходились. В силу своего разумения, уязвленного национального самолюбия и алчности, победители накладывали на проигравших контрибуции, аннексировали их земли, в качестве военных трофеев забирали всё, что им заблагорассудится, и т. д. и т. п. Однако показательных судов в отношении побежденных генералов и адмиралов не устраивали.

Более того − относились к высокопоставленным пленникам с должным уважением. Во-первых, потому что военное счастье переменчиво: завтра победители сами могут оказаться на месте проигравших. Во-вторых, генералы, адмиралы и дипломаты не в ответе за внешнюю политику своих правителей. В-третьих же, те, кто как раз и был ответственен за развязывание войн, по крайней мере − в Европе, были связаны между собой родством (К началу Второй мировой войны почти все правящие европейские династии находились в тесном родстве между собой, и в отдаленном − по отношению ко многим аристократическим семействам, не входящих в королевские, царские или княжеские дома. Но если в начале своего умопомрачительного взлета Наполеон Бонапарт, например, выглядел на фоне своих августейших противников как выскочка из захудалых корсиканских дворян, то Адольф Гитлер − как самозванец: он всего лишь выходец из семьи мелкого госслужащего и потому породниться с каким-нибудь захудалым родом немецких дворян было бы для него пределом мечтаний. − Прим. авт.).

В недалеком прошлом все вопросы, связанные с урегулированием послевоенного устройства той же Европы всегда решались, если так можно выразиться, на «семейном совете»: ибо и победители, и проигравшие как-то не стремились копаться в своем грязном белье на виду у своих подданных. Это с одной стороны. А с другой − какой бы вердикт они не вынесли своему «нашкодившему» родственнику, тот вердикт в любом случае наносил удар и по их собственному престижу. Другими словами, корпоративный здравый смысл брал верх над личными амбициями, и потому очередного «возмутителя спокойствия» ждала не казнь, а ссылка или монастырь, в крайнем случае − комфортабельная тюрьма.

Сравните: всего лишь век или два назад пленных генералов, например, в мрачных казематах не содержали, а напротив − предоставляли им весьма комфортные и почетные условия, соответствующие их рангу. Еще более либеральные, хотя и неписанные правила действовали в отношении первых лиц государства.

В качестве примера можно вспомнить условия содержания свергнутого императора Наполеона Первого. Даже когда его упекли на богом забытый остров Святой Елены, в распоряжении «узурпатора» был не только дворец с парком для прогулок, но и пожелавшие разделить его судьбу боевые товарищи: генералы, офицеры, солдаты его знаменитой гвардии… А ведь триумфальные войны Наполеона в течение многих лет были настоящим бедствием и постоянной «головной болью» для всех европейских монархий (Не к месту будет сказано, но показательных международных трибуналов над свергнутым императором и его блистательными полководцами победившая коалиция не устраивала. − Прим. авт.).

Правда, были и другие примеры, когда в силу политической необходимости высокопоставленного пленника нельзя было оставлять в живых. Однако даже в таких крайних ситуациях ему не отказывали в уважении его воинского чина, титула или заслуг. И потому никогда не приговаривали к позорным видам казни (Исключения из этого правила чрезвычайно редки, хотя именно таким исключением стала казнь английского короля Карла I Стюарта. См. также очерк «Адмирал Ониси: окаянный самурай императора Хирохито». − Прим. авт.).

5. ПОСМЕРТНАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ ПИРАТОВ ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ

Однако Токийский международный трибунал, в угоду США, Великобритании и Советского Союза не только отступил от традиций европейских монархий в отношении побежденного государства, но и показал себя с весьма неприглядной стороны.

И поэтому попытки Токийского трибунала унизить и обесчестить побежденных говорят о нравственной ущербности самих победителей, о деградации их воинской этики, которая, по большому счету, проистекала из традиций военной аристократии, и даже об отрицании элементарных норм приличия (Советский Союз, как и Соединенные Штаты, не имел национальной аристократии, и в каком-то смысле это сближало их позиции: а какое им, собственно говоря, дело до того, как будут выглядеть на суде японские маркизы или бароны? Франция, хотя и сохраняла остатки своей родовитой аристократии, давно была республикой. Видимо, поэтому Британия и осталась при своем особом мнении… − Прим. авт.).

Для сравнения. Во все времена за морской разбой пиратов без лишних слов и судебных проволочек просто вздергивали на реях. Это считалось не только традиционной, но и вполне заслуженной карой за их преступления. Однако до предела упрощенное судебное производство и саму казнь в фарс не превращали, прекрасно понимая, что это далеко не первый и уж тем более не последний случай (Как показывал опыт борьбы с морским разбоем − а таковой насчитывает много тысячелетий, ни казни пиратов, ни безжалостное уничтожение их пиратских шхун не уменьшали количества ни тех, ни других. На протяжении всей истории человечества никому и никогда не удавалась избавиться от этого бедствия. Соответственно, морские пираты есть и в наше время. − Прим. авт.).

Но если начать вешать боевых офицеров и адмиралов флота, то что тогда делать с морским разбойниками? Четвертовать? Сажать на кол? Или, может, заживо сжигать? Наподобие того, как инквизиция живьем сжигала одержимых дьяволом, еретиков и всех тех, кто не разделял их догматов? Отсюда уже недалеко до крематориев и пепла, оставшегося от сожженных жертв… (Какой бы дикостью нам это ни казалась, но Токийский трибунал закончился именно таким финалом: в декабре 1948 года тела казненных были сожжены, а их прах рассеян с самолета. − Прим. авт.).

Впрочем, организаторы Токийского военного трибунала оказались в щекотливой ситуации с самого начала, как только объявили миру о своих благих намерениях. И как бы они ни старались, украшая Международный трибунал своими государственными флагами, ублажая общественность трескучими декларациями или поражая невзыскательную публику несметным количеством рассмотренных документов и свидетельств, но даже сейчас видно, что победившая коалиция оказалась заложником собственной ущербности, порочности и амбициозности.

Токийский международный трибунал превратился в фарс. Что же до благих намерений его устроителей, то куда ведет дорога, вымощенная теми намерениями, известно давно.

Достаточно обратить внимание на формулировку официального названия того исторического процесса − «Международный военный трибунал по Дальнему Востоку», чтобы понять, что с самого начала процесс был «шит белыми нитками». Самопровозглашенный трибунал должен, по определению, рассматривать все (!) военные преступления, совершенные в том регионе в 1939 − 45 годах всеми (!) участниками вооруженных конфликтов, и карать виновных за их совершение. Или как утверждали еще древние римлянине: «Dura lex, sed lex» (Закон суров, но это закон (лат.) − Прим. авт.).

6. А СУДЬИ КТО?

Но не могли же США судить самих себя за собственные военные преступления? Не могли и не хотели. И потому Токийскому трибуналу больше подошел бы другой девиз, на этот раз российский: «Закон что дышло − куда повернул, туда и вышло».

Ну а так как тем «юридическим дышлом» безраздельно владели США, то и поворачивали они его в нужном для них направлении. Другие страны тоже как-то не горели желанием разбираться с военными преступлениями, совершенными собственными Вооруженными Силами. В таких преступлениях нельзя было обвинить очень немногих: например, Индию (Индия получила независимость спустя несколько лет после окончания Второй мировой войны. До этого, в течение примерно двух с половиной веков, страна оставалась колонией Великобритании и потому была хорошо знакома с военными и прочими преступлениями, которые совершали благообразные английские джентльмены в отношении бесправных подданных Английской короны. − Прим. авт.).

Возможно, именно по этой причине только 11 государств приняли участие в Токийском трибунале, хотя стран, пострадавших от японской экспансии, было значительно больше, и всем им были направлены соответствующие приглашения.

Главным обвинителем на Токийском трибунале был представитель США Джозеф Киннан. Остальные страны довольствовались гораздо менее полномочными представителями. Однако каждая из стран не только имела своих высокопоставленных и опытных государственных обвинителей, но и судей, занимающих в своих странах весьма высокое служебное положение − вплоть до членов национальных верховных судов (Каждая из стран-победительниц имела в составе Трибунала по одному обвинителю и по одному судье. − Прим. авт.).

Что касается подсудимых, которые, будучи профессиональными военными или государственными служащими, не имели юридической подготовки, то им были предоставлены равные с обвинением права. А именно: интересы подсудимых на процессе защищали адвокаты.

Для сравнения. Даже на заурядном уголовном процессе адвокату, защищающему своего клиента, обычно противостоит отлично сыгранный «тандем»: судья и прокурор. На Токийском же трибунале адвокатам противостояли сразу 11 опытнейших обвинителей и 11 опытнейших судей. Поэтому «класс защиты» многократно уступал «классу обвинения» и не представлял из себя серьезной помехи для достижения целей, поставленных перед Трибуналом (Если же подсудимых лишить даже чисто номинальной адвокатской защиты, то юридический фарс превратится в ку-клукс-клановское судилище. − Прим. авт.).

В обвинительном акте было 55 пунктов, содержащих общие обвинения в отношении всех подсудимых и каждого в отдельности, в том числе: преступления против мира, убийства, преступления против обычаев войны и преступления против человечности. В общей сложности, в ходе процесса было проведено 949 судебных заседаний, на которых Трибунал рассмотрел 4356 документальных доказательств и 1194 свидетельских показания…

Вне всякого сомнения, Токийский трибунал отличался высочайшим профессионализмом, объективностью и в точности следовал известной юридической формуле: «Закон суров, но это закон». И видимо по этим причинам, за два с половиной года своей работы он так и не удосужился разобраться с чудовищными преступлениями против обычаев войны и человечности, с виновными в массовых убийствах гражданского населения в Хиросиме и Нагасаки.

Закон, разумеется, суров, но не для всех: ни тех, кто отдал человеконенавистнические приказы сбросить атомные бомбы, ни тех, кто те приказы выполнил, в преступлениях против мира, обычаев войны и преступлениях против человечности не обвиняли. В убийствах − тем более.

Видимо, с точки зрения обвинения, жертв было недостаточно: менее 300 тыс. человек, сколько среди них оказалось женщин, стариков и детей − вообще к делу не относится.

Как может главный обвинитель, Джозеф Киннан, инкриминировать столь чудовищные преступления своему правительству, армии или президенту США? Никак не может: его просто не поймут ни в Белом Доме, ни в Конгрессе… Разве для того ему предоставили полномочия главного обвинителя от Соединенных Штатов? Да и простые янки его тоже не поймут: только в одном Пёрл-Харбор от налета японской авиации погибло более 3 тыс. американцев. И потому, если за одного убитого американского солдата уничтожать и калечить по сотне японцев, то это еще по-божески.

Остальные обвинители и судьи важно надували щеки, с умным видом шуршали страницами обвинительных документов и делали вид, что бесчеловечное уничтожение двух японских городов, в результате чего погибли сотни тысяч мирных жителей, предметом судебного разбирательства являться не может.

С одной стороны, потому, что это точно не понравится главному «продюсеру» и «режиссеру» Токийского процесса, не жалеющего для приглашенных представителей других стран в разрушенном и полуголодном Токио ни хорошего жилья, ни полноценного питания, ни выделенных для их нужд автомобилей.

А с другой − потому что и за ними самими водились разные «грешки». Если они проявят излишнюю принципиальность, то сакраментальное «Dura lex, sed lex» вряд ли им поможет: их тоже не поймут их родные правительства и парламенты. Зачем же нарываться на неприятности?

К примеру, делегация Советского Союза не искала себе неприятностей ни с американским, ни тем более − со своим собственным начальством. Однако как только испортились отношения между Трумэном и Сталиным, так и нашу делегацию «отлучили» и от бесплатных обедов, и от бесплатного автотранспорта. С этого момента за всё приходилось платить американскими долларами. То есть американские оккупационные власти показали, кто в доме хозяин. Грубовато, конечно, но зато наглядно и доходчиво.


Справедливости ради, нужно заметить, что среди судей Токийского трибунала всё же нашелся один человек, который имел не только совершенно иной взгляд в отношении обвиняемых и инкриминируемых им преступлений, но и который нашел в себе мужество отстаивать свое мнение. Его имя Радха Бину Пал (Судья от Британской Индии. Вне рамок Трибунала − судья Верховного суда Калькутты, а также преподаватель юридического факультета Калькуттского университета. Написал также книгу «Япония невиновна».− Прим. авт.).

И он был единственным судьей, кто пытался юридически доказать, что Токийский трибунал неправомочен. Лишили его за это особых привилегий для «свадебных генералов» Трибунала, лояльных к позиции США, или нет − история умалчивает. Зато доподлинно известно другое: спустя годы, на территории самого знаменитого японского храма Ясукуни правоведу из Индии будет открыт мемориал. И это тем более удивительно, что на территории храма нет других памятников, установленных в честь конкретных людей (Остальные скульптурные композиции храмового комплекса Ясукуни являются собирательными образами, установленными в честь бесстрашных камикадзе, вдов и сирот погибших воинов, а также животных, которые участвовали в военных действиях. − Прим. авт.).

Как и следовало ожидать, принципиальная позиция индийского судьи не могла повлиять на решения Трибунала, изначально задуманного как легальное прикрытие для акта возмездия проигравшей Японии. Украшение же политического фарса такими юридическими атрибутами, как судьи, обвинители, свидетели или ссылки на международное право, говорит только о циничности самих организаторов Токийского трибунала, которые то пресловутое международное право не ставили и в грош (К примеру, США с легкостью нарушали и нарушают любые международные конвенции и начинают военные действия против государств, политика которых не отвечает американским национальным интересам. А их излюбленная тактика −превращать города в развалины − не претерпела заметных изменений и в наши дни. − Прим. авт.).