Масааки Иинума

В Стране восходящего солнца бывшие самураи садились за штурвал аэроплана. В Японии строились самолеты мирового уровня, на которых летали летчики, не уступающие по профессиональным и личным качествам американским пилотам. Одним из них был Масааки Иинума (Masaaki Iinuma), которого весь мир назвал японский Линдберг. О его полете по маршруту Токио - Лондон я и хочу рассказать.

Самолет Мицубиси (Mitsubishi) Ki-15 был разработан в соответствии с техническим заданием японской Императорской армии от 1935 года. В начале 1937 года самолет начал поступать на вооружение японских ВВС и ВМС. Mitsubishi Ki-15 (九七式司令部 был самолетом-разведчиком и легким бомбардировщиком, применялся в Японо-китайской войне и Тихоокеанской войне. Это был моноплан с одним двигателем, низким расположением крыла, фиксированным шасси, экипаж состоял из двух человек. Несколько самолетов были проданы гражданским заказчикам в Японии.

В 1930-х годы характеристики самолетов быстро улучшались, в это время устанавливаются мировые рекорды на дальность полета. Французская газета предложила существенную денежную премию за первый перелет между Парижем и Токио в течение 100 часов. Многие летчики терпели неудачу, например, погиб один французский авиатор, его самолет разбился в горах Кюсю на последнем этапе перелета из Парижа в Токио. Кроме того, в 1930-х годах японские авиаконструкторы внесли максимальный вклад в развитие самолетостроения, была большая потребность для связи метрополии с заморскими владениями на Тайване, в Корее, Маньчжурии и южной части Тихого океана.

В апреле 1937 года японская газета "Асахи симбун" (Asahi Shimbun) приобрела самолет Mitsubishi Ki-15, назвала его "Камикадзе", что означает "Божественный ветер". На этом самолете был организован перелет из Токио в Лондон на празднование коронации Георга VI в Англии. Экипаж самолета был укомплектован пилотом Масааки Иинума (Masaaki Iinumaи) и Кендзи Цукагоши (Kenji Tsukagoshi) - штурманом, которые были в то время, вероятно, сотрудниками газеты "Асахи симбун".

Камикадзе-го взлетел с аэродрома в Токио в 2:12:04 часов 6 апреля 1937 года. Самолет летел из Токио через Тайбэй в Ханой и Вьентьян во Французском Индокитае, затем через Калькутту и Карачи в Британской Индии, далее Басра и Багдад в Ираке, а затем Афины, Рим, Париж и Лондон. Самолет приземлился 9 апреля 1937 года в 15:30 в лондонском эропорту Кройдон (Croydon Airport), который в то время был главным аэропортом Лондона. Восторженная толпа зрителей встречала японский самолет.

Японские пилоты предолели расстояние 15357 км, рейс из Токио в Лондон занял 51 час, 17 минут и 23 секунд. Международная авиационная федерация зафиксировала этот мировой рекорд. Этот полет был первым, который выиграли японцы.

Благодаря спонсорской поддержки газеты "Асахи симбун" в 1937 году японский самолет впервые прилетел из Японии в Европу, вызвав сенсацию. После коронации Георга VI, самолет вылетел обратно в Японию. Японские летчики благополучно прибыли в Осака 20 мая, а в аэропорт Ханэда в Токио 21 мая.

Летчик Масааки Иинума в возрасте 26 лет стал национальным героем Японии, его стали называть японский Линдберг. Пилот был удостоен ордена Почетного легиона от французского правительства. Затем Масааки Iinuma служил летчиком-испытателем. Позже он был убит в бою в Тихоокеанской войне в декабре 1941 года под Пномпенем, Камбоджа. Ему было 29 лет.


Mitsubishi Ki-15 KAMIKAZE


Японские летчики Масааки Иинума (1912-1941) и Кендзи Цукагоши (1900-1943)


Перелёт из Токио в Лондон, 09.04.1937




Mitsubishi Ki-15 KAMIKAZE, Лондон, 1937 год

@темы: Япония, авиация, Масааки Иинума

---

Операция "Уотчтауэр"

Операция "Уотчтауэр"
Андрей Казымов


"Саси суги" Поражённые бомбами американских пикирующих бомбардировщиков авианосцы "Сорю" и "Кага" затонули к 20:00, "Акаги" и "Хирю" горели сотрясаемые внутренними взрывами. Штаб адмирала Ямамото выдвигал один за другим различные варианты действий, которые были или безнадёжны или бессмысленны, командующий их даже не рассматривал. Но как мы оправдаемся перед Императором за это поражение? – с нотками истерии в голосе воскликнул один из офицеров штаба. Оставьте это мне, - холодно ответил Ямамото, - только я буду оправдываться перед Его Величеством. В 0:15 командующий отменил все планы ночного сражения и приказал флоту соединиться, в точке лежащей на 350 миль к северо-западу от Мидуэя. Поставленный перед лицом неумолимых фактов в 2:55 Ямамото отменил операцию по оккупации атолла Мидуэй. На вопрос офицера штаба, а не преждевременно ли это решение он ответил: "Саси суги", что приблизительно переводится: "Цена и так уже слишком высока".

По решению правительства от японского народа был скрыт факт поражения у Мидуэя, напротив было объявлено о грандиозной победе на Алеутских островах. Поэтому адмирал Ямамото остался на посту командующего Объединённым флотом, но теперь он был полностью подконтролен Морскому Генеральному штабу. 14 июня японский флот был реорганизован согласно новой штатной структуры. Был создан новый 8-й флот со штабом в Рабауле на острове Новая Британия, в зону его ответственности вошли Новая Гвинея, архипелаг Бисмарка, Соломоновы острова и Коралловое море. Командующим флотом был назначен контр-адмирал Гунити Микава, до этого командовавший силами прикрытия Ударного авианосного соединения адмирала Нагумо. Район Новой Гвинеи был на тот момент одним из немногих мест боевого соприкосновения японских сил с войсками союзников, поэтому было принято решение перевести в Рабаул и штаб 11-го воздушного флота, т.е. всей базовой авиации ВМФ Японии.

По планам Императорской Верховной Ставки после разгрома американского флота в сражении у Мидуэя необходимо было перерезать жизненно важную линию коммуникаций союзников: США - Новая Зеландия - Австралия, захватив острова Фиджи, Новую Каледонию, Самоа, Порт-Морсби на Новой Гвинее и остров Гуадалканал. Сокрушительное поражение при Мидуэе, потеря 4 ударных авианосцев со всеми самолётами, большинством опытных экипажей и техперсоналом, заставило пересмотреть эти планы. От наступления на Новую Каледонию, Фиджи и Самоа пришлось отказаться, Порт-Морсби планировалось захватить, наступая по суше, через джунгли Новой Гвинеи. Однако на Соломоновых островах японцы продолжали продвигаться с целью укрепления оборонительного периметра, и в середине июня начинают строительство аэродрома на Гуадалканале.

Подготовка операции "Шнурки". Американское командование, вдохновлённое неожиданной победой у Мидуэя, решило перехватить инициативу, и провести несколько частных наступательных операций. Главнокомандующий силами союзников в юго-западной части Тихого океана генерал Макартур предложил: "Дайте мне флот с авианосцами и 1-ю дивизию морской пехоты, и я отберу у японцев Рабаул одним ударом". Командование американского флота решительно возражало против такой рискованной операции. Главнокомандующий ВМС США адмирал Кинг предложил план постепенного продвижения к Рабаулу вдоль цепи Соломоновых островов. Первой атакой на японский оборонительный периметр должен был стать захват островов Санта-Крус и острова Тулаги, на котором имелась якорная стоянка флота и база японских гидросамолётов. После укрепления на этом рубеже и создания аэродромов, планировался следующий прыжок под прикрытием базовой авиации на расстояние не более 300 миль. Так постепенно, шаг за шагом, пока Рабаул не станет в пределах досягаемости базовых истребителей.

Командование флота ни за что бы не доверило свои драгоценные авианосцы этой "сухопутной крысе" Макартуру, а без их прикрытия высадка в Тулаги находящемся вне зоны действия базовых истребителей была невозможна. Поэтому с санкции самого президента Рузвельта операция была поручена командующему Тихоокеанским флотом и всеми вооружёнными силами союзников в центральном секторе Тихого океана адмиралу Нимицу. Граница зоны ответственности командования Нимица была передвинута к западу от острова Гуадалканал. Предполагалось что после создания авиабаз, когда не будет необходимости в авианосцах дальнейшее наступление по Соломоновым островам, на Рабаул возглавит генерал Макартур, координируя его с наступлением своих войск из района Новой Гвинеи.

В начале июля в штабе адмирала Нимица практически заканчивали разработку операции, когда стало известно, что на соседнем с Тулаги острове Гуадалканал японцы строят аэродром. По данным разведки они планировали ввести его в строй в начале августа, и американцам следовало поторопиться, чтобы захватить его недостроенным. От того, чьи самолёты будут базироваться на нём, зависел успех всей операции. Поэтому до того никому не известный остров в южной гряде Соломоновых островов превратился в главную цель операции названой "Уотчтауэр" (Сторожевая башня), высадку десанта назначили на 1 августа. Общее руководство операцией на месте было поручено подчинённому Нимица - командующему вооруженными силами в южной части Тихого океана вице-адмиралу Гормли, в связи, с чем он перенёс свой штаб из Новой Зеландии в Нумеа на острове Новая Каледония. Всё планирование и подготовка к операции проходили в такой спешке, что молодые офицеры из штаба адмирала Гормли в шутку перекрестили операцию, назвав её "Шустринг", то есть шнурки для ботинок, которые во флоте, как известно, полагается завязывать быстро. По просьбе адмирала Гормли в связи с неготовностью войск начало операции перенесли на 7 августа.

Для оккупации островов была предназначена 1-я дивизия морской пехоты (генерал-майор Вандегрифт), переброшенная к концу июня в Веллингтон, на Новой Зеландии. Двадцать второго июля погруженная на 16 транспортов, под охраной 8 крейсеров , 15 эсминцев и 5 тральщиков она вышла в море. С западного побережья США на соединение с ними вышло ещё 7 транспортов с военными грузами. Все вместе они образовали соединение TF 62, десантные силы, под командованием контр-адмирал Тернера.

Для прикрытия вторжения были выделены силы авиационной поддержки, соединение TF 61 под командованием вице-адмирала Флетчера. В его состав входили авианосцы "Саратога", "Энтерпрайз" и "Уосп", в сопровождении линкора, 6 крейсеров, 16 эсминцев и 5 танкеров. На авианосцах в общей сложности было: 99 истребителей F4F-4 "Уайлдкэт", 101 пикирующий бомбардировщик SВD-3 "Доунтлес" и 40 торпедоносцев ТВF-1 "Эвенджер".

После сражения у Мидуэя палубные авиагруппы (АG) американских авианосцев, были переформированы и укомплектованы до штатной численности. В течение трёх недель проводились тренировки по боевому слаживанию эскадрилий и введению в строй пополнения, в основном выпускников лётных школ и резервистов. Проведена была и замена эскадрилий в авиагруппах. Авиагруппа АG-3 действовавшая в сражении у Мидуэя с палубы "Йорктауна", а после его гибели с "Энтерпрайза" вернулась на "Саратогу" вышедшую из ремонта. В её состав входила бомбардировочная эскадрилья VВ-3, потопившая авианосец "Сорю" и участвовавшая в потоплении крейсера "Микума". Также в АG-3 входила разведывательная эскадрилья VS-3, у Мидуэя её пилот обнаружили последний оставшийся авианосец японцев "Хирю", а на следующий день, действуя уже с "Энтерпрайза" участвовали в атаках на "Микуму". Так как торпедоносная эскадрилья VT-3 практически полностью погибла в Мидуэйском сражении, её заменила получившая новые торпедоносцы ТВF-1 "Эвенджер" эскадрилья VT-8. Истребительная эскадрилья "Саратоги" VF-3 понёсшая у Мидуэя большие потери была заменена на эскадрилью VF-5, до этого не участвовавшую в боях.

Авиагруппа "Энтерпрайза" AG-6 имела в своём составе истребительную VF-6, бомбардировочную VB-6, разведывательную VS-5 и торпедоносную VT-3 эскадрильи. Только пилоты VT-3, которые осваивали новые торпедоносцы, ещё не участвовали в боях. Бомбардировщики из VB-6 отправили на дно флагман Ударного Соединения авианосец "Акаги" и участвовали в потоплении авианосцев "Кага", "Хирю" и крейсера "Микума". Разведчики из VS-5 имели боевой опыт, действуя с "Йорктауна" в Коралловом море, они заменили сильно потрёпанную у Мидуэя эскадрилью VS-6. Истребители эскадрильи VF-6 у Мидуэя ни чем не прославились, во время атаки японской эскадры, потеряв прикрываемые пикировщики и торпедоносцы (10 торпедоносцев из 14 сбиты "Зеро"), сами вернулись на авианосец на последних каплях горючего.

Авианосец "Уосп" только что, пройдя Панамским каналом, прибыл с Европейского театра военных действий, где участвовал в конвойных операциях и занимался доставкой на осаждённую Мальту английских истребителей. Его авиагруппа АG-7 состояла из эскадрилий: VF-71, VS-71, VS-72, VT-7, в боях они не участвовали, но пилоты некоторых эскадрилий имели опыт ночных полётов, приобретённый в Англии.

Количество истребителей в авиагруппах, исходя из опыта предыдущих боёв, было увеличено, так если на "Лексингтоне" в мае их было 22, то теперь на однотипной "Саратоге" - 34. Все истребительные эскадрильи получили новую модификацию "Уайлдкэта" F4F-4. На новых "Диких кошках" было на два 12,7 мм пулемёта больше, хотя уменьшилось количество патронов на ствол, с 430 до 240 штук. Самолёт получил складное крыло, увеличенную в два раза площадь бронеспинки, бронеподдон под сиденьем и бронирование маслорадиаторов. Все бензобаки протектировались. Всё это усиление защиты привело к ухудшению маневренности, скорости и скороподъёмности. "Если F4F-3 ещё как-то мог существовать в одном небе с "Зеро", то у увальня F4F-4 нет никаких шансов" - говорили бывалые пилоты.

Торпедоносные эскадрильи получили новый торпедоносец-бомбардировщик ТВF-1 "Эвенджер", по всем статьям превосходивший предыдущий торпедоносец TBD-1 "Девастэйтор". Шесть "Эвенджеров" участвовали в битве у Мидуэя, они базировались на самом атолле, только один из них вернулся из торпедной атаки на эскадру Нагумо. Предстоящая операция была их первым боевым применением с палубы авианосцев.

В операции также была задействована базовая авиация южной части Тихого океана, командующий контр-адмирал Маккейн, её подразделения базировались на аэродромах Эфата, Нумеа, Тонгатабу, Фиджи, Эспириту-Санто и Самоа. Из Порт-Морсби и северо-восточной Австралии в своей зоне ответственности действовала авиация генерала Макартура. Но из-за значительной удалённости в районе Гуадалканала могли действовать только В-17 "Летающая крепость", летающие лодки РВY "Каталина" и "Хадсоны" австралийских ВВС. В районе операции были развёрнуты восемь американских подводных лодок.

Встреча соединений участвующих в операции произошла 26 июля в районе архипелага Фиджи. На борту "Саратоги" состоялось совещание всех командиров, где было объявлено о цели операции. В течение 4 дней были проведены учения по высадке десанта на одном из островов. Результаты маневров показали слабый уровень подготовки всех участников, но командование решило, что они не прошли даром, так как все извлекли необходимые уроки, 31 июля был взят курс на Соломоновы острова.

В Тулаги базировалась часть (примерно две трети) авиагруппы "Йокогама", летающие лодки Н6К5 "Мэвис" вели разведку, но в основном в направлении Новой Гвинеи. Гидроистребители А6М2-N "Руфь" - поплавковый вариант "Зеро", обеспечивали ПВО базы и строительства аэродрома. К 6 августа они записали на свой счёт сбитыми шесть В-17 "Летающая крепость", последняя их победа была 4 августа, когда над Тулаги семь А6М2-N сбили два В-17Е 11-й бомбардировочной авиагруппы. "Летающие крепости" базировались на аэродромах островов Новые Гебриды, с июля месяца вели постоянную разведку планируемых мест высадки, аэрофотоснимки, добытые в этих вылетах, являлись практически единственным источником информации о противнике. Новый аэродром на Гуадалканале должен был прикрывать с фланга наступление на Новой Гвинее. С введением его в строй в радиус действий не только "Бэтти" но и "Зеро" попадал остров Эспириту-Санто, в группе островов Новые Гебриды, на котором находились военно-морская и авиационная базы союзников. А так же большая часть Кораллового моря и аэродром в бухте Милн на юго-востоке Новой Гвинеи. Японцы пытались найти место для аэродрома в центре Соломоновых островов, но ни одной подходящей площадки пока обнаружить не удалось. В начале июля строительное подразделение флота начало улучшать посадочную площадку на острове Бука, чтобы там могли базироваться средние бомбардировщики, считалось, что после введения в строй аэродромов на Буке и Гуадалканале надёжная оборона Соломоновых островов будет обеспечена.

Всё внимание японцев в это время было сосредоточено на Новой Гвинее. Для наступления на Порт-Морсби 21 июля был высажен десант в Буне, на северо-восточном побережье острова. От Буны через джунгли и горы Оуэн Стэнли (высотой до 3500 м) на Порт-Морсби шла даже не дорога, а тропа под названием Кокода. Армия планировала начать по ней наступление, поэтому все силы 8-го флота занимались сопровождением конвоев на Новую Гвинею. Базовая авиация из Рабаула и Кавиенга практически ежедневно совершала налёты на аэродромы Порт-Морсби и в бухте Милн. Попытки базирования бомбардировочной авиации на аэродром Лае на севере Новой Гвинеи, поближе к объектам атаки, привели к большим потерям, поэтому постоянно там находилось только около эскадрильи истребителей. Практически ежедневные воздушные бои над Новой Гвинеей, показали полное превосходство пилотов "Зеро", над Р-40 "Томахаук" и Р-400 "Аэрокобра" (экспортный вариант Р-39 для Великобритании, реквизированный армией США) состоявших на вооружении американских и австралийских эскадрилий.

Японская разведка не смогла обнаружить ни подготовки операции, ни выдвижения американских сил. Хотя по докладам с начала месяца резко возросла сила налётов американских В-17 на Гуадалканал и Тулаги, а радиоразведка генерального штаба флота сообщила об увеличении интенсивности радиообмена противника в районе южных морей. Штаб 8-го флота сделал вывод, что противник возможно готовит удар подобный налету 10 марта авианосных самолётов на Лае, для противодействия наступлению армии на Порт-Морсби, а воздушные налёты на Гуадалканал носят отвлекающий характер, как бы в подтверждение этому очередной конвой в Буну (Новая Гвинея) подвёргшись сильному налёту вражеской авиации вынужден был повернуть назад в Рабаул.

7 августа. Приплыли… В 3:00 7-го августа обогнув Гуадалканал с запада, силы вторжения вошли в пролив, отделяющий его от Тулаги, позднее получивший название "Железное дно" из-за большого количества потопленных в нём кораблей. Вице-адмирал Флетчер со своим соединением авиационной поддержки TF 61 маневрировал в 80 милях южнее Гуадалканала. Авианосцы подняли в воздух свои авиагруппы в 5:30. Крейсера и эсминцы группы огневой поддержки открыли огонь по берегу в 6:13, через несколько минут в дело вступили пикировщики и истребители. Сорок четыре самолёта с авианосцев "Саратога" и "Энтерпрайз" оказывали поддержку высадке на Гуадалканал. За несколько минут до подхода ударной авиагруппы над островом появился гидросамолёт "Кертис SOC Сигалл" с крейсера "Астория". Лётчик доложил, что внизу всё спокойно, только несколько грузовиков движутся в направлении недостроенной взлётной полосы. Пикировщики с "Саратоги" за несколько минут уничтожили эту колонну. "Эвенджеры" из эскадрильи VT-8 были отправлены на разведку, в северо-западном секторе, ни чего не обнаружив, они по возвращении отбомбились по целям на острове Флорида.

Тридцать самолётов с "Уоспа" атаковали цели на островах Тулаги, Гавуту и Танамбого. Японская база гидроавиации в гавани Тулаги была уничтожена пикировщиками с авианосца "Уосп", семь летающих лодок Н6К5 и девять гидроистребителей А6М2-N даже не успели взлететь. Зенитные орудия в Тулаги до того как были подавлены, смогли сделать всего несколько залпов. Авиагруппа "Энтерпрайза" обеспечивала ПВО и разведку. В 6:52 в небе появился одинокий японский самолёт, который был немедленно сбит истребителями. Один "Уайлдкет" потопил шхуну, перевозившую бензин. В ходе этих боевых вылетов было потеряно два истребителя. Всего в первый день операции самолётами палубных авиагрупп было совершено около 700 боевых вылетов.

Остров Гуадалканал имеет 150 километров в длину и 50 в ширину, он покрыт джунглями и болотами, это не тропический рай, а скорее малярийный ад, кишащий москитами и змеями. Климат на острове можно определить тремя словами - удушающая жара и сырость. На северном берегу, в долине реки Лунга, в самой ровной местности острова японцы и строили аэродром. В 6:50 был отдан приказ, приготовиться к высадке, в 8:00 первый морпех из 10 тысяч планируемых к высадке на Гуадалканал ступил на берег. Японский гарнизон Гуадалканала состоял из 400 солдат 84-го и 81-го гарнизонных подразделений под командованием капитан-лейтенанта Масаки, и примерно 2500 рабочих 11 и 13-го строительных подразделений (в основном корейцев), не оказав практически никакого сопротивления, они отступили в джунгли. От случайной пули погиб один американский десантник. Медленно продвигаясь по джунглям, они обнаружили два брошенных японских лагеря. Во второй половине дня они поймали несколько корейцев, которые рассказали, что противник отступил к холмам. На ночь американцы, опасаясь ловушки, заняли круговую оборону вокруг захваченных лагерей.

На другом берегу 20-ти километрового пролива, в бухте острова Флорида американские рейнджеры высадились на трёх небольших островках Тулаги, Гавуту и Танамбого. Тулаги до войны был единственным оплотом цивилизации на Соломоновых островах, там размещалась резиденция Британского губернатора. Эта группа островов не случайно была выбрана административным центром Соломоновых островов, удобные гавани и якорные стоянки, песчаные пляжи, сухие леса и самое главное приемлемый климат. Гарнизоны этих островов, в общей сложности, состоявшие из 2400 военнослужащих и 144 строителей, умело, используя пещеры и гроты, местами, подходившие к самому берегу заняли оборону. Весь день продолжались бои в джунглях и на берегу. Американцам пришлось задействовать все резервы, предназначенные для высадки на островах Санта-Крус (всего высажено около 6000 человек), так что от десанта на них пришлось отказаться. Измотанные дневными боями к ночи морские пехотинцы заняли оборону, японцы наоборот согласно своей тактике готовились к ночным атакам.

Ответный ход. Около 6:30 утра командующего 8-м флотом Японии вице-адмирала Гунити Микаву разбудили, доложив о радиограмме, с сообщением о начале высадки американцев на Гуадалканале и Тулаги. В радиограмме из штаба авиагруппы "Йокогама" находившемся на острове Гавуту сообщалось, что все летающие лодки сожжены и не достались врагу. Прежде чем снаряды американских кораблей разнесли японскую радиостанцию в Тулаги, пришла ещё одна радиограмма, с просьбой о помощи и клятвой "сражаться до последнего". Микава немедленно начал собирать все имеющиеся под рукой корабли для удара по десанту.

На Рабаул базировалась 25-я воздушная флотилия базовой авиации флота под командованием контр-адмирала Садаеси Ямада. В её состав входили 4-ая авиагруппа (32 G4М1 "Бэтти" и 12 G3М2 "Нелл"), истребительная авиагруппа "Тайнань" (34 А6М2 "Зеро" и 1 разведчик С5М2 "Бэбс") и часть упоминавшейся выше авиагруппы "Йокогама" (5 летающих лодок Н6К5). Флотилия почти шесть месяцев вела непрерывные бои в районе Рабаула и в ближайшее время планировалась её замена 26-й флотилией, вывод на отдых и пополнение.

Также в Рабаул недавно прибыла 2-я смешанная авиагруппа, приданная 8-му флоту. В её составе было 16 пикирующих бомбардировщиков D3А1 "Вэл" и 16 истребителей А6М3, она готовилась к переброске на аэродромы Новой Гвинеи. А6М3 был новой модификацией "Зеро", с более мощным мотором, увеличенным до 100 выстрелов боекомплектом пушек. Из-за срезанных законцовок крыльев, в плане он имел совершенно не привычный силуэт, и союзники присвоили ему другой идентификационный код "Хэп". Скорость и скороподъёмность новой модификации незначительно возросли, а вот радиус действия уменьшился, поэтому они пока обеспечивали ПВО Рабаула.

Из выше перечисленных авиачастей наибольший опыт боевых действий имели лётчики авиагруппы "Тайнань", некоторые из них начали воевать ещё в Китае. Начало войны авиагруппа встретила на аэродромах острова Тайвань, откуда совершала налёты на Филиппины на дальность 450-500 миль, затем участвовала в боях при захвате Явы. В апреле с прибытием в Рабаул они сразу приняли самое активное участие в налётах на Порт-Морсби. С апреля по июль пилоты авиагруппы совершили более 600 боевых вылетов и записали на свой счёт 246 побед, потеряв 20 самолётов и лётчиков.

Основная ударная сила адмирала Ямада, 4-я авиагруппа был сформирована в начале войны и переведёна в Рабаул после его захвата, в начале февраля 1942 г. Уже 20 февраля во время отражения рейда авианосца "Лексингтон" на Рабаул, в атаке на него она потеряла 15 "Бэтти" (все ветераны). Потери были восполнены самолётами G3М2 "Нелл", из состава 1-й авиагруппы. В течение последующих 5-ти месяцев основной целью пилотов 4-й авиагруппы был Порт-Морсби, только во время сражения в Коралловом море (7.05.42.), им довелось атаковать корабли противника, однако безрезультатно. На данный момент в авиагруппе проводилась постепенная замена морально устаревших G3М2 "Нелл" на G4М1 "Бэтти".

Сразу после известия о высадке американцев штаб 11-го воздушного флота приказал авиагруппе "Мисава" из состава 26-й воздушной флотилии, базирующейся в Кавиенге на острове Новая Ирландия перебросить в Рабаул часть своих сил. Девять "Бэтти" перелетели на аэродром Вунаканау вблизи Рабаула 7 августа, на следующий день прибыли ещё 17 бомбардировщиков.

Утром 7 августа на аэродромах Рабаула 17 А6М2 авиагруппы "Тайнань" под командованием капитан-лейтенанта Накадзима и 27 G4М1 4-й авиагруппы, готовились к налету на аэродромы в бухте Милн на юго-востоке Новой Гвинеи. В срочном порядке их перенацелили на американский десант. На "Бэтти" уже были подвешены бомбы, и менять их на более эффективные против кораблей торпеды не стали. Пилоты авиагруппы "Тайнань" уже ожидавшие команды на взлёт, снова были построены для инструктажа и впервые услышали про Гуадалканал, в небе над которым им предстояло сражаться в течение почти четырёх месяцев, а многим погибнуть. Инструктаж был короткий, командир авиагруппы капитан 1-го ранга Сайто Масао довёл до подчинённых информацию о высадке американцев и поставил задачу на сопровождение "Бэтти", для удара по кораблям десанта. "От нашей базы до Гуадалканала около 560 миль, это самое большое расстояние, которое вы способны пролететь, вы должны выжать из своих самолётов буквально всё" - так он закончил инструктаж.

На 10 минут раньше основных сил вылетели истребители "чистильщики воздуха" с задачей связать боем вражеский воздушный патруль. Основные силы взлетели в 7:50. Проведя в воздухе 3,5 часа, японские пилоты проявили всё мастерство и прекрасное знание возможностей своих машин, лишь один самолёт вернулся из-за неисправности мотора. Из шестнадцати пилотов "Зеро" участвовавших в этом бою, пятеро были асами, из них двое с опытом боёв в Китае, ещё несколько человек станут асами в боях за Гуадалканал. Это была их первая встреча в бою, с палубными самолётами и пилотами американского флота.

В 11:00 они вступили в бой с патрулирующими над островом "Уайлдкэтами" с авианосца "Энтерпрайз". В отражении налёта также участвовали "Доунтлесы" видимо из эскадрилий отбомбившихся по опорным пунктам японцев, затем подоспели истребители эскадрильи VF-5 с "Саратоги". Управление истребителями американцы осуществляли по данным радиолокатора с тяжёлого крейсера "Чикаго", который обнаружил японские самолёты на дальности 43 мили.

В завязавшейся короткой схватке американцы потеряли 9 истребителей и два "Доунтлеса", а японцы два "Зеро". В этом бою унтер-офицер Хироюши Нишизава (погиб 10.1944 имея на счету 103 победы) записал на свой счёт шесть F4F-4. Унтер-офицер Сабуро Сакаи (на этот момент 56 побед) сбил "Уайлдкэт" лейтенанта Дж. Дж. Сьюзерленда из VF-5. Японца поразила живучесть американского истребителя, он продолжал лететь после 500 или 600 пуль выпущенных по нему, пришлось дать очередь из пушек. Американский летчик спасся на парашюте, он продолжит воевать и в последствии станет асом. Также Сакаи отметил, что F4F-4 самый маневренный из всех истребителей союзников, с какими ему приходилось сражаться. Не смотря на такую маневренность, прямо в ходе боя японский пилот сделал своей "Лейкой" фотографию, зайдя в хвост ещё не повреждённому американскому самолёту!

После этого самолёт Сакаи был обстрелян выскочившим из облаков "Доунтлесом", из эскадрильи VS-71, одна пуля из очереди, выпущенной стрелком бомбардировщика Г. Эллиотом, пробив остекление кабины, прошла в нескольких дюймах от его головы. Разозлённый Сакаи зайдя в хвост, одной очередью сбил SВD-3. Стрелок погиб, а лётчик лейтенант Д. Адамс спасся на парашюте, за этот бой он получил Военно-морской крест.

Продолжая полёт, Сакаи заметил группу из восьми самолётов, приняв их в горячке боя за "Уайлдкэты", он решил атаковать их снизу сзади. На самом деле это была группа из восьми "Доунтлесов", под командованием лейтенанта К. Хоринбюргера из эскадрильи VВ-6. Он понял свою ошибку, когда было уже поздно отворачивать, продолжив атаку, Сакаи попал под перекрёстный огонь стрелков. Одна из пуль попала японскому летчику в глаз и навылет пробила череп. Каким-то чудом Сакаи остался жив и даже не потерял сознание. Но он почувствовал, что почти ничего не видит, а левая рука и правая нога парализованы. Тем не менее, он сумел удержать самолет от падения, шарфом перевязать голову, а затем - взять курс на Рабаул. Обратный путь занял почти четыре часа. Несколько раз "отключаясь" и вновь приходя в себя, Сабуро Сакаи все же привел самолет на аэродром и совершил посадку. Ему предстояло совершить еще одно чудо: пережив потерю глаза и преодолев паралич конечностей, он вернулся в истребительную авиацию! К концу войны на его счету было 64 сбитых американских самолета. В 1982 году ему представился случай пожать руку Гарольду Джонсу – стрелку одного из "Доунтлесов", едва не прервавших его жизненный путь.

Вернемся к описанию событий, происходивших на Гуадалканале утром 7 августа 1942 года. Бомбардировщики японцев, не обратили ни какого внимания на груды вооружения и снаряжения, выгруженные на берег. Всё своё внимание они сосредоточили на кораблях но, сбрасывая бомбы с горизонтального полёта, не добились ни одного прямого попадания, зато потеряли от зенитного огня и истребителей пять "Бэтти". По возвращению в Рабаул пилоты "Зеро" доложили о 43 сбитых F4F-4, правда, 7 из них были объявлены сбитыми вероятно, американцы заявили об уничтожении восьми "Бэтти".

Следом за первой группой вылетели девять пикирующих бомбардировщиков D3A1 "Вэл" из 2-й авиагруппы, под командованием лейтенанта Фумито Инуе, без истребительного прикрытия. То, что они не вернутся из этого вылета, было ясно всем, так как Гуадалканал лежал за пределами их радиуса действия, топлива на обратный путь до Рабаула не хватало. На всём протяжении маршрута не было ни одной пригодной посадочной площадки, единственной возможностью спастись для них было, дотянуть до острова Шортленд, где была база гидросамолетов и якорная стоянка. Нет сведений, что это было, инициатива пилотов пожертвовать собой, предвосхитившая будущие полёты камикадзе, или приказ командования любой ценой нанести удар по противнику.

Через 1,5 часа после первого налёта они появились над американскими кораблями. В воздухе над зоной высадки патрулировала четвёрка "Уайлдкэтов" из VF-6, под командованием лейтенанта Э.О. Ворса. Еще полчаса назад поступило сообщение о приближении неизвестных самолётов, а Ворс и его пилоты никак не могли обнаружить врага, за это время с "Саратоги" была поднято по тревоге ещё шесть истребителей эскадрильи VF-5. Наконец Ворс, делая разворот над островом Саво, заметил три "Вэла" подходящих со стороны Гуадалканала к транспортам стоящим у Тулаги. Времени на маневры не оставалось, "Вэлы" уже готовились перейти в пикирование, Ворс открыл огонь по замыкающему пикировщику, пилоты его звена бросились в погоню за остальными. Японцы немедленно спикировали на транспорты, самолет по которому вел огонь Ворс получив повреждения, не смог выпустить воздушные тормоза и лейтенант, повиснув у него на хвосте, вел огонь пока не вышел из пикирования на высоте около 700 метров, а горящий пикировщик врезался в воду. Его подчиненным так не повезло, два головных "Вэла" при пикировании применили воздушные тормоза и "Уайлдкэты" проскочили вперед не в состоянии сбросить скорость и потеряли японцев.

В это время над проливом "Железное дно" появилась шестерка F4F-4 из эскадрильи VF-5. Заметив черные шапки разрывов, вокруг пикирующих D3A1 они бросились в атаку, но смогли перехватить их только на выходе из пикирования. Унтер-офицеры Дональд Рунион и Паккард догнали один из пикировщиков над мысом Лунга, под огнём Паккарда он вспыхнул и взорвался в воздухе, практически сразу они заметили второго японца и Рунион быстро расправился с ним. Продолжая полет, Рунион заметил еще пару "Вэлов" идущих над самой водой на северо-запад, он атаковал и сбил одного из них, второго догнала и уничтожила пара F4F-4 пилотируемая энсинами (младшее офицерское звание в американском флоте) Марчем и Шумейкером.

Из девяти "Вэлов" участвовавших в атаке пятеро были сбиты, двоих записали на счёт унтер-офицера Д. Руниона из VF-5, а остальные на обратном пути из-за нехватки горючего сели на воду. Результатом этого вылета было попадание одной бомбы в эсминец "Магфорд", вызвавшей пожар, убито 22, ранено 17 человек, но к вечеру боеспособность корабля была восстановлена. Американцы заявили об уничтожении в бою 18-ти "Вэлов".

Попытка американского командования нейтрализовать базовую авиацию противника потерпела неудачу. Назначенные для превентивной бомбардировки Рабаула, шестнадцать В-17Е под командованием подполковника Р. Кармичела опоздали на два с половиной часа, двое вернулись из-за неполадок в двигателях, один разбился при взлёте. Вылетевшие с аэродрома в Австралии "Летающие крепости" дозаправились в Порт-Морсби и появились над Рабаулом в 10:30. Они перепахали взлётную полосу аэродрома в Рабауле, японские истребители А6М3 из 2-й авиагруппы сбили один В-17, а американские воздушные стрелки доложили о семи сбитых истребителях.

Командующий 8-м флотом адмирал Микава уверенный, что американцев остановит не воздушная, а морская мощь собирал корабли для удара по десанту. Его флагман тяжёлый крейсер "Текай", занимался боевой подготовкой в море вблизи Рабаула. 6-я дивизия крейсеров контр-адмирала Гото в составе "Аоба", "Како", "Фурутака" и "Кинугаса", свидетели гибели авианосца "Сёхо" в Коралловом море, находилась в Кавиенге. Все они получили приказ срочно прибыть в Рабаул. Американский разведчик В-17Е обнаружил 6-ю дивизию крейсеров в 12:30 к северу от Рабаула, и сообщил о пяти крейсерах и эсминце. На эту информацию не обратили внимания, подумаешь какие то корабли противника, идут из одной базы в другую.

Из двух лёгких крейсеров и восьми эсминцев входивших в состав 8-го флота в Рабауле был только лёгкий крейсер "Тенрю". Один лёгкий крейсер с двумя эсминцами сопровождал конвой в Буну, два эсминца получившие повреждения от атак авиации, при сопровождении предыдущих конвоев ушли на ремонт в Сингапур. Ещё три устаревших эсминца стояли в Рабауле на переоборудовании в скоростные войсковые транспорты. С конвоем из Трука в Рабаул прибыли лёгкий крейсер "Юбари" и эсминец "Юнаги" из состава 4-го флота, адмирал Микава приказным порядком включил их в состав своего соединения.

В 14:30 Микава со штабом поднялся на борт своего флагмана и в 16:48, в сопровождении двух лёгких крейсеров и эсминца вышел в точку рандеву с крейсерами 6-й дивизии. Встреча с ними произошла через три часа после выхода из гавани. Уже в сумерках в 20:00, японское соединение напоролось на американскую подводную лодку S-38 (капитан 3-го ранга Х. Мансон), встреча оказалась неожиданной для обеих сторон. Американцы едва успели погрузиться, а японцы шарахнулись в сторону, с ужасом вглядываясь в поверхность моря, но торпедной атаки не последовало. Зато радиограмма об обнаружении "двух эсминцев и трёх больших кораблях, следующих на юго-восток" была отправлена в Перл-Харбор. Когда и эта телеграмма дошла до адмирала Тернера то тоже не очень его обеспокоила, подумаешь, где-то далеко на севере несколько японских кораблей покинули гавань.

Три японские подводные лодки, патрулировавшие у северного побережья Австралии, получили приказ следовать к Гуадалканалу. Днём с Трука в Рабаул пришли ещё три подводные лодки, после дозаправки и пополнения запасов они смогли выйти на поиск противника только 9 августа.

На этот момент в Рабауле шла подготовка сил к высадке десанта в бухте Милн на Новой Гвинее с целью захвата находящегося там аэродрома. Представитель штаба 17-й армии заявил, что они без труда уничтожат американцев рискнувших высадиться на острове, но решение о направлении сил армии вместо Новой Гвинеи на Гуадалканал должно решаться на более высоком уровне. Поэтому 8-му флоту пришлось сформировать из сил, что были под рукой десантный отряд примерно в 500 человек. Эти мизерные силы были погружены на транспорт и в сопровождении судна снабжения и минного заградителя "Цугару" отправлены к Гуадалканалу, вслед за крейсерами. В случае если соединение адмирала Микавы добьётся победы, они должны были высадиться на остров и разгромить американский десант. На следующий день, когда стали примерно известны силы американского десанта, им приказали вернуться в Рабаул. На обратном пути их подкараулила подводная лодка S-38, на этот раз она не упустила свой шанс и потопила транспорт "Мейо-Мару", погибло 342 человека.

8 августа. Всё хорошо прекрасная маркиза… Ночью на Тулаги и прилегающих островках никто не сомкнул глаз, японцы несколько раз, то с истошными криками "Банзай!" то, незаметно подкравшись, бросались в атаку. Практически каждый раз дело доходило до рукопашной, к утру все джунгли были завалены трупами. На Гуадалканале несколько мелких групп японцев также попытались напасть на противника, но в основном американцы не давали себе спать сами, на каждый шорох или звук из джунглей они открывали бешеную пальбу, перебив много животных ведущих ночной образ жизни.

С рассветом морская пехота на Гуадалканале начала дальнейшее наступление, захватила аэродром с недостроенной взлётной полосой, электростанцию и склады с запасами продовольствия, оружия и медикаментов. Аэродром, назвали "Гендерсон-Филд" в честь командира эскадрильи бомбардировщиков корпуса морской пехоты, майора Гендерсона погибшего в сражении у Мидуэя.

На другой стороне пролива к утру, японцы укрылись в своих пещерах, а американцы пошли на штурм. На Тулаги капитану Торгерсону пришла в голову мысль подрывать входы в пещеры. Подползая, под прикрытием снайперов, американцы закладывали взрывчатку и подрывали пещеры. Таким образом, хоронили защитников острова живьём. На Танамбого где пещеры местами подходили к самому берегу, этот метод не прошёл. Здесь после обстрела из корабельных орудий высадили подкрепление с двумя танками амфибиями, но японцы буквально бросились на танки в рукопашную и сожгли их. Для подавления опорных пунктов пришлось вызывать пикировщики с авианосцев. "Стойкость японских солдат потрясла нас до глубины души, они все как один сражались до последнего вздоха, предпочитая скорее покончить с собой, нежели сдаться на милость наших солдат" – писал потом генерал-майор Вандегрифт. В плен было взято только двадцать три человека. В общем, эти три островка были захвачены к 22:00, когда на них в живых не осталось ни одного японца. Собственные потери американцев составили 108 человек убитыми и 140 раненными. Командующий вооруженными силами в южной части Тихого океана вице-адмирал Гормли из Нумеа прислал телеграмму: "Достигнутые к настоящему времени результаты позволяют каждому офицеру и рядовому, гордится нашими силами вторжения".

В этот день в Рабауле утром к вылету подготовили 14-ть G4M1 из 4-й авиагруппы и девять из авиагруппы "Мисава", в сопровождении 15-ти А6М2 авиагруппы "Тайнань", "Бэтти" на этот раз несли торпеды. О приближении вражеских самолётов американцы узнали на много раньше обнаружения их радарами кораблей. Ещё в 1939 г. австралийские ВМС скрытно развернули на Соломоновых островах свои наблюдательные посты, снабжённые радиостанциями, многие из них необнаруженные японцами продолжали работать, сообщая командованию о замеченных кораблях, самолетах и войсках противника.

Транспорты успели сняться с якорей и отойти от берега. Американские истребители были подняты заблаговременно, одна группа завязала бой с "Зеро". В это время пилоты из эскадрильи VF-5 атаковали торпедоносцы и смогли сбить несколько ещё до сброса торпед, два записано на счет энсина В.М. Роуса, один на Д. Руниона. В этом бою американцы потеряли четыре "Уайлдкэта", о потерях японских истребителей не сообщали даже американцы, видимо их не было. Крейсера и эсминцы своим огнём преградили путь к транспортам, и заявили о 13-ти сбитых "Бэтти". В цель попала одна торпеда, повредив эсминец "Джарвис" и два горящих торпедоносца врезались в транспорты, один тяжело повредил быстроходный транспорт "Барнет", а второй врезался в палубу транспорта "Дж. Ф. Элиот". Команда в панике покинула корабль, начавшийся пожар так и не смогли потушить и на следующее утро его добили свои корабли. Одна "Бэтти" упала в воду так близко к борту американского транспорта, что его матросы бросили спасательные круги оставшимся в живых японским пилотам. На самом деле, на базу не вернулось пять "Бэтти", все остальные получили повреждения различной тяжести. Пилоты заявили о потоплении тяжёлого крейсера, эсминца и девяти транспортов, и повреждении ещё нескольких кораблей. Видимо в этот день в вылете участвовали и оставшиеся шесть-семь "Вэлов" из 2-й авиагруппы, есть сведенья, что в транспорты врезались горящие пикировщики, а не торпедоносцы. Сколько из них было сбито не известно, все равно, ни один из них из-за нехватки топлива на базу не вернулся.

За весь день 8 августа самолёты с американских авианосцев совершили 388 вылетов, на поддержку наступления на островах, разведку и отражение налётов противника. В воздушных боях наиболее отличился унтер-офицер Дональд Рунион из VF-5 , сбивший три самолёта ("Бэтти" и 2 "Вела"), к концу войны на его счету будет 11 побед, неплохой результат для американского флота.

Они идут.

Согласно плана операции авианосцы вице-адмирала Флетчера должны были обеспечивать прикрытие высадки в течение 48-ми часов. Однако в 18:00 через 36 часов после начала высадки он потребовал у вице-адмирала Гормли разрешения вывести авианосцы из боя. Причины им были указаны следующие - в связи с наличием большого количества японских ударных самолётов в этом районе, в связи с большими потерями в истребителях, и из-за необходимости пополнить запасы топлива у кораблей эскорта. Не дожидаясь ответа, он начал отход на юго-восток.

Командующий десантными силами контр-адмирал Тэрнер считал, что ему для полной разгрузки транспортов понадобится ещё два дня, к вечеру 8-го было выгружено 25% грузов. Он узнал об отходе Флетчера из перехваченной радиограммы! Флетчер уходит, потеряв 16 истребителей и два пикировщика, ещё пять истребителей выведены из строя, ссылаясь на наличие большого количества ударных самолётов противника в этом районе, хотя за два дня были серьёзно повреждены всего три корабля! Тэрнер был в бешенстве! Вероятность атаки японской авиации на соединение Флетчера с учетом того, что район маневрирования авианосцев юго-восточнее Гуадалканала находился вне радиуса действия "Зеро", была минимальной. Послать "Бэтти" без истребительного прикрытия против авианосцев японцы могли, но по опыту боевых действий вероятность успеха такой атаки была ничтожно мала. К тому же за два дня японская авиаразведка так и не смогла обнаружить американские авианосцы.

Практически одновременно в 18:21 Тэрнер получил ещё одну радиограмму из Австралии. В ней сообщалось, что разведывательный "Хадсон" в 10:26 обнаружил японские корабли, входившие в пролив между островами Шуазель и Бугенвиль, в 350 милях на северо-запад от Гуадалканала. Сильный зенитный огонь помешал пилоту определить класс кораблей, он доложил об обнаружении 3-х крейсеров, 3-х эсминцев и 2-х гидроавианосцев, а что помешало ему выйти в эфир и доложить о контакте немедленно история умалчивает. Продолжив полёт согласно графика, вернувшись на базу и попив чайку, он спокойно отправился на доклад. Восемь драгоценных часов были потеряны!

Действуй пилот согласно инструкции и немедленно выйди в эфир, на разведку были бы отправлены самолёты с авианосцев, наверняка они определили бы действительный состав соединения. Возможно, Флетчер до захода солнца успел бы нанести удар почти всей своей палубной авиацией. Никто не сообщил Тэрнеру, что пролив, получивший позднее название Слот (Щель), по которому к нему шли японские корабли, в течение дня не был осмотрен, так как самолёт, назначенный для поиска на этом направлении, из-за плохой погоды вернулся на базу. Исходя из разведданных, в связи с наличием у противника гидроавианосцев, им были сделаны выводы, что возможно японцы планируют создать базу гидросамолетов на одном из островов северо-западнее Гуадалканала, с целью начать с утра совместные атаки базовой и гидроавиации.

В 20:30 Тэрнер вызвал к себе на штабной транспорт для совещания командира дивизии морской пехоты генерал-майора Вандегрифта и командующего силами охранения австралийского контр-адмирала Крачли. "Поскольку мы остались без авиационного прикрытия, на рассвете я увожу свои транспорты" - сообщил им Тэрнер. Настала очередь прийти в уныние генералу Вандегрифту, которого оставляли без необходимого количества продовольствия, боеприпасов и без авиационной поддержки.

Совещание командования закончилось около ноля часов 9 августа. Разгрузка транспортов из-за темноты прекратилась, морская пехота праздновала победу на Тулаги и окапывалась на Гуадалканале, а корабли охранения заняли свои места согласно ночной диспозиции. Так как ночной атаки надводных кораблей противника не ожидалось, а люди находились на постах в боеготовности № 1 уже 48 часов, то половину экипажей отправили отдыхать.

Силы охранения были разделены на три группы, каждая патрулировала в своём секторе. В радиолокационный дозор на наиболее опасные направления были высланы два эсминца. Адмирал Крачли убыл на совещание на своём флагманском крейсере "Австралия", оставив за себя командира "Чикаго" кэптена Боуда и не дав ему ни каких указаний на случай нападения противника. Зная, что адмирал вернётся к полуночи, тот отправился спать, вообще оставив соединение без командира! По окончании совещания Крачли решил не возвращаться к своему соединению, а патрулировать до утра в 7 милях к западу от транспортов! На этот момент японское соединение находилось в часе хода от охранения американцев.

Вице-адмирал Микава вёл свои корабли, чтобы уничтожить транспорты противника и сорвать высадку десанта. Утром 8 августа, ещё до обнаружения австралийским "Хадсоном", он отправил на разведку бортовые гидросамолёты с крейсеров E13A1 "Джейк" и F1M2 "Пит". Одного из них F1M2 сбил "Доунтлес" из VS-5 также летавший на разведку, но двое к полудню вернулись, доставив ценные сведения.

Согласно их данных добытых, несмотря на истребительные патрули, противник имел в районе высадки 18 транспортов, линкор, 6 крейсеров и 19 эсминцев. О наличии до сих пор не обнаруженных авианосцев, прикрывающих десант, было известно от пилотов базовой авиации, по присутствию в воздухе палубных самолётов противника. Микава планировал стремительной ночной атакой прорваться к якорным стоянкам у Гуадалканала и Тулаги, где артиллерией и торпедами уничтожить транспорты противника. Затем быстрый отход, чтобы не попасть под удар палубной авиации с наступлением утра.

За два часа хода до Гуадалканала Микава поднял два самолёта Е13А1 с осветительными бомбами для уточнения положения противника и целеуказания. В 23:45 они были замечены с американских кораблей и опознаны, но опять никаких мер предосторожности принято не было. На рейде Тулаги горел подожженный в результате дневного налёта транспорт "Дж. Ф. Элиот", служа прекрасным ориентиром японским лётчикам.

9 августа. "Текай" подкрался незаметно. Японцы не имели радиолокаторов, но на каждых довоенных учениях они отрабатывали основной вопрос боевой учёбы - внезапная ночная атака. Это была основа их тактики против числено превосходящего противника. Для выполнения подобной задачи они имели подготовленный личный состав, прекрасные ночные приборы наблюдения и вооружение во многом лучше, чем у противника.

Корабли Микавы в 0:54 заметили несущий радиолокационный дозор эсминец "Блю" и прошли у него за кормой в трёх километрах!!! Американцы объясняют этот факт несовершенством радара, который не выделял целей на фоне берега, а сигнальщики всё своё внимание сосредоточили на появившейся прямо по курсу шхуне?! Второй дозорный эсминец японцы тоже заметили в 1:15 и обошли, правда, на большей дистанции. В 1:34 они повстречали эсминец "Джарвис" повреждённый авиаторпедой во время дневной атаки, он шел на тыловую базу для ремонта, его средства связи были выведены из строя. Не открывая артиллерийского огня, по нему выпустили несколько торпед, но промахнулись. Обеспокоенный тем, что позади остались три корабля противника, Микава приказал своему единственному эсминцу отделиться и прикрывать крейсера с тыла.

В 1:36 впереди была обнаружена южная группа охранения (2 крейсера и 2 эсминца), патрулировавшая в проливе между островом Саво и Гуадалканалом. Через две минуты Микава приказал выпустить торпеды, с дистанции 60 кабельтовых. Через 5 минут американский эсминец заметил странные тени в 25 каб., и передал по радио: "Внимание! Внимание! Три вражеских корабля в акватории острова Саво!" В этот момент японские самолёты сбросили САБы над транспортами у Тулаги и на их фоне чётко обозначились силуэты американских кораблей. Японцы немедленно открыли огонь из всех орудий.

В австралийский крейсер "Канберра" две торпеды и первые снаряды попали практически одновременно, всего он получил 24 снаряда (затонул в 8:00). Американский крейсер "Чикаго" получил торпеду в нос и снаряд в основание мачты, его артиллеристы ничего не видя, стреляли наугад. Корабль спасло то, что, сохранив ход в 25 узлов, он отвернул влево, и разминулся с противником, который повернул в другую сторону, обнаружив северную группу охранения. Командир "Чикаго" кэптен Боуд даже не сообщил о том, что он ведёт бой. Оба американских эсминца этой группы получили серьезные повреждения. За 6 минут с первой группой было практически покончено, но атаку транспортов пришлось отложить, чтобы северная группа кораблей противника не атаковала с фланга. Читателям, наверное, уже не покажется странным, что и эти корабли союзников даже не подозревали о противнике.

Северная группа патрулировала в проливе между островами Саво и Флорида и состояла из четырёх крейсеров и двух эсминцев. Продолжая добивать южную группу, японцы в 1:49 выпустили торпеды по северной, а через минуту перенесли огонь. Головной тяжелый крейсер "Винсеннс" несколько минут "упрашивал" японцев не стрелять по "своим", а открывшая огонь "Астория" прекратила его, как только командир крейсера поднялся на мостик и приказал прекратить "обстрел своих кораблей". Японцы, получившие время для сближения с противником, за 20 минут превратили три тяжелых крейсера в горящие развалины.

Флагман "Винсеннс" получив три торпеды и град снарядов, в 2:50 перевернулся и затонул, еще раньше в 2:35 отправился на дно "Куинси". "Асторию" пытались спасти, но к полудню поняли, что бесполезно, в 14:15 она затонула. За время этого боя в японские крейсера попало 5 или 6 снарядов (58 убитых и 53 раненых), самый большой урон нанесли два снаряда с "Куинси" уничтоживший штурманскую рубку на японском флагмане "Текай", где сгорели все карты района, которыми пользовался штаб адмирала Микавы.

Японские гидросамолёты продолжали сбрасывать САБы над транспортами противника, охранение которых было практически разгромлено. Участие американской авиации в этом бою заключалось так же в освещении поля боя, гидросамолёты горели на катапультах своих крейсеров, прекрасно помогая японским наводчикам в прицеливании.

У союзников оставалось два лёгких крейсера и десяток эсминцев, плюс адмирал Крачли на "Австралии", все они находились несколькими группами на значительном удалении друг от друга. Казались японцам, не составило бы большого труда уничтожить все транспорты и поставить точку на операции "Уотчтауэр", но в 2:40 Микава отдал приказ отходить. Основной причиной заставившей японского командующего принять это решение были американские авианосцы, об уходе которых он не знал. До рассвета оставалось всего несколько часов, а в ходе боя строй его кораблей был нарушен, шли они курсом, уводящим от транспортов. Почти все торпеды были израсходованы, штурманские карты района уничтожены. На принятие решения повлияла также уверенное заявление армии, что она без труда выкинет противника с Гуадалканала. Перестроение, смена курса и атака транспортов противника задержали бы японское соединение в районе острова до самого рассвета и неминуемо подставили под удары палубной авиации. Авиации, которой не было…

Все это время с 18:00 Флетчер вёл свои авианосцы на юго-восток, около 1:00 он приостановил отход, так как разрешения от командования всё ещё не было получено. После 2:00 стали поступать первые известия о разгроме у Гуадалканала. Тэрнер по радио взывал о помощи. Командир авианосца "Уосп" чьи пилоты имели опыт ночных полётов, предложил атаковать противника силами своей авиагруппы, и три раза получил отказ на свои настойчивые просьбы. Наконец в 3:30 пришло разрешение адмирала Гормли на отход от Гуадалканала, Флетчер с чистой совестью продолжил движение в тыл.

Адмиралу Гормли из Нумеа конечно трудно было разобраться в обстановке, единственное, что он понял это то, что драгоценные авианосцы в опасности. Американцы даже по прошествии времени не любят разбирать действия Флетчера, в его оправдание обычно говорят, про усталость от огромной ответственности за полугодовой период непрерывных боёв, про лежащую на душе тяжесть от потерь "Лексингтона" и "Йорктауна", случившихся под его командованием. Единственное, что может как то объяснить его отход, это отсутствие разведданных об авианосцах противника. Видимо Флетчер боялся оказаться в роли Нагумо у Мидуэя, обеспечивая захват острова оказаться под ударом необнаруженного авианосного соединения.

Полный "БАНЗАЙ". Отход японского соединения прошёл без атак воздушного противника, в воздухе не было ударных самолётов врага, ответный удар японцы получили из-под воды. Примерно в 9:10 утра 10 августа, в 70 милях от Кавьенга в борт крейсера "Како" попали три торпеды из четырёх выпущенных подводной лодкой "S-44"(капитан 3 ранга Д. Мур). Крейсер перевернулся и затонул в течение пяти минут (погибло 70 человек). Несмотря на эту потерю, японские моряки снова почувствовали вкус победы. Четыре тяжёлых крейсера потоплены, один тяжело повреждён, повреждения получили и три американских эсминца, хотя японцы практически не обращали на них внимания, всего погибло 1023 человека, 709 ранено. Микава считал, что утопил 7 крейсеров и 5 эсминцев. Расследование причин поражения проведённое американским командованием показало, что виновных так много, что лучше никого не наказывать, только командир "Чикаго" кэптен Боуд не пережив позора, застрелился, а командир "Винсенса" и северной группы охранения кэптен Ривхолл надломленный гибелью своего корабля повредился умом.

Утром 9 августа, под занавес произошёл ещё один трагический эпизод, унёсший 247 человеческих жизней. Из Рабаула вылетели 16 "Бэтти" авиагруппы "Мисава" в сопровождении 15 "Зеро", с задачей провести поиск юго-восточнее Гуадалканала и атаковать авианосцы противника если они попытавшись сблизиться для атаки с отходящим соединением Микавы подойдут к острову. Но они обнаружили только эсминец "Джарвис", повреждённый попаданием авиаторпеды во время вчерашнего налёта и идущий на ремонт в Австралию. Ночью он удачно избежал гибели, от торпед крейсеров адмирала Микавы, а затем был атакован единственным участвовавшим в бою японским эсминцем, доложившем о потоплении крейсера. Но остался цел, видимо судьба определила ему погибнуть от торпед "Бэтти". Экипаж "Джарвиса" дорого продал свои жизни, сбив три торпедоносца, прежде чем две торпеды разорвали его корпус. До конца войны эсминец считался пропавшим без вести, о причинах гибели корабля американцы узнали только после войны.

Японцы уверенные, что после такого погрома оставшиеся американские корабли немедленно ушли от Гуадалканала даже не организовали в этот день налёт на места выгрузки десанта. Поэтому Тэрнеру рискнувшему продолжить разгрузку транспортов, не смотря на всю опасность нахождения у Гуадалканала без авиационного и вообще какого либо прикрытия здорово повезло. Так как при загрузке транспортов первоочередными грузами были вооружение, техника и боеприпасы, то продовольствие оказалось в самой глубине трюмов. Транспорты ушли разгруженными на 50 %, а некоторые и того меньше, по этому продовольствия успели выгрузить лишь на месяц. Правда, на японских складах было захвачено много риса. Вечером 9 августа все американские корабли покинули пролив Железное дно.

За три дня боёв 4-я авиагруппа и пришедшая ей на помощь авиагруппа "Мисава" потеряли только над Гуадалканалом 15 бомбардировщиков, потери истребителей были не столь значительны, кроме того, большое количество самолётов получили тяжёлые повреждения. Помимо вылетов к Гуадалканалу в эти дни продолжались и вылеты против сил союзников на Новой Гвинее. Всего к вечеру 10 августа 24 "Бэтти" не вернулись на базу, это 41 процент от имевшихся в Рабауле на 8 августа, еще два сели на вынужденную и один разбился при посадке. Положение во 2-й смешанной авиагруппе было ещё хуже, по японским данным все 16 пикирующих бомбардировщиков D3А1 "Вэл" были потеряны, в основном из-за нехватки топлива на обратный путь.

Полное отсутствие аэродромов на протяжении 600 миль между Рабаулом и Гуадалканалом дорого обошлось японцам, многие получившие повреждения самолёты не смогли дотянуть до базы. Ежедневные 8-ми часовые вылеты изматывали экипажи, проведя 3,5 часа в тесной кабине, пилот должен был вступить в бой с американскими летчиками, которые, хорошо отдохнув и попив кофейку, только что взлетели с авианосца. Только высокий уровень мастерства большинства японских лётчиков-истребителей и прекрасная маневренность "Зеро" пока выручали японцев.

Морская пехота на Гуадалканале окапывалась вокруг недостроенной взлётной полосы. Генерал Вандегрифт имея внушительный перевес в живой силе и технике, но оставленный без достаточного снабжения перешёл к обороне. Днём в небе господствовали японские самолёты, по ночам японские эсминцы и подводные лодки, патрулирующие возле островов, обстреливали позиции морской пехоты. Все свои надежды американцы возлагали на скорейшее введение в строй аэродрома, работы по его завершению шли полным ходом. В качестве стройматериала для ВПП использовался дроблёный коралл. Воспользовавшись тем, что американцы не заняли остров полностью, японское командование решило отбить его, перебросив армейские части с задачей в первую очередь захватить аэродром. В джунглях завязались ожесточенные бои.

Выполнение планов операции "Уотчтауэр" растянулось на шесть месяцев, борьба за Гуадалканал превратилась в битву на истощение, исход которой определил весь последующий ход боевых действий на Тихом океане.

@темы: япония, Гуадалканал, США

---

Клавдия и Ясабура

ища материалы наткнулся на старую статью (Амурская правда от 25 марта 2004 г). Статья тронула и хоть она не имеет отношения прямого к тем материалам которые я собираю тут - решил сохранить.

Клавдия и Ясабура



История жизни и любви русской женщины Клавдии Новиковой и японца Ясабуры Хачия потрясла всю Японию. О них написана книга, а телепередачи, показанные по японскому национальному телевидению, собирали у экранов огромную зрительскую аудиторию. Восьмидесятишестилетний Ясабура живет теперь в Японии, а восьмидесятитрехлетняя Клавдия осталась в родном Прогрессе. Она живет только воспоминаниями "о своем дедушке", ежесубботними телефонными звонками из Страны восходящего солнца и, несмотря ни на что, ожиданием встречи со своей любовью.

Эти судьбы штрафные роты

Их жизни различны, как мартовское цветение сакуры в чужестранной Японии и не растаявшие до сих пор сугробы снега в полубезработном Прогрессе. Их судьбы похожи, как партия "Panasonik"ов одной модели.
Клавдия Новикова родилась в деревне, в центральной России, в большой
семье, где одних детей было шесть человек. Начало ее жизни - это миллионный шаблон первых советских пятилеток. Семь классов школы, ранний полудетский труд. Потом в 1940 году она по забытому сегодня, но значимому тогда призыву Валентины Хетагуровой поехала покорять по-песенному: "Далекий и любимый Дальний Восток..." Хетагуровка Клава приехала строить город юности Комсомольск-на-Амуре.
- Были одни бараки, а вокруг тайга и перспективы... - грустно улыбаясь, вспоминает она. Вскоре началась война, которая отняла у нее всех близких. В победном сорок пятом осталась одна как перст на белом свете. Клавдия Леонидовна до сих пор не знает, за что и по чьей злой воле ей "пришили" хищение социалистической собственности и десять лет лагерей. Она отсидела семь с половиной - до самой смерти "отца народов".
- Я прошла такой ад, но не сломалась, даже не произнесла там ни одного матерного слова. Хотя лагерь ломал очень многих женщин, страшно вспомнить. Самое главное для меня было сохранить душу, - убеждена баба Клава. Японец Ясабура Хачия родился в многодетной семье богатого промышленника. К каждому ребенку с самого рождения была прикреплена отдельная няня. Семья Хачия вела патриархальный образ жизни. Детей воспитывали в имперско-самурайских традициях. Ясабура получил неплохое для своего времени образование. Началась вторая мировая, их отец разорился в одночасье. В самом конце войны Ясабура женился на грациозной, как лань, молчаливой Хисако. От надвигающегося голода и разора друзья посоветовали уехать в Корею - там, дескать, жизнь получше. Он с женой уехал туда. Жили трудно, но сносно, успели родить двоих детей-погодков - сына и дочь. В конце войны в Корею, в северную ее часть, приходят советские войска, и Ясабура автоматически получает десять лет лагерей как японский шпион. Разом арестовали и посадили практически всю мужскую часть японской диаспоры, проживающей в том северокорейском городке. Свой срок он от звонка до звонка отбыл в "политической Мекке" бывшего СССР - Магадане. Многие, очень многие из его соплеменников не выдержали лагерного быта. Кто-то умирал от болезней и непосильного труда, кто-то сходил с ума, кто-то делал себе харакири - вспарывал живот. Разве можно сухой газетной строкой описать десять лет лагерного ада, где ежедневно судьбы людские крошились, как тонкая ледяная корка. А тут еще японец. Какое было предубеждение по отношению к немцам да японцам. Но он выжил почти по Симонову: "всем смертям назло..." Выучил русский язык, научился писать и читать.
После освобождения каждую неделю на протяжении трех (!) лет ходил на пристань, откуда отходили пароходы на родину в надежде увидеть в вывешиваемых списках свою фамилию. Не увидел. Однажды пьяный энкавэдэшник сказал этому худущему, но назойливому японцу:
- Тебя домой не выпустят ни-ког-да. Принимай наше подданство и чеши на все четыре стороны. Через три дня он стал Яковом Ивановичем Хачия и держал в руках паспорт гражданина самой свободной в мире страны.

Любить по-русски

Судьба (а кто еще?!) свела его с Клавдией в Курской области в конце пятидесятых годов. У обоих за спиной колючая проволока, навеки впившийся метастазами в душу страх. У нее маленький сынок на руках, плод неудавшейся семейной жизни. Он полузабитый, худущий до прозрачности японец, плохо говорящий по-русски, с затравленным взглядом, в чужом мире, где все в иной мере - и вера, и окна, и двери...
- Всю первую ночь нашего знакомства мы проговорили. Вернее, больше говорил Яков Иванович, а я молча плакала и слушала. Кто его мог понять, как не я? - и сегодня, спустя почти полвека после их встречи, вопрошает Клавдия Леонидовна. Как было принято говорить у советских людей, они
"сошлись", стали официальными мужем и женой.
- У него была одна заношенная до невозможности пара белья. У меня, кроме маленького сына, тоже ничего не было. Так и началась наша жизнь, - говорит Клавдия Леонидовна.
В 1960 году подруга, врач-хирург, пригласила их жить в поселок Прогресс. Это было лучше, чем разбитая войной Курская область. В Прогрессе Яков Иванович прослыл первым парикмахером и фотографом. Модницы со всей округи спешили к мастеру-японцу. А сколько поколений прогрессовцев хранит в своих фотоальбомах замечательные "карточки" работы Якова Ивановича. Клавдия Леонидовна многие годы проработала в поссовете бухгалтером, а затем, выйдя на пенсию, еще долго трудилась уборщицей в народном суде. Они жили очень дружно. Она его любила по-русски, значит - жалела. Никогда не садилась за стол без него, первая созревшая малинка срывалась для него. Он никогда не повышал на нее голос и, боже упаси, ни разу не тронул пальцем. Ясабура-Яков к русской кухне был не привередлив: ел все, что Клавдия готовила. А рыбу и рис кушал только палочками.
- Бывало, рисинка упадет на стол, он ее аккуратно поднимет и скажет: "Так и мой сынок делал..." Потом отвернется к окну и долго молчит. Я старалась не бередить ему душу, знала, что тоскует он по первой семье. Там же - первая любовь и дети... - говорит баба Клава. Они друг без друга никуда - все пополам, и все вместе. Самая первая зелень в огороде у них. А какую дачу построил Яков Иванович! На их участок, как на образец японского садово-паркового искусства, ходило смотреть полпоселка. Захотели с Клавдией увидеть, как кедровый орех растет, не вопрос - на мотоцикл и в соседний Архаринский район. Вернулись без одной шишки, но такие счастливые! Держали большое хозяйство: коровы, козы, пчелы. Оба трудяги, каких поискать. Шли годы, десятилетия. Они вышли на пенсию. Стали называть друг друга нежно: "дед" и "баба".
- Мы уже к смерти потихоньку стали готовиться - два гроба купили. Дед разобрал их, просушил по досточке. Сколотил заново, и на чердак. Поровну до копеечки поделили небольшие сбережения - мало ли что, - смущенно улыбается Клавдия Леонидовна.

Автобиография на японском

На дворе стоял 1996 год, когда давняя знакомая Клавдии Леонидовны принесла ей весть: так, мол, и так, в Находке ее родственник с японцами бизнес ведет, он и рассказал им про деда-японца, в Прогрессе живущего. Те заинтересовались и сказали: "Если он действительно японец, пусть на японском языке нам что-нибудь напишет". Баба Клава несколько дней ходила, что называется, сама не своя, все думала - сказать? Тут же за грудиной ледяной жабой разрастался страх. А вдруг опять заберут ее дедушку? Слово "заграница" с тех, еще сталинских времен наводило в ее сердце ужас. Это может понять только тот, кто пережил этот ад. Но не выдержало любящее сердце.
- Пришла домой и говорю деду: так, мол, и так, бери бумагу и пиши. Он вначале руками замахал: нет, мол, и все. Пятьдесят два года прошло, как он родину покинул, целая жизнь прошла. Кого искать? Убедила Клавдия своего деда. Взял он и по-японски написал краткую автобиографию, всю родню перечислил. Улетел тот листок с оказией в Японию. Через неделю звонок: родной брат нашелся. Через несколько дней еще звонок: жена и дочь живы.
- Мы всего ожидали, только не этого. Ночами не спали, плакали от радости и тревоги.
Вскоре с японскими тележурналистами приехали в Прогресс дочь и брат Ясабуры Хачия. Что можно написать о встрече родных людей, не видавшихся более полувека и не чаявших встретиться? Это подарок неба за все страдания, за всю разбитую и изломанную жизнь.

Она всю жизнь его ждала

Позже стало известно, что его первая японская жена Хисако в Корее чудом выжила и с двумя малолетними детьми на руках, опираясь на весь белый свет, добрела до родной Японии. Сынок вскорости умер. А дочь она вырастила. Никогда не выходила замуж, всю жизнь ждала своего
Ясабуру. Она получала небольшую зарплату медсестры, из которой часть откладывала для него, для своего любимого. Узнав обо всем этом, баба Клава сразу сказала:
- Дедушка, ты езжай туда - там твоя родина, там твое все... А я как-нибудь проживу.
Он полгода не мог принять решение: где и с кем жить дальше? Опять бессонные ночи, опять разговоры до утра. "Нет, я не могу тебя оставить - ты мне жизнь спасла, ты для меня все..." - повторял он ей. "Умоляю, езжай, там тебя полвека ждали, а тебе спасибо за те тридцать семь лет, которые мы пробыли вместе. Ничего, я как-нибудь проживу..." - заклинала его Клавдия. После нечеловеческих усилий они принимают решение, что Яков Иванович должен вернуться на родину. И 27 марта 1997 года она в последний раз обняла его на станции Бурея.
- Я оторвала живьем половину сердца... Тут никто не виноват, судьба такая... - баба Клава замолкает, ее синие глаза наполняются предательской влагой. Помолчав добавляет: - Главное, что ему там лучше, там условия для жизни хорошие, а он болел сильно и тут бы, наверное, не выжил...
Она осталась одна в своей квартире, где нажиты диван, кровать да пара шкафов. Да еще телефон - наш, советский, перемотанный темной изолентой. Телефонными звонками она и живет все эти годы.
- Дедушка мне звонит каждую субботу. Мы настолько чувствуем друг друга, что по голосу слышим, какое настроение, болеем или ничего...

Япония встречала Клавдию

Известная японская писательница Мурао Ясуко написала книгу, которую назвала "Чудесная любовь Клавдии". Книга стала бестселлером и взбудоражила всю Японию. Префектура Таттори (пригород Токио), где проживает ее Яков Иванович, совместно с тамошними журналистами принимает решение пригласить в гости русскую Клавдию. В свои "за 80" лет Клавдия Леонидовна принимает приглашение. Деньги на ее поездку собирали всем японским миром. И в ноябре прошлого года авиарейс Хабаровск - Ниагата уносит ее в страну, прошедшую глубокой бороздой через всю ее жизнь.
- Меня встречал мой дед. Вы не представляете, сколько радости было, - смеясь и одновременно плача, вспоминает она. - А с его женой мы обнялись как родня. Обнялись и плакали, и переводчика было не нужно. Какая ревность?! Я бы их всех обняла и обцеловала. Сегодня Хисако уже 91 год. Она перенесла два инфаркта, но живет только радостью встречи со своим любимым. Клавдию Леонидовну как национальную героиню возили по всей Японии. - Вы не представляете, какие подарки мне дарили. Вот бумажная сова, ее сделала 90-летняя женщина. А вот волос мамонта - семейная реликвия одной семьи, и они мне это отдали. Какие сердца у людей! - восклицает она. А когда на презентации книги "Чудесная любовь Клавдии" весь зал встал, едва она вышла на сцену, и обрушил на нее шквал аплодисментов и охапки цветов, то тут баба Клава не выдержала. Уткнувшись в свой русский пуховый платок, она разрыдалась.
- Я до сих пор не могу понять, откуда столько внимания ко мне. Что я сделала? Жила да жила. А так поступить, я считаю, должна каждая женщина. А как же?! - недоумевает баба Клава. Очередь за автографами к ней выстроилась на несколько часов: "Я же не артистка, а простая тетка, растерялась, аж руки дрожали..." Многие японцы плакали и говорили ей приятные слова, которые сводились к одному: "Мы потрясены мужеством и сердцем этой русской женщины". Японская неделя пролетела как сон. И вот она в аэропорту Ниагата уже за таможенной стойкой.
- Мы с дедом и проститься добром не успели, он все мои сумки подносил. А тут уже и таможня. Помахали друг другу рукой, поплакали...
Теперь в свои 83 года она живет в ожидании телефонных звонков "от дедушки из Японии". Болеет, но хорохорится. Когда мы приехали к ней домой, табуретка у постели утопала в лекарствах. В маленькой комнатке на столе иконка Божьей Матери и оплывшая свеча возле образа.
- Это моя церковь, - смущенно улыбается она.
- Ночами часто не спится, молюсь и мысленно пишу деду письма. Как будто он рядом. А утром проснусь и ничего не пишу, зачем? И так все понятно...
С единственным сыном у нее отношения не сложились по причине сыновнего пьянства. И в свои глубокие годы она снова осталась одна как перст. Да еще половину сердца отдала на чужбину, по-нашенски великодушно и не задумываясь. Что держит на белом свете эту немолодую
женщину? Трудно сказать, но, по-моему, - любовь и осознание того, что ему, любимому, там, в своем далеком краю, хорошо. А Клавдия Леонидовна живет новой встречей.
- Дедушка говорил: если получится, он приедет хотя бы на несколько денечков, - прощаясь, сказала она. Наверняка Ясабура-сан не сможет не приехать. Ведь его так ждут и так любят!

Александр Ярошенко | 25 марта, 10:31

@темы: Россия, Япония, судьбы людей

---

Пару слов о японских пилотах.

Японские военные обычаи способствовали той неизвестности, в которой прибывали японские истребители-асы. Причем не только для своих противников, но и своего же собственного народа, который они защищали. Для японской военной касты того времени идея обнародовать военные победы была просто немыслима, также немыслимым было и какое-либо признание асов истребительной авиации вообще. Только в марте 1945 года, когда окончательный разгром Японии стал неминуем, военная пропаганда позволила упомянуть в официальном сообщении имена двух летчиков-истребителей - Шиоки Сугита и Сабуро Сакаи. Японские военные традиции признавали лишь мертвых героев, По этой причине в японской авиации не было принято отмечать на самолетах воздушные победы, хотя исключения и имели место. Несокрушимая кастовая система в армии заставила также выдающихся летчиков-асов провоевать почти всю войну в чине сержантов. Когда после 60 воздушных побед и одиннадцати лет службы боевым летчиком Сабуро Сакаи стал офицером Японского Императорского Флота, он установил рекорд быстрого продвижения по службе.

Японцы опробовали свои боевые крылья в небе над Китаем еще задолго до начала второй мировой войны. Хотя они редко сталкивались там с каким-либо серьезным сопротивлением, но тем не менее получили бесценный опыт в реальной боевой стрельбе по воздушным целям, а самоуверенность, возникшая в результате превосходства японской авиации, стала исключительно важной частью боевой подготовки.
Пилоты, которые сметали все над Перл-Харбором, сеяли смерть над Филиппинами и Дальним Востоком, были выдающимися боевыми летчиками. Они отличались как в искусстве высшего пилотажа, так и в воздушной стрельбе, что принесло им немало побед. Особенно пилоты морской авиации проходили такую суровую и строгую школу, как нигде в мире. Например, для развития зрения использовалась конструкция в виде коробки с направленными в небо телескопическими окнами. Внутри такого бокса проводили долгие часы начинающие летчики, всматриваясь в небо. Их зрение становилось столь острым, что они могли днем увидеть звезды.
Тактика, которую использовали американцы в первые дни войны, играла на руку японским летчикам, сидевшим за штурвалами своих "Зеро". В это время истребителю "Зеро" не было равных в тесных воздушных "собачьих свалках", 20-мм пушки, маневренность и малый вес самолета "Зеро" стали малоприятным сюрпризом для всех пилотов союзной авиации, которым довелось с ними встретиться в воздушных боях начала войны. До 1942 года в руках хорошо подготовленных японских летчиков, "Зеро" находился в зените своей славы, сражаясь с "Уайлдкетами", "Аэрокобрами" и "Томагавками".
Американские пилоты палубной авиации смогли перейти к более решительным действиям, только получив на вооружение лучшие по своим летным данным истребители F-6F "Хеллкет", а с появлением F-4U "Корсар", Р-38 "Лайтнинг", Р-47 "Тандерболт" и Р-51 "Мустанг" воздушная мощь Японии понемногу начала сходить на нет.
Лучшим из всех японских летчиков-истребителей, по числу одержанных побед, был Хироси Нишизава, который всю войну сражался на истребителе "Зеро". Японские пилоты называли Нишизаву между собой "Дьяволом", поскольку ни одно другое прозвище не могло так хорошо передать манеру его полетов и уничтожения противника. При росте 173 см, очень высокий для японца, с мертвенно-бледным лицом, он был замкнутым, надменным и скрытным человеком, который демонстративно избегал общества своих товарищей.
В воздухе Нишизава заставлял свой "Зеро" проделывать такое, что не мог повторить ни один японский летчик. Казалось, часть его силы воли вырывалась наружу и соединялась с самолетом. В его руках пределы конструкции машины не значили ровным счетом ничего. Он мог удивить и привести в восторг даже закаленных пилотов "Зеро" энергией своего полета.
Один из избранных японских асов, летавших в составе Авиакрыла Лае в Новой Гвинее в 1942 году, Нишизава был подвержен приступам тропической лихорадки и часто болел дизентерией. Но когда он вскакивал в кабину своего самолета, то сбрасывал одним махом все свои хвори и немощи как плащ, сразу обретая свое легендарное зрение и искусство полета взамен почти постоянного болезненного состояния.
Нишизаве было засчитано 103 воздушные победы, по другим данным 84, но даже и вторая цифра, возможно, вызовет удивление у всякого, кто привык к гораздо меньшим результатам американских и английских асов. Однако Нишизава взлетал с твердым намерением победить в войне, и был таким пилотом и стрелком, что сбивал противника почти каждый раз, когда вступал в бой. Никто из тех, кто воевал вместе с ним, не сомневался в том, что Нишизава сбил больше сотни самолетов врага. Он был также единственным пилотом второй мировой войны, сбившим более 90 американских самолетов.
16 октября 1944 года Нишизава пилотировал невооруженный двухмоторный транспортный самолет, имея на борту пилотов, которые направлялись для получения новых самолетов на базу Кларк филд на Филиппинах. Тяжелая неуклюжая машина была перехвачена "Хеллкетами" флота США, и даже непобедимое искусство и опыт Нишизавы оказались бесполезными. После нескольких заходов истребителей транспортный самолет, объятый пламенем, рухнул вниз, унося с собой жизнь "Дьявола" и других пилотов. Надо отметить, что презирая смерть, японские пилоты брали с собой в полет не парашют, а только пистолет или самурайский меч. Только когда потери пилотов стали катастрофическими, командование обязало летчиков брать с собой парашюты.

Звание второго японского аса носит пилот Первого класса морской авиации Шиоки Сугита, на счету которого 80 воздушных побед. Сугита воевал на протяжении всей войны до ее последних месяцев, когда американские истребители стали летать уже над островами самой Японии. В это время он летал на самолете "Синден", который в руках опытного пилота не уступал любому истребителю союзников, 17 апреля 1945 года Сугита был атакован во время взлета с авиабазы в Каноя, и его вспыхнувший "Синден" молнией врезался в землю, став погребальным костром второго аса Японии.
Когда в связи с воздушными боями вспоминают о человеческой храбрости и выносливости, нельзя обойти молчанием карьеру лейтенанта Сабуро Сакаи - лучшего из переживших войну японских асов, имевшем на своем счету 64 сбитых самолета. Сакаи начал воевать еще в Китае и закончил войну после капитуляции Японии. Одной из его первых побед во 2-й мировой войне было уничтожение В-17 воздушного героя США - Колина Келли.
История его военной жизни ярко описана в автобиографической книге "Самурай", которую Сакаи написал в содружестве с журналистом Фредом Сайдо и американским историком Мартином Кейдином. Авиационный мир знает имена безногого аса Бейдера, русского летчика Маресьева, потерявшего ступни, нельзя забыть и Сакаи. Мужественный японец летал на заключительном этапе войны, имея только один глаз! Аналогичные примеры найти очень трудно, поскольку зрение является жизненно важным элементом для летчика-истребителя.
После одной жестокой схватки с американскими самолетами над Гуадалканалом, Сакаи возвращался в Рабул почти ослепшим, частично парализованным, на поврежденном самолете. Этот перелет является одним из выдающихся примеров борьбы за жизнь. Пилот оправился от ран и несмотря на потерю правого глаза, вернулся в строй, вновь вступая в жестокие схватки с противником.
С трудом можно поверить, что этот одноглазый летчик, в самый канун капитуляции Японии, ночью поднял в воздух свой "Зеро" и сбил бомбардировщик В-29 "Суперфортресс". В своих воспоминаниях он впоследствии признал, что выжил в войне только благодаря плохой воздушной стрельбе многих американских пилотов, которые часто просто не попадали в него.
Другой японский летчик-истребитель - лейтенант Наоши Канно прославился благодаря своим умением перехватывать бомбардировщики В-17, которые своими размерами, прочностью конструкции и мощью оборонительного огня наводили страх на многих японских пилотов. Личный счет Канно из 52 побед включал в себя 12 "Летающих Крепостей". Тактика, использованная им против В-17, заключалась в атаке с передней полусферы на пикировании с последующей бочкой и была впервые опробована в самом начале войны в южной части Тихого океана.
Погиб Канно в ходе финальной части обороны японских островов. В то же время немцы приписывают майору Юлиусу Мейнбергу (53 победы), служившему в эскадрильях JG-53 и JG-2, изобретение и первое применение лобовой атаки бомбардировщиков типа В-17.

Японские летчики-истребители могут похвастаться по крайней мере одним исключением из "японского характера" в своих рядах. Лейтенант Тамея Акаматсу, служивший в японском Императорском флоте, был весьма своеобразной личностью. Он был чем-то вроде "белой вороны" для всего флота и источником постоянного раздражения и беспокойства для командования. Для своих товарищей по оружию он был летающей загадкой, а для девушек Японии обожаемым героем. Отличаясь бурным нравом, он стал нарушителем всех правил и традиций и тем не менее сумел одержать громадное количество воздушных побед. Вполне обычным для его товарищей по эскадрилье было видеть Акаматсу, который шатаясь брел через площадку перед ангарами к своему истребителю, размахивая бутылкой саке. Будучи равнодушным к правилам и традициям, что кажется невероятным для японской армии, он отказывался присутствовать на инструктажах для пилотов. Сообщения о готовившихся вылетах ему передавали со специальным посыльным или по телефону, чтобы он мог валяться в облюбованном им публичном доме до самого последнего момента. За несколько минут до взлета он мог появиться на древнем побитом автомобиле, несясь по аэродрому и ревя как демон.
Много раз его разжаловали. После десяти лет службы он все еще оставался лейтенантом. Его необузданные привычки на земле удваивались в воздухе и дополнялись каким-то особым ловким пилотированием и выдающимся тактическим мастерством. Эти его характерные черты в воздушном бою были настолько ценными, что командование позволяло Акаматсу идти на явные нарушения дисциплины.
А он блестяще демонстрировал свое летное мастерство, пилотируя тяжелый и трудный в управлении истребитель "Райден", разработанный для борьбы с тяжелыми бомбардировщиками. Имея максимальную скорость около 580 км/ час он практически не был приспособлен для высшего пилотажа. Почти любой истребитель превосходил его в маневре, и вступать в воздушный бой на этой машине было сложнее, чем на любом другом самолете. Но, несмотря на все эти недостатки, Акаматсу на своем "Райдене" не раз нападал на грозные "Мустанги" и "Хеллкеты", и, как точно известно, сбил не менее десятка этих истребителей в воздушных боях. Его развязанность, чванство и ухарство на земле не могли позволить ему здраво и объективно признать превосходство американских самолетов. Возможно, что только таким образом ему удалось уцелеть в воздушных боях, не говоря уже о его многократных победах.
Акаматсу является одним из немногих лучших японских летчиков-истребителей, которым удалось уцелеть во время войны, имея на своем счету 50 воздушных побед. После окончания боевых действий он занялся ресторанным бизнесом в городе Нагоя.
Отважный и агрессивный летчик унтер-офицер Кинсуке Муто сбил не менее четырех огромных бомбардировщиков В-29. Когда эти самолеты впервые появились в воздухе, японцы с трудом оправились от шока, вызванного мощью и боевыми качествами. После того как В-29 с его громадной скоростью и убийственной силой огня оборонительного вооружения принесли войну на острова самой Японии, он стал моральной и технической победой Америки, которой японцы так и не смогли реально противостоять до самого конца войны. Только немногие пилоты могли похвастаться сбитыми В-29, Муто же имел на своем счету несколько таких самолетов.
В феврале 1945 года бесстрашный пилот в одиночку поднялся в воздух на своем стареньком истребителе "Зеро", чтобы сразиться с 12 самолетами F-4U "Корсар", атакующими с бреющего полета цели в Токио. Американцы с трудом поверили своим глазам, когда, летая как демон смерти, Муто короткими очередями поджег один за другим два "Корсара", деморализовав и расстроив порядок оставшихся десяти. Американцы все же смогли взять себя в руки и начали атаковать одинокий "Зеро". Но блестящее искусство высшего пилотажа и агрессивная тактика позволили Муто остаться на высоте положения и избежать повреждений, пока он не расстрелял весь боезапас. К этому времени еще два "Корсара" рухнуло вниз, а уцелевшие пилоты поняли, что они имеют дело с одним из лучших летчиков Японии. Архивы свидетельствуют, что эти четыре "Корсара" были единственными американскими самолетами, сбитыми в тот день над Токио.
К 1945 году "Зеро" был уже в сущности оставлен далеко позади всеми истребителями союзников, атаковавшими Японию. В июне 1945 года Муто все еще продолжал летать на "Зеро", оставаясь верным ему до самого конца войны. Сбит он был во время атаки на "Либерейтор", за пару недель до окончания войны.
Японские правила подтверждения побед были похожими на правила союзников, но применялись очень свободно. В результате этого многие личные счета японских летчиков могут оказаться под вопросом. Из-за стремления свести вес к минимуму они не устанавливали на свои самолеты фотопулеметы, и не располагали поэтому фотосвидетельствами для подтверждения своих побед. Однако вероятность преувеличения и приписывания себе ложных побед была довольно мала. Поскольку каких-либо наград, отличий, благодарностей или продвижения по службе, а также известности это не сулило, то мотивов для "дутых" данных о сбитых самолетах противника не было.
У японцев было множество пилотов с двадцатью и менее победами на счету, немало с числом побед от 20 до 30, и небольшое число стоявших рядом с Нишизавой и Сугитой.
Японские пилоты, при всех их доблестях и блестящих успехах, сбивались летчиками американской авиации, которая постепенно обретала свою мощь. Американские пилоты были вооружены лучшей техникой, имели лучшую согласованность действий, превосходные коммуникации и отличную боевую подготовку.

@темы: история, Япония, авиация, война

---

Айнский шаманизм: Забытый путь к универсальному знанию

polusharie.com/index.php?PHPSESSID=006f1bb60bd6...
---------------------------------
Sakurako Tanaka. Ainu Shamanism: A Forbidden Path to Universal Knowledge //
Cultural Survival Quarterly, June 15, 2003, Issue 27.2
Айнский шаманизм: Забытый путь к универсальному знанию
Сакурако Танака

Айны – наиболее многочисленное аборигенное население Японии. Они происходят от первых людей Японского архипелага, в общем упоминаемых как дзёмонцы, которые прибыли сюда более 10 тыс. лет назад. Некоторые группы айнов развились до крупных оседлых сообществ в северной части архипелага, они процветали вплоть до миграций и влияний с азиатского континента, которые начали превалировать около 1.200 лет назад. В айнском шаманизме сосуществовали классический шаманский тип и более поздний медиумный тип.

В соответствии с устной традицией (преданиями), древние шаманы-мужчины имели функции, сходные с теми, о которых рассуждает Michael в той части, что они были социальными лидерами, которые обеспечивали прорицания и лечение. Айнские шаманы, в частности, на Сахалине 1, играли ведущие роли в ритуалах, часто длившихся всю ночь и вовлекавших всю местную общину, в ходе которых участники плясали, играли на музыкальных инструментах и пели, чтобы вызвать измененное состояние сознания (ИСС). ИСС требовалось шаманам, чтобы явить разного рода «чудеса», включая определение болезни и пророчества. В древние времена айнские шаманы якобы летали, превращались в животных, имели среди животных родню, повелевали духами, были советниками в охоте, рыболовстве и в войнах. Во многих айнских эпических поэмах посланные с небес культурные герои, такие, как Okikurumi, считавшиеся полулюдьми-полубогами, достигают полной зрелости и лидерства через опыты смерти-возрождения. Сестры, или женские их партнеры, которые тоже предвидели события и творили чудеса, часто помогали этим героям.

Айнский шаманизм имеет глубокие исторические корни и множественные начала, он подвергся нескольким трансформациям 2. Шаманы древнеайнской культуры были и мужчинами, и женщинами, и их работа состояла из многочисленных ритуалов и празднеств. Былой традиционный шаманизм айнов пришел в упадок после XVII в., когда айнское общество развилось в теократию, которая функционировала через тщательно разработанные ритуалы и сложную систему верований. В те времена некоторые мужчины-профессионалы обладали политической властью как вожди и возглавляли воинские силы в случаях войн. С течением времени было выработано специфическое половое разделение труда: распорядители церемоний из числа мужчин руководили ритуалами и жертвоприношениями, а женщины-медиумы ведали практическим общением с духами. Они исцеляли больных специальными сеансами и традиционными снадобьями, исполняли роли разных божеств в театрализованных ритуалах и изрекали пророчества, становясь «одержимыми». Различные обряды айнского судопроизводства, такие, как ордалии кипятком или раскаленными камнями, могли брать начало в шаманистской практике. Айнские шаманы были известны как искусные в магических фокусах, таких, как высвобождение из веревок или сетей.

Позже для айнского шаманизма стало характерным преобладание женщин – целительниц и медиумов. В то время как некоторые женщины-целительницы сохранили черты, более близкие к шаманизму, – такие, как родство с животными, руководство духами животных, а также проведение общинных церемоний, обрядов и даже политическое соперничество с внешними властями, – большинство профессионалов шаманизма среди айнок уже были главным образом медиумами. Они используют ИСС для взаимодействия с миром богов и осуществляют врачевание общины, но вместо контроля над духами представляют себя одержимыми ими и в большинстве случаев не помнят, что они произносят или делают во время своей одержимости. Сегодня айнское слово tus означает пассивный акт вхождения в ИСС через одержимость, и одной этой способности достаточно, чтобы индивида посчитали медиумом – tuskur 3.

Женщина-шаманка только в недавние времена стала нормой. Tuskur распознает болезнь и исцеляет через одержимость при ИСС, когда kamuy (духи) и души предков могут вселяться в нее и обеспечивать знание мира духов, табу и целебных трав.

Среди айнов индивиды с шаманскими способностями именуются в соответствии с теми способностями, которые они обнаруживают. Современные айны из селения Нибутани на о-ве Хоккайдо различают несколько разновидностей таких способностей в добавлении к термину tus: u-e-inkar (ясновидение), u-e-potar (колдовство и заклятие), tek-e-inu (лечащая рука) и imu (разновидность спонтанного транса) (Nagai 1983). U-e-inkar – это ключевое свойство шаманского целителя, и персоны с этой способностью именуются ueinkarkur.

Айнские понятия, касающиеся шаманской практики, обнаруживают богатый терминологический словарь. Персоны, наиболее чуткие к шаманскому наследию, не обязательно обладают явным реноме tuskur. Акушерки (i-ko-inkar-kur, что означает «оно-то-которое-видит-персона») играли решающую роль в передаче духовной и медико-физиологической мудрости и умений айнского народа. Хотя ikoinkarkur не считается высшим шаманским рангом, практически акушерки оказались самыми важными и преданными носителями священного наследия айнов (Nagai 1983).

Условия и практика целительства

Айнские шаманские целители излечивают от многих болезней, физиологических и психических, через весьма сложные методы и процедуры, которые, видимо, основываются на комбинации хирургического, физиологического и духовного понимании человеческого тела в его связи с социальным и природным миром. Айнские шаманские целители в селении Нибутани, к примеру, исцеляют женские болезни и недомогания, включая менструальные проблемы. Они также справляются с рефлексологическим лечением при разного рода расстройствах. Они постоянно применяют травяные средства и целебную пищу (включая живых и засушенных земляных червей, сердце и кровь животных), а также камни «тигровый глаз». Приготовление и применение этих целительных средств часто сопровождается ритуалом, включающим kamuy-nomi (молитву духам) и жертвования.

Айны проявляют особое старание, используя натуральные ресурсы, поскольку верят, что не только их материальная субстанция, но также и жизненная сила исцеляет болезнь. Если у матери нет грудного молока, мужчины старшего возраста или женщины – шаманские целители/акушерки совершали обряд в горах, чтобы добыть душу дерева белой березы. Они начинали ритуал с молитвы, во время которой давали дереву деревянную молитвенную палочку и обвязывали шарфом его ствол. Старцы танцевали и молились дереву, а затем срезали внутренний и внешний слои коры и приносили в дом пациентки. Само дерево через несколько дней могло погибнуть, отдав всю свою жизненную силу пациентке.

Айнское акушерство

Aoki Aiko, о которой дальше речь, была опытная tuskur, ueinkarkur и известная айнская сказительница, но подлинным профессионалом она была в акушерской практике. В этой общей категории Aiko совершенствовала самые сложные эзотерические аспекты айнской традиционной медицины, освоив как духовное обучение, так и медицинские знания. Aoki Aiko была также ясновидящей и целителем посредством tekeinu. Она была знающей и искусной в лечении методом moxa и в акупунктуре. Она приняла около 550 родов, включая множество тяжелых, с высоким риском, без единого неудачного случая. Aiko была неграмотной, не имела формального образования. Она училась у своей матери, которая тоже была одаренной ikoinkarkur и впервые доверила Aiko быть акушеркой в 19 лет. В 31 год Aiko овладела tekeinu с помощью матери, которая спустя пять месяцев умерла. Стала tus она в 32 года, а ueinkar девятью годами позже, после борьбы с раковым заболеванием (Nagai 1983).

Люди навещали Aiko в поисках общения с духами предков, которые пользовались телом Aiko во время ее одержимости. Когда она достигла способностей ясновидения, знание приходило к ней напрямую, в совершенно обычном состоянии, и ей больше не нужна была одержимость в ИСС. Она также проводила обряды, такие, как молитвенные обращения к kamuy, и применяла чары. Она занималась хиропрактическим целительством, предписывала и готовила более 100 видов традиционных айнских снадобий и давала диетические рекомендации. Она также испытывала то, часто считающееся болезненным, внезапное психическое состояние, известное как imu, или так называемый «культурно-специфический синдром», проявляющийся как неожиданные переходы в ИСС.

Посвящение и тренировка включают процесс обучающих уроков и обязанностей один на один. Для посвящения мужчина – старейшина или родственник – может творить молитвы; они могут творить молитвы по другим поводам, а также потому, что целитель должен владеть более чем одним искусством. В прошлом мужчины-старейшины по обычаю привлекались к посвящению в новички-шаманы. Но сегодня оскудение шаманского наследия привело к нехватке мужчин-старейшин, способных выполнять эту роль, и вынудило женщин-шаманок проводить посвящения новичков самим в присутствии свидетелей.

Устная история сообщает, что шаманское наследие, вплоть до акушерства Aiko, создавалось не расой, кровью, полом или состоянием (человека), а знанием из мира духов – kamuy ekupe kamuy orowano, или «тем, которое приходит от духа, от божества». В самом деле, Aiko твердо верила, что каждый новорожденный наделен божественной, универсальной любовью, и даже шаманские целители – лишь пассивное существа, ведомые подобной универсальной силой.

Весной 1995 г., когда я посетила Aiko, она была почти слепой и не могла ходить без посторонней помощи. Как только я представилась ей начинающим исследователем, она повернула ко мне лицо и сказала: "Что за дело у вас к бедной старой айнке?". Она взяла мою левую руку, чтобы изучить линии на ладони, и тон ее голоса изменился. "У вас рука почти как у меня, – сказала она. – Ох, бедная женщина, вы проделали долгий путь, tamashii no tomodachi [друг моей души]". Она пригласила своих дочерей, чтобы те помогли ей в kamuynomi – помолиться ведущему меня духу. "После этого вы можете на самом деле смотреть, если приложите усилия. Бедная женщина, все самые разные больные придут к вам. Вы будете чувствовать слабость и боль, все самые разные проблемы, и даже не сможете хотя бы умереть, как я. Бедная женщина, вы все еще хотите встать на этот путь?"… Она продолжала, не следя ни за собственными выражениями, ни за моими /реакциями/. Она поднесла из кувшина саке духу огня – apefuchi kamuy при помощи молитвенных палочек. Бог огня обитал в газовой плите, вместо традиционного очага. Она предложила мне свое курево, японскую сигарету, и я сделала затяжку.

Aoki Aiko ушла из жизни спустя пять месяцев. До того, как я узнала о ее смерти, она явилась мне во сне. Она стояла слева от меня, а я видела огромное множество темной крови, льющейся у меня снизу живота на земляной пол. Aiko сказала: "Если все это вытечет, то хорошо". По сей день она остается столь же близкой мне, какой была при нашей первой встрече. Это не имело значения, были ли у меня с Aiko общее айнское наследство или шаманская "кровь". Она завещала мне искать эти корни, спотыкаясь о молчание забытого пути открытий, который остается табу для айнских и японских академических ученых. Я всего лишь знаю, что моя бабушка по отцовской линии была айнкой, а тетка моей бабушки по отцовской линии – шаманкой-целительницей 4.

Культурные изменения и возрождение

Проблемы в сегодняшней айнской жизни проистекают от внутренних конфликтов, дробления традиционных знаний, стереотипизации жизни и неравенства полов. Есть такая широкая убежденность в общественных кругах Хоккайдо: для айнских женщин неуместно молиться богам (kamuy); если они хотят сделать это, то должны спросить разрешения у мужчин. Исторические исследования (Tanaka 2000) показывают, что ныне проводятся возглавляемые мужчинами церемониал и обрядность; айны, похоже, восприняли это от общения с японскими феодалами, которые пришли, подвергнутые влиянию конфуцианства и со своей патрилинейной системой, в период Edo (1603-1867). Более того, среди айнов, в результате длительного подавления их собственных духовной практики и верований, существует тенденция к отрицанию ценности шаманистского наследия и наличия живых мастеров шаманства.

Традиционное положение акушерок и шаманских целителей было общественно признанным даже в новой истории айнов. Их услуги считались добровольными и они должны были с трудом сочетать исполнение этих обязанностей с нуждами пропитания. Но по мере культурного распада, разрушения общинного единства и возрастающей зависимости от денежных доходов, акушерки теряли свою экономическую устойчивость. Лишенная общинных возмещений, Aiko постоянно нуждалась в деньгах, поскольку посвящала себя помощи другим в духовном смысле. За свои услуги она получала мало или не получала ничего, и постоянно должна была добиваться социального пособия (welfare), чтобы и дальше заниматься своей профессией. Люди местной общины опасались ее, почитали ее, обращались к ней, зависели от нее, но сторонились ее, когда она не была нужна. Aiko берегла сущность айнского наследия, которое не могло быть ни коммерчески обеспеченным, ни постоянно демонстрируемым.

Культура и язык айнов находятся в процессе возрождения, особенно после 1997 г., когда японское правительство признало их как аборигенный народ Японии, ввело новый закон и учредило фонд содействия айнской культуре. Но возрождение шаманской практики остается самой проблематичной задачей для тех, кто имеет доступ к средствам и материальным ресурсам, которые могли бы помочь в этом, потому что многое из «магической» или «духовной» сущности айнской жизни ушло в подполье, забытое самими айнами. Поскольку и айны, и японское правительство сосредоточиваются на возрождении айнской культуры больше через признание культурных деталей, которые представляются раритетными (таких, какие демонстрируются в музейных экспозициях для привлечения внимания туристов), чем через выявление более глубоких структур айнской культуры, – они склонны признавать нынешнюю шаманскую практику, связывая ее с публичными церемониями, такими, как iomante (церемония отправления медведя). Но в то же самое время женщины, остающиеся верными шаманским верованиям и практике, все больше оказываются изгоями внутри айнского сообщества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Бронислав Пилсудский в 1905 г. описал, как у сахалинских айнов шаманы-мужчины исцеляют болезни, защищают от эпидемий, возвращают большую удачу в охоте, выявляют воров и предсказывают удачу в путешествии. О некоторых шаманах говорили как о способных укрощать морские бури и превращать бурные волны в ветер, тогда как другие могли управлять дождем, громом и штормами. В общем, на Сахалине айны-шаманы, кажется, сохраняли более индивидуальное и впечатляющее проявление шаманских способностей, куда менее стесненные обстоятельствами, чем по крайней мере то, что этнографически описано у айнских tuskur на Хоккайдо.

2. Chiri 1973a, b; см. также Tanaka 2000 касательно выдержек из Chiri об изучении айнского шаманизма.

3. Tus означает шаманскую практику одержимости, а kur – почтительное обозначение персоны. Tuskur интерпретируется как «уважаемое лицо, которое производит шаманские действия» (Irimoto).

4. Селение моей бабушки по отцу было одним из последних айнских общин на севере Хонсю (остров, следующий к югу от Хоккайдо). Ее селение называли «забывшим прийти местом» перед тем, как оно попало под японское управление в XVI веке. По преданиям айнов Хоккайдо, этот регион теперь уже не айнская земля, и поэтому я и мои непосредственные айнские предки не могли бы там просуществовать.

------------------------

Sakurako Tanaka – преподаватель в Канадском международном колледже (the Canadian International College). В настоящее время работает над документальной (non-fiction) книгой по айнской истории и шаманизму, используя литературные, лирические и творческие возможности энографических сообщений.

------------------------

References and further reading

Chiri, M. 1973a (1954). Yukara no hitobito to sono seikatsu (The people of yukar and their lives). In Chiri Mashiho chosaku shû Vol.3, Tokyo: Heibon-sha. Pp 5-64.

Chiri, M. (1973b). Juso to kawauso (Shaman and otter). In Chiri Mashiho chosaku shû Vol. 2, Tokyo: Heibon-sha. Pp. 193-223.

Takashi, I. (1997). AINU shamanism. In Circumpolar Animism and Shamanism. Takashi, I. & Takako, Y., Eds. Sapporo: Hokkaidô University Press. Pp. 21-46.

Nagai H. (1983). AINU Osan-bachan no upashikuma (An old AINU midwife's words of wisdom). Tokyo: Jushin-sha.

Ohnuki-Tierney, M. (1974). The AINU of The Northwest Coast of Southern Sakhalin. Prospect Heights, Illinois: Waveland Press, Inc.

Pilsudski, B. (1909). "Der Shamanism bei den AINU-Stammen von Sakhalin" ("Sakhalin AINU Shamanism"), Globus 95, pp. 72-78.

Takakura, S. (1960). The AINU of Northern Japan: Study in Conquest and Acculturation. Transactions of the American Philosophical Society, New Series, Vol. 50. Part 4.

Tanaka, S. (2000). The AINU of Tsugaru: The Indigenous History and shamanism of Northern Japan. Doctoral dissertation. Vancouver: University of British Columbia.

Tanaka, S. (2001). Sannnai Maruyama, the origin of the AINU and the problem of the historical interpretation of 'Japan.' In Japan in the Global Age: Cultural, Historical, and Political Issues on Asia, Environment, Households and International Communication. Nakamura, M., Ed. Vancouver: Centre for Japanese Research, University of British Columbia.

@темы: история, айны, Япония

---

Происхождение и развитие культа Аматэрасу

Origin and Growth of the Worship of Amaterasu*
Происхождение и развитие культа Аматэрасу

Takeshi MATSUMAE
Tenri University, Tenri City (Japan)
Такэси МАЦУМАЭ
Университет Тэнри, г. Тэнри, Япония

--------------------
* Эта работа первоначально была лекцией, прочитанной автором в весенний семестр 1977 года в Университете Индианы, Блумингтон, штат Индиана, США.
--------------------

I. Различные солнечные божества в Древней Японии

В современном японском фольклоре и народных обычаях мы находим много остатков древнего солнечного вероисповедания. Обычай хлопать в ладоши утреннему солнцу в дни особых празднеств, таких, как Ohimachi 1, жертвования Tento-sama – разных видов цветов, привязанных к верхушке бамбукового шеста, солнечному божеству Tento-sama 8 апреля по лунному календарю, и празднеств огня, таких как Ohitaki, Saito, Sagicho, и Dondo 2 зимой – все это порождение древних солнечных культов. В стародавние времена, до того, как стало всеобщим поклонение Аматэрасу, по имеющимся свидетельствам, в народе были распространены, кроме мифа об Аматэрасу, другие солнечные мифы. В народном предании говорится, что, когда появилось семь солнц, люди тотчас стало очень плохо от большой жары. Чтобы исправить положение, великан Amanojaku подстрелил все солнца, кроме одного, стрелами из лука 3. У этих преданий есть параллели среди мяо, аборигенов Тайваня и в китайской мифологии. По одной из версий, передающей слова народной песни о посадке риса в Sanbai страны Izumo, божество рисовых полей родилось от Отца-Солнца и Матери-Дракона 4. Параллели этого верования можно также обнаружить и в Юго-Восточной Азии. Во многих регионах Японии легенды на те же мотивы рассказывают о названии мест Himaneki Iwa, т. е. Солнце, напоминающее скалу, и Himaneki-dun, т. е. Солнце, напоминающее алтарь. По этим легендам, богатый человек или сильный человек приказал, чтобы его слуги пересадили рис на его поле. Он хотел закончить работу за один день, и заставлял их сделать так. Однако оказалось, что солнце сядет прежде, чем работа будет закончена, и тогда он стал кричать солнцу, чтобы оно повременило с заходом. Солнце возвратилось, и они смогли завершить работу. Но, к сожалению, с небес упал большой огонь и разрушил особняк этого человека. Поныне мы все еще можем видеть руины алтарей, с которых мифический персонаж, как верили, взывал к солнцу, и в Японии есть несколько таких мест 5.

--------------------

1. "Ohimachi" – название празднества, которому члены религиозной общины отводят несколько особых дней года, таких, как 15 января, мая, сентября и ноября. В общем, они празднуют всю ночь, а затем воздают должное утреннему солнцу.

2. Это различные местные названия празднеств огня, проводимых главным образом 15 января.

3. Народная сказка префектуры Окаяма. См. Fudoki Nihon (Tokyo: Heibonsha, 1957), Vol. 11, p. 120.

4. Tsue no Shoroku, Vol. 4 (Tokyo: Heibonsha, 1969), combined and edited by the Office of Bunkacha Bunkazaika, p. 265. Cf. Yanagita Kunio, Minyo Oboegaki (Tokyo: Sogensha, 1940), pp. 330-332.

5. Yanagita Kunio, Imoto no Chikara (Tokyo: Sogensha, 1940), pp. 151-160.

--------------------

В “Кодзики» излагается другой солнечный миф. Однажды дева забеременела от солнечного света и родила красный камень. Ame-no Hiboko, принц Silla, (часть современной Кореи) домогался его, и камень был ему отдан. Он держал его у себя во дворце. Когда камень превратился в красивую девушку Akaruhime, он женился на ней. Позже, однако, он стал плохо обращаться с женой, и она, оставив его, возвратилась в Японию. Она прибыла в регион Осаки, а впоследствии ей стали поклоняться в святилище Himekoso. Когда ее муж, принц Ame-no-Hiboko, прибыл за ней, божество земли Осака не позволил ему высадиться на землю. Таким образом, не в состоянии поймать сбежавшую жену, принц отправился в Tajima, где ему стали поклоняться в святилище Izushi в Tajima 6.

-----------------

6. Kurano Kenji and Takeda Yfikichi (eds.), Kojiki Norito (Tokyo: Iwanami-shoten, 1958), pp. 255-258; Kojiki, trans. by Donald Philippi (Tokyo: University of Tokyo Press, 1918), pp. 291-293.

------------------

Akaruhime, божество святилища Himekoso, называют также Shitateruhime 7. Слово "shitateru" означает "светить вниз". Таким образом, можно предположить, что красный камень символизировал солнце. У этой истории есть параллель в мифе из Koguryo в Корее. Дева забеременела от солнечного света и родила большое яйцо. Яйцо раскололось и родилось дитя. Ребенок стал Zu-Mong, первым королем династии Koguryo 8. Подобные истории о людях, вылупившихся из яиц, были известны в Silla и Kalla (тоже в Корее). История рождения от красного камня, должно быть, была иной формой этого типа. Вышеупомянутая история принца Ame-no Hiboko и Akaruhime была принесена потомками корейцев, которые прибыли в Японию. Согласно одной версии «Nihongi» 9, Hiboko привез из Кореи в Японию семь сокровищ. Среди сокровищ был красный камень и солнечное зеркало, которые, возможно, были символами солнечного божества. Имя Hiboko означает "солнечное копье", то есть "копье как символ солнца". Таким образом, можно предположить, что одно течение японского солнечного культа проистекло из Кореи, вместе со священными солнечными сокровищами, и соединилось с аборигенным японским культом солнца. Солнечному божеству поклонялись во многих регионах Японии.

-----------------

7. See Ban Nobutomo, Jinmu Goho Kusho, VI, in Ban Nobutomo Zensho, Vol. 1 (Tokyo: Kokusho-kankukai, 1907), p. 121.

8. Tae-hung Ha, Tales from the Three Kingdoms, Korean Cultural Series, Vol. X (Seoul: Yonsei University Press, 1970), p. 12.

9. Nihongi: Chronicles of Japan from the Earliest Times to A. D. 697, trans. by W. G. Aston (Tokyo: Tuttle, reprinted 1972), p. 166.

--------------------

Конечно, солнечная богиня Amaterasu – мифический предок императорского рода. Ее также называют Ohirume-machi. Слово "Аматэрасу" – это почетная форма от "amateru", что означает "сиять на небесах". Согласно ранним записям, таким, как Engishiki и Sandai Jitsuroku, с эпохи Heian появилось много святилищ, которые называли святилищами Amateru или святилищами Amateru-mitama, особенно в регионе Kinki. Именно в этих святилищах поклонялись солнцу. На Острове Цусима тоже было святилище Amateru. В средневековье это святилище назвали Teruhi Gongen, т. е. Святилище сияющего божества Солнца. Однако солнечное божество, которому поклонялись там, как полагают, было мужским, и было упомянуто в Kujihongi как Ame-no-himitama, т. е. Небесный дух восходящего солнца 10. Согласно «Nihongi», Ame-no-himitama проявил себя через гадание посредника и в 487 г. н. э. потребовал, чтобы клан Цусимы служил ему 11. Святилища Аматэрасу в Yamato, Yamashiro, Tamba и Settsu также были посвящены мужскому божеству солнца. Многие кланы поклонялись божеству солнца, но не Аматэрасу. Путем исследований в этой области 12 я пришел к выводу, что почти все святилища Amateru и Amateru-mitama были посвящены одному и тому же божеству Amateru Kuniteru Hoakari, что значит Небесам и Земле сияющий огонь. Ему поклонялся как мужскому божеству и клан Owari, известный также как клан Amabe, и ответвления этого клана. Очевидно, что эти кланы произошли от народа ama 13. Клан Owari служил святилищу Atsuta в Нагое. Позже это святилище была признано прибежищем Аматэрасу, потому что там была сохранена одна из трех императорских регалий – Меч Kusanagi. Но это святилище не было изначально святилищем Аматэрасу. Возможно, божеством, которому поклонялись в святилище, был Hoakari. Солнечное божество Hoakari первоначально никак не было связано с императорским родом, но в нескольких версиях классической мифологии Hoakari расценивался или как один из внуков Аматэрасу, или как сын Hononinigi, небесного внука Аматэрасу 14.

---------------------

10. Написан в начале периода Heian. В этом древнем документе menohimitama определен как наследственное божество клана Цусимы.

11. Aston, Nihongi, p. 392. Aston принял это солнечное божество за богиню Аматэрасу. Однако в тексте оригинала упоминается вообще не Великая богиня Аматэрасу, а то солнечное божество, которое выступило с прорицанием и которому служил клан Tsushima. Очевидно, что этим божеством был Ame-no-himitama.

12. See T. Matsumae, Nihonshinwa to Kodai Seikatsu (Tokyo: Yuseida, 1970, Chap. IX. Matsumae, Kodai Densho to Kyzitei Saishi (Tokyo: Hanawashobo, 1974), Chap. VI.

13. Ama или Amabe, как считается, были племенем рыболовов, расовой группой южного происхождения.

14. Aston, pp. 89-92.

---------------------



II. Изначальная форма культа Аматэрасу

Согласно «Nihongi» и «Kogoshui», в этот период Аматэрасу поклонялись в двух святилищах – в Исэ и в Hinokuma. Святилище Hinokuma было первоначально местом культа божества солнца, который имел место среди народа ama в землях п-ова Kii. В таком случае мы можем предполагать, что у этого божества солнца также была связь с морем и судами или лодками, из-за тесной связи Amabe с морем. Изначально Аматэрасу была действительно божеством солнца среди людей ama в Исэ. В этом регионе все еще сохраняется много солнечных ритуалов. В святилище Futami Okitama, на побережье Futamaga-ura, которое известно по тамошним Мужской и Женской скалам, свитые из соломы веревки жертвуются встающему солнцу. На маленьком острове Kamishima около святилища Исэ большое солнечное кольцо сделано из ветвей дикой оливы, и много молодых людей бросают их в воздух с помощью шестов – это часть Новогоднего празднества, которое называют Фестиваль Geta 15.

-------------------

15. Hotta Yoshio and others, Nihon Sairei Fudoki, Vol. I1 (Tokyo: Keiyusha, 1962), p. 243.

--------------------

Другим, мужским божеством солнца, которому поклонялись в регионе Исэ, был Sarutahiko, чудовищное на вид божество с красным лицом и задом и с длинным носом. Sarutahiko играл важную роль в мифе о нисхождении Небесного внука. В «Кодзики» и «Нихонги» это божество изображено находящимся на небесных перекрестках и сияющим, как священное зеркало 16. Его красное лицо символизирует цвет утреннего солнца. В некоторых моментах Sarutahiko напоминает бога обезьян. Слово "saru", фактически, – мартышка, обезьяна. Красное лицо божества и красный зад тоже напоминают нам об обезьяне. В Японии и Азии обезьяны, как часто считается, связаны с солнцем 17. Прежде чем появилась Аматэрасу, представляющаяся как наследственная богиня императорского рода, существовал центр солнечного поклонения в Исэ. Должно быть, там поклонялись нескольким местным божествам солнца. Sarutahiko, одно из них, возможно, был примитивным прототипом Аматэрасу. По версии «Nihongi», Sarutahiko, ярко сияя на Небесном перекрестке, ожидал принца Hononinigi. Он стоял так, что принц и его спутники не могли пройти, и все божества, сопровождавшие Небесного внука, испугались его. Тогда бросить ему вызов приказали Ame-no Uzume, богине клана Sarume. Она согласилась, и, обнажив гениталии, со смехом пошла к Sarutahiko. Тот был очарован и подчинился приказам принца Hononinigi. Эта самая богиня известна тем, что подобным же образом показала себя перед Небесным каменным гротом, чтобы выманить из него Аматэрасу. Ее поведение, возможно, было прототипом непристойного танца kagura, исполняемого девами клана Sarume их божеству солнца Sarutahiko. Когда в более позднее время культ Аматэрасу как императорской богини-прародительницы уже сложился, девы Sarume, должно быть, исполняли тот же танец для Аматэрасу. Этот факт подтверждает теорию о том, что Аматэрасу первоначально было мужским божеством. Современные японские ученые, такие, как д-р Tsuda, 18 д-р Orikuchi 19, Tsukushi Nobuzane 20, проф. Okada 21 и я 22, поддерживают эту теорию. Согласно средневековому дневнику, написанному монахом Tsukai, среди жрецов святилища Исэ передавалась следующая странная легенда: великий бог Аматэрасу каждую ночь посещал верховную жрицу saio или itsuki-no miko и совокуплялся с ней 23. Как-то утром в ее кровати осталось несколько чешуек, какие бывают у змеи или ящерицы. Никто, кроме жрицы, не знал, однако, какой вид принимал этот Аматэрасу при таких посещениях. В древние времена Аматэрасу считали божеством змеи или божеством солнца.

---------------------------

16. Philippi, Kojiki, p. 138; Aston, Nihongi, pp. 77-78.

17. See Matsumae, Nihon Shinwa no Shinkenkya (Tokyo: Ofusha, 1960), pp. 44-46.

18. Tsuda Sokichi, Jindai-shi no Kenkyo (Tokyo: Iwanami-shoten, 1924), pp. 476-502.

19. Orikuchi Shinobu, "Amaterasu Omikami", Orikuchi Shinobu Zensha, Vol. XX (Tokyo: Chuo-koronsha, 1956), pp. 90-101.

20. Tsukushi Nobuzane, Amaterasu no Tanju (Tokyo: Kadokawa-Shoten, 1962).

21. Okada Seishi, Kodai oken no Saishi to Shinwa (Tokyo: Hanawa-shobu, 1970), pp. 359-400.

22. Matsumae, Nihon no Kamigami (Tokyo: Chiio-kuronsha, 1974), pp. 171-182.

23. Tsakai Sankeiki, Zoku Gunsho-ruijo, 70. See Tsukushi, p. 8.

---------------------------------



III. Аматэрасу и saio

Слово saio или 'itsuki-no miko' означает «священная принцесса». В древние времена, при вступлении императора на трон, незамужняя принцесса из императорского рода отбиралась для службы в святилище Исэ. "Великое божество Аматэрасу" – нейтральное имя, женский пол не подразумевающее. Во многих случаях в японском фольклоре жрицы служили своему божеству, как жена должна служить мужу. Например, в святилище Kashima девственная жрица (monoimi) служила Великому божеству Takemikazuchi как жена. В Киото священная дева, называвшаяся areotome, служила божеству грома Wakeikazuchi святилища Kamo тоже как жена. В древние времена священная дева избиралась из клана Kamo гаданием. Однако в начале периода Heian незамужняя принцесса назначалась в качестве areotome при восшествии на трон каждого нового императора. Принцесса areotome также называлась saio или itsuki-no miko, и ее роль была сходна с ролью saio в Исэ. В древней народной религии Японии жрицы или шаманки, как часто полагают, были женами мужского божества. По версии «Nihongi» 24, в то время, когда правил император Sujin 25, принцесса Yamato-totobi, которая обладала даром предсказаний будущего, стала женой божества omononushi. Это божество посещало ее ночью, но никогда не появлялось днем. По другой версии, общепринятой в тот же период, принцесса Nunaki-in-hime была назначена жрицей божества okunidama, божества, покровительствующего Yamato. Но она оказалась слишком слабой, чтобы быть женой этого сильного бога. Она заболела и покинула свой пост.

-----------------

24. Aston, p. 158.

25. Десятый император. Легендарная личность. Его настоящее имя – Mimaki-irihiko. Nihongi сообщает, что он управлял страной с 97 г. до н. э. по 30 г. н. э. Однако многие современные историки утверждают, что эта дата недостоверна и что его фактическое правление приходилось на начало IV в. н. э.

-------------------

В современной шаманистской религии слепые шаманки, именуемые itako, обычно являются женами своего божества. Я полагаю, что отношения между saio и Аматэрасу – такое же самое. В регионе Исэ Аматэрасу иногда называли также Amateru. Это было настоящие имя божества. Я предполагаю, что этот Amateru был мужским божеством солнца, которому поклонялись рыбаки Исэ. Но в более позднее времена, возможно, в V или VI в. н. э., правящий двор Yamato отождествил его с наследственным божеством императорского рода и посылал saio в сопровождении множества священников и чиновниками от таких кланов, как Nakatomi и Imibe. Первая saio служила Amateru или прото-Аматэрасу в качестве супруги. Но несколько поколений спустя ее преемницы прибывали, чтобы служить уже богине Аматэрасу. Неясно, как могло произойти такое изменение. Д-р Orikuchi, однако, предположил, что мужские признаки божества исчезли, а женские признаки постепенно возобладали. Причина, предполагается, в том, что влияние упомянутых жриц на нескольких поколений стало настолько популярным и сильным, что о первоначальной основе этого божества забыли. Кроме того, д-р Orikuchi утверждал, что ohirume, другое название этого божества, было тоже первоначально вторым обозначением saio, и что слово "hirume" означает "жена солнца" 26. В более поздние времена два названия, "Аматэрасу" и "Ohirume", были спутаны и отождествлены одно с другим. И, наконец, божество Amateru стало Великой богиней Аматэрасу, сопровождаемой множеством прислуги. Г-н Tsukushi предположил, что изначальный пол божества был изменен под модель императрицы Jito, сопровождаемой знатью родов Nakatomi и Imibe 27. Это интересная гипотеза. Но я согласился бы скорее с мнением Orikuchi, чем с теорией Tsukushi, ибо все данные настоятельно указывают на то, что изменение пола этого божества произошло в более раннее время. Согласно мифу о Небесном каменном гроте, Аматэрасу, подобно жрице, в своем священном ткацком зале ткала божественные одеяния для неизвестного божества. Затем она провела празднование Niiname 28. В древней Японии был обычай, согласно которому жрицы ткали священные одеяния и жертвовали их божествам, прежде чем начать празднование Niiname. На весенних и осенних празднествах в святилище Исэ такие священные одеяния изготовляли жрицы. Сходный обычай отмечен как часть Daijo-sai или Великого празднества урожая императорского двора. Мотив ткачества богиней Аматэрасу – это отражение древнего обычая, а не влияние императрицы Jito.

-------------------

26. Orikuchi, "Amaterasu Omikami".

27. Жена императора Tenmu. После того, как ее муж умер, она правила с 687 г. н. эры до 696 г. н. э. Что касается ее связи с Аматэрасу, см. Tsukushi, стр. 208-225.

28. Aston, pp. 4041.

--------------------

Что касается происхождения системы saio в святилище Исэ, «Nihongi» сообщает такую легенду. Со времен императора Jinmu Аматэрасу и ее символу – зеркалу Yata – поклонялись внутри императорского дворца. Однако император Sujin, который, как предполагают, правил с 97 г. до н. э. по 30 г. н. э., устрашился ее силы и передал символ в селение под названием Kasanui в Yamato. Следовательно, принцесса Toyosuki-irihime служила божеству там как saio 29. Позже, в V в. н. э., император Суйнин, преемник Судзина, назначил принцессу Yamato-hime на роль “mitsueshiro” или посредницы при Аматэрасу как преемницу Toyosuki. Принцесса Yamato-hime искала достойное место для святилища Аматэрасу, объехав несколько земель с ее священным зеркалом. Наконец, она достигла реки Isuzu, и, после обращения с помощью гадания к Аматэрасу, в V в. н. э. там было учреждено святилище в честь богини 30. Такова история происхождения святилища Исэ, правда, лишь легенда, а не исторический факт. «Nihongi» сообщает о нескольких saio, которых посылали в Исэ в более позднее время. Но самые надежные источники в «Nihongi» – записи с середины VI в. н. э., во время правления императора Keitai. После того, как этот император послал принцессу Sasage, по очереди назначались многие другие saio. Точная дата начала этой системы неизвестна. Однако я думаю, что первую saio послали туда в середине V в. н. э. Согласно проф. Okada, вместилище (mifunashiro), в котором хранится священное зеркало Аматэрасу, напоминает по форме каменные гробы, применявшиеся примерно с середины эпохи Кофун в конце V в. н. э. Следовательно, предполагает он, происхождение этого mifunashiro можно отнести к тому периоду и, кроме того, учреждение святилища Исэ тоже может падать на то же время 31. Согласно «Nihongi», в правление императора Yuryaku в святилище Исэ послали как saio принцессу Takuhata 32. В тот же период в Исэ был сокрушен войсками двора местный владетель Asahiiratsuko, или "Мужская персона утреннего солнца" 33. Asahi-iratsuko, должно быть, был не исторической личностью, а скорее местным богом солнца в названном регионе. Эта легенда отражает исторический факт – завоевание и покорение двором Yamato поклонников местного солнечного божества этой земли. Согласно «Toyoukegu Gishiki-cho», старым записям о ритуалах святилища Исэ, написанным в 805 г. н. э., в правление этого императора впервые стали поклоняться богине пищи Toyouke в святилище Geku в Исэ. Отмечено, что много таких связанных с Исэ инцидентов описано в контексте правления этого императора.

-----------------

29. Ibid., p. 151.

30. Ibid., p. 175.

31. Okada, p. 370.

32. Aston, p. 337, 341.

33. Ibid., p. 365.

-----------------



IV. Подлинное происхождение святилища Исэ

В последние годы найдены самые ранние археологические свидетельства вероисповедания в зоне святилища Аматэрасу в Naiku. Эти остатки могут быть датированы временем середины V в. н. э. Я полагаю, что примерно в этот период придворная знать Yamato обратила внимание на местное божество солнца в Исэ, которому поклонялись рыбаки. Таким образом, они отождествили это божество с предком императорского рода. Затем они послали saio и множество придворных жрецов в эту священную местность, чтобы те служили этому божеству. Постепенно они изменили характер и роль божества, превратив его в национальное божество солнца. Если бы это божество было привезено имперским двором, как гласит легенда, то характер ритуалов и вид всех строений в святилище Исэ, вероятно, были бы такими же, что и при дворе. Однако два культа оказались совершенно разными. История скитаний принцессы Yamato-hime – лишь легенда, объясняющая, почему Аматэрасу поклонялись и обслуживали saio в Исэ. Имя Yamato-hime, видимо, было не именем конкретного человека, а общим названием для многих последующих saio, которых посылали из Yamato. Слово "Yamato-hime "означает принцессу, которая прибыла из Yamato. Saio в течение нескольких поколений служили священному зеркалу Аматэрасу Yata. Я предполагаю, однако, что священное зеркало не было изначальным символом этого божества. Изначальным объектом поклонения был священный столб, называвшийся "shin-no mihashira" и установленный под перекрытием в главном зале этого святилища. В ходе исследования 34 я обнаружил, что ритуалы и празднества этого святилища состояли из двух разных компонентов: изначальные, местные элементы – и более поздние, привнесенные придворной знатью Yamato. В ходе трех главных празднеств, Omonoimi, три жрицы-девы (но ими были не saio) приближались ночью к священному столбу, неся факелы, и жертвовали пищу и саке. Этот ритуал рассматривался как самая существенная часть. Никому не разрешали приближаться к столбу, кроме этих дев. Даже saio и другие высшие жрецы и чиновники, которых присылал двор, не могли участвовать в этом тайном ритуале. Девы omonoimi были местными, из наследственных жреческих семей этого святилища – Watari и Arakita. На следующий после этого ритуала день в переднем дворе святилища Naiku проводились различные общественные церемонии. Тогда saio воздавали почести божеству, жрец Nakatomi произносил молитву, а жрец Imibe устанавливал там большую ветвь дерева sakaki как сигнал к празднеству. Девы двора исполняли танец gosechi. Эти ритуалы проводились там же, перед воротами главного зала, днем. Это – более поздние компоненты, которые были привнесены знатью двора. Некоторые ученые указали, что устройство shodenjo или главного зала напоминала стиль амбара эпохи Yayoi 35.

Итак, я заключаю, что на более примитивной стадии развития народ ama этого региона поклонялся солнечному божеству Amateru, и некоторых дев отбирали в качестве жриц, дабы служить этому божеству. Они жертвовали пищу священному столбу как символу божества по случаю празднеств. Но в более поздний период, примерно с середины эпохи Кофун, знать Yamato обратило внимание на это божество. Она отождествила божество с их предком, послала saio в роли высшей жрицы, и священников из кланов Nakatomi и Imibe, чтобы служить божеству. Они жертвовали здесь свои сокровища и воздвигли здания для хранения этих сокровищ возле святилища. Позже один из складов сокровищ стало главным залом святилища. Первоначальный священный символ, называвшийся shin-no-mihashira, или центральный столб, был заменен новым – зеркалом Yata, одним из сокровищ. Однако обычай назначать местных дев, которые жертвуют пищу столбу, дожил до настоящего времени. В VI или VII в. н. э. пол божества постепенно сменился с мужского на женский в результате сильного влияния последующих поколений saio.

Почему двор Yamato превратил это божество в предка императорского рода? Не было ли какого-то иного солнечного божества, заслуживавшего этой чести? Что было с божеством святилища Hinokuma в Kii? Мой ответ следующий. Придворная знать Yamato находилась под влиянием корейского верования в то, что страной должны править "дети солнца". Эта вера была популярна среди корейского народа в V или VI в. н. э. В древних королевствах Кореи (Koguryo, Silla и Paekche) королевские семьи считались прямыми потомками солнечного божества. Придворная знать Yamato восприняла эту веру, чтобы взять под управление и объединить страну. Таким образом, требовалось наиболее подходящее солнечное божество на роль предка императорского рода. Когда-то годным на такую роль подразумевалось божество святилища Hinokuma. Однако в конце концов как самое подходящее было отобрано божество святилища Исэ. Вероятно, так случилось потому, что Исэ располагалось к востоку Yamato, то есть в направлении восходящего солнца, а также потому, что в этом регионе не было никакой сильной знати, поклонявшейся этому божеству. Если бы сильная знать, такая, как клан Kii в святилище Hinokuma, поклонялись божеству святилища Исэ, то знать Yamato посчитала бы сложным объявить это божество своим единственным предком и отстранить простой люд от культа божества, как они фактически сделали в Исэ.

По одной из версий мифа о Небесном гроте Аматэрасу в «Nihongi», боги приказало, чтобы богиня Ishikoridome сделала священное зеркало для богини Аматэрасу. Это зеркало стало священным символом великого божества святилища Hinokuma в Kii 36. Согласно «Kogoshui», первое зеркало, сделанное этим божеством, не удовлетворило их. Но второе зеркало, сделанное божеством, оказалось намного лучше. Первое зеркало стало символом в святилище Hinokuma, а второе зеркало – в святилище Исэ 37. Эта история показывает то, что имели место несколько изменений, прежде чем солнечная богиня Исэ была учреждена на роль императорского предка. Однако перед введением культа Аматэрасу при дворе, было ли какое-нибудь божество, считавшееся предком или богом-покровителем императорского рода? И если было, то какое? Я предполагаю, что собственно наследственным и покровительствующим божеством императорского рода была не Аматэрасу, а Takamimusubi, один из восьми божеств министерства по делам синто при императорском дворе. Согласно «Engishiki», Takamimusubi почитали и служили ему по случаю Daijo-sai или Великого празднества урожая императорского двора. Этому божеству подносились первые плоды риса на священном поле. В то же время богине Аматэрасу на этом празднестве не поклонялись 38.

---------------

34. Matsumae, Nihon no Kamigami (Tokyo, Chiio-karonsha, 1974), pp. 171-177.

35. Cf. Watanabe Yasutada, Shinto Art: Ise and Izumo Shrine (Tokyo: Heibon-sha, 1974), pp. 104-1 15.

36. Aston, p. 47.

37. Kogoshui, written by Imube Hironari in 808 A. D.; Ida Sueharu, Kogoshui Shinko (Tokyo: Meibunsha, 1940), p. 61.

38. Matsumae, Nihon no Kamigami, pp. 90-137; the same author, Kodai Densho to Kyotei Saishi (Tokyo: Hanawa-shobo, 1974), pp. 37-47.

@темы: история, религия, Япония

---

ПОДРЫВНАЯ РАБОТА ЯПОНСКОЙ РАЗВЕДКИ (г.Правда 37г)

ПОДРЫВНАЯ РАБОТА ЯПОНСКОЙ РАЗВЕДКИ
"Правда" от 9 и 10 июля 1937 г.

Японская разведка, в сравнении с органами шпионажа других империалистических стран, играет большую роль во всей системе подготовки и организации войны в желательном для японского империализма направлении. Деятельность японской разведки является важнейшей составной частью стратегического плана проведения войны.

Удельный вес разведки в Японии исключительно велик.

Причина этого кроется в относительной военно-экономической слабости японского империализма.

Японские империалисты намереваются вести войну с противником, намного превосходящим силы Японии (СССР, Англия, США). Поэтому они строят свои военные планы на сочетании чисто военных операций с усиленной работой по разложению тыла противника и деморализации его рядов посредством системы диверсионно-террористических актов: взрывов, поджогов, массовых отравлений, убийств.

Важная особенность японской разведки состоит в том, что она всегда находится в авангарде всех военных и политических авантюр, предпринимаемых японским империализмом. "Обоснование" политики насилия и военного произвола в Китае требует мобилизации японского аппарата разведки для проведения развернутой провокационной работы. Органы разведки оказываются, таким образам, в центре всех темных политических комбинаций, предпринимаемых японским империализмом.

Руководство всей разведывательной работой японского империализма сосредоточено во втором отделе японского генерального штаба. Параллельно с ним функционирует центр морской разведки - третий отдел морского генерального штаба, направляющий шпионско-диверсионную работу главным образом против вероятных морских противников Японии - США и Англии. Все остальные виды разведки подчинены этим. двум центрам.

Второму и третьему отделам генеральных штабов полностью подчинены представители так называемой легальной разведки - военные и морские атташе Японии в разных странах.

В Китае японские военные и морские атташе имеются не только при японском посольстве в Нанкине, но и в Северном Китае. Кроме того, японцы располагают в Китае бесчисленным количеством всевозможных военных "советников", "консультантов", "бюро", т.е. той же "легальной" разведкой.

Наряду с военными атташе разведывательному отделу японского генштаба подчинены соответствующие разведывательные отделы местных штабов: Квантунской армии (японской армии, расположенной в Манчжурии), Корейской армии, Формозской армии, японских оккупационных войск в Северном Китае.

Многочисленные и разветвленные аппараты военных "миссий", имеющихся во многих пунктах Манчжурии и Внутренней Монголии, являются на деле резидентурой японской разведки. Начальниками военных миссий, как правило, назначаются наиболее квалифицированные японские разведчики и диверсанты из числа офицеров не ниже чем в капитанском чине. В наиболее ответственных пунктах военные миссии возглавляются полковниками и даже генерал-майорами. Военные миссии точно так же, как и военные атташе, находятся в непосредственном подчинении у второго отдела генерального штаба.

Карьера многих руководящих лиц японской военщины начиналась в военных миссиях. Достаточно указать на крупного японского "спеца" по шпионажу, и особенно по диверсии, генерал-лейтенанта Доихара, недавно получившего за свои "заслуги" командование дивизией.

Важность разведки в японском военно-империалистическом аппарате подчеркивается самой ее организацией. В японской армии каждый офицер помимо своей основной военной специальности обязан заниматься не только оперативной, но и агентурной разведкой. В каждой воинской части, от дивизии до полка включительно, ведется самостоятельная агентурная разведка, осуществляемая офицерами, переодетыми в штатское платье. Организация шпионско-диверсионной работы входит как органическая составная часть в военно-оперативный план.

Самостоятельную разведывательную работу ведут и японские жандармские органы. Японская жандармерия (военная полиция) в основном выполняет функции контрразведки. Она предназначена в первую очередь для борьбы с "крамольным духом" среди солдат и офицеров и прежде всего для борьбы с коммунистической пропагандой в армии. Но наряду с этим японские жандармские отряды постоянно засылают шпионов и диверсантов на территорию соседних государств и в частности в СССР. Интересно, что начальники жандармских отрядов в Японии назначаются из среды строевых командиров и подчиняются общевойсковым начальникам. Нынешний начальник японской жандармерии генерал-лейтенант Накадзима - строевой командир. Большинство японских генералов проходит предварительный стаж непосредственного руководства жандармскими отрядами. За единичными исключениями, все японские командиры дивизий имеют в своем послужном списке опыт разведывательной и контрразведывательной работы.

Достаточно назвать имена генералов, занимающих сейчас руководящие строевые посты в японской армии. Генерал-лейтенант Итагаки, один из виднейших специалистов-разведчиков, совместно с Доихара подготовлявший "манчжурские события" 18 сентября 1931 г., был до недавнего времени начальником штаба японской армии, расположенной в Манчжурии. Сейчас он командует 5-й дивизией. Генерал-лейтенант Тодзио, командовавший жандармерией той же Квантунской (манчжурской) армии, недавно назначен начальником штаба армии. Крупный разведчик генерал-лейтенант Окамура, возглавлявший одно время второй отдел генштаба (т.е. бывший фактическим руководителем всей японской разведки), командует сейчас 2-й дивизией. Генерал-лейтенант Тасиро, командующий японскими войсками в Северном Китае, в прошлом был начальником жандармерии. Едва ли не самым характерным в этом перечне (который можно было бы продолжить) является генерал-майор Исихара, только недавно произведенный в генералы из полковников и сразу назначенный на важнейший пост начальника первого (оперативного) отдела японского генштаба. Исихара имеет репутацию крупнейшего японского разведчика, верного сподвижника Доихара и Итагаки. Тот факт, что оперативный отдел японского генерального штаба возглавляется специалистом по разведке, ясно говорит об огромной роли разведки в японской армии.

Наряду с жандармерией самостоятельную разведывательную работу ведет и гражданская полиция. Полиция специализируется преимущественно на создании кадров провокаторов, на вербовке жителей пограничной полосы в Манчжурии и Корее и в насаждении шпионской агентуры в левые и революционные объединения трудящихся.

Существует также консульская и дипломатическая разведка, подчиненная министерству иностранных дел (так называемому информационному департаменту министерства).

Экономическая разведка, осуществляемая при посредстве торговых и транспортных фирм, концессионных предприятий и разного рода коммерческих агентов, в основном контролируется генеральным штабом. Финансирование и организация этой разведки находятся в руках крупных капиталистов или монополистических объединений.

Особое удобство для ведения активной разведывательной работы представляют корреспондентские бюро телеграфных агентств или крупных газет за границей. Подавляющее большинство японских корреспондентов, находящихся за рубежом, непосредственно связано со шпионской работой. В СССР также были установлены факты выполнения некоторыми японскими журналистами шпионских заданий соответствующих военных атташе.

В восточных странах, особенно в Китае, в Голландской Индии, на Филиппинах, на Гавайских островах, японская разведка выступает иногда в костюме религиозных проповедников, буддийских и иных священников. Японские агенты, основывая храмы и монастыри, создают хорошо замаскированные опорные пункты для организации шпионажа и диверсий.

Широко известны, наконец, случаи посылки японских офицеров за рубеж в обличии прачек, парикмахеров, домашних слуг, поваров, кули-грузчиков, предназначенных для совершения диверсионных актов на судах вероятного противника. В советских водах на Тихом океане японские морские офицеры шпионили под видом рабочих на японских рыболовных промыслах. Известны также попытки переброски японских офицеров-разведчиков в СССР под видом корейцев и китайцев.

Особое место в системе работы японской разведки занимает использование контрреволюционных буржуазно-националистических элементов мусульман (главным образом тюрок и татар). Ставя ставку на организацию массовых диверсионных актов в глубоком тылу СССР (Средняя Азия, Урал, Татария), японская военщина поддерживает тесный контакт с эмигрантскими центрами кулацко-басмаческих, пантюркистских и панисламистских контрреволюционных группировок. На Ближнем Востоке и в Европе японцы открыто поддерживают лидеров контрреволюционной мусульманской эмиграции. В Японии главным организатором шпионской и диверсионной работы по "мусульманской линии" является мулла Курбангалиев, давно состоящий на службе у японской разведки.

При всем многообразии видов японской разведки основным ее ядром является разведка центральных военных штабов и их органов. Все остальные линии японской разведки носят вспомогательный характер и, во всяком случае, координируют свою работу с генеральным штабом.

Будучи важнейшей составной частью военного аппарата японского империализма, японская разведка проявляет особенную активность в тех направлениях, куда в первую очередь обращена японская агрессия. Китай постоянно кишел японскими шпионами. На Монголии "специализировались" самые видные японские разведчики.

СССР давно уже рассматривается японской разведкой как самый важный объект ее подрывной деятельности.

Мы уже указывали, что японские органы разведки в Китае необычайно разветвлены и образуют все вместе огромную, чрезвычайно мощную организацию. Японцы насадили в Китае обширную шпионскую сеть в каждой китайской провинции, во всех общественных прослойках. Ошибочно предполагать, что японские шпионы в Китае - это пришлый элемент и что они сами по национальности - японцы. Большинство шпионов вербуются японцами из отбросов китайского общества, деморализованной и феодальной военщины, продажного компрадорского купечества, троцкистов и белогвардейцев. Эти шпионы руководятся японскими .военными миссиями, атташе, консульствами, разбросанными по всей территории Китая. Важнейшая часть гнусной работы японской разведки в Китае состоит в активной провокаторской борьбе против китайского народа.

В течение многих лет, пользуясь феодальной раздробленностью Китая и продажностью китайских милитаристов, японский империализм, при помощи сравнительно небольших вооруженных отрядов, грабит и притесняет китайский народ. Это в значительной степени достигается в результате интенсивной провокационной работы японской разведки.

Стремясь разложить своего противника, японская разведка в Китае не ограничивается подкупом отдельных предателей-генералов и вербовкой продавшейся японцам агентуры. Японская разведка стремится предотвратить появление оформленных и устойчивых китайских национальных образований. С этой целью японская разведка организует политические и военные выступления против всякого центра в Китае, который мог бы, по ее мнению, стать со временем точкой собирания национальных сил. Стоит лишь появиться такому правительству (хотя бы даже провинциальному) или такой группировке в Китае, которая кажется японцам способной в какой-то степени организовать национальный отпор японским интервентам, как японская разведка немедленно создает выступление против этой группировки. Это выступление проводится или японскими агентами непосредственно или при помощи спровоцированных этими агентами организаций и лиц.

Что касается центрального китайского правительства, то японцы прилагают специальные усилия к тому, чтобы всеми способами углубить сепаратистские тенденции провинциальных правительств (преимущественно на севере и на юго-западе). Японская разведка стремится разжечь вооруженную борьбу между центральными и местными властями. Если же это почему-либо не удается, то японская агентура пытается подорвать силу и авторитет центрального китайского правительства изнутри. Она спекулирует на разногласиях или на персональных влияниях в правительстве, искусно натравливает одного генерала на другого, возбуждает честолюбивые замыслы, сталкивая лбами вероятных соперников.

Японская разведка постоянно заботится о том, чтобы поддержать распыленность и раздробленность Китая.

Для осуществления системы провокаций японская разведка нуждается не в случайной, .а в весьма квалифицированной агентуре. Некоторые крупные деятели гоминдана, члены провинциальных правительств, видные генералы - вот тот контингент пополнения специальной агентуры, которая, под руководством японских полковников и капитанов, систематически срывает и тормозит дело национального объединения Китая.

Количественно эта специальная агентура уступает обыкновенной, но она также весьма обширна. Японские вербовщики "заготовляют" впрок подходящую агентуру даже в том случае, если в ближайшее время не собираются ее использовать.

Известно, например, что задолго до начала японской интервенции в Манчжурии в 1931 г. японцы вербовали высокопоставленных китайских генералов, которые, по их мнению, могли в будущем оказаться "полезными" для Японии. Известно, что эти расчеты в значительной мере оправдались.

И в настоящее время в Китае имеется немалое количество видных политических в военных фигур - скрытых японских агентов. Они еще не разоблачены как продавшиеся японцам шпионы. Они ждут дня и часа, когда хозяин укажет им, против кого поднимать восстание, где организовать поджоги и убийства.

Мы уже отмечали большое разнообразие форм маскировки, применяемой японской агентурой. За последнее время, в связи с ростом широчайшего антияпонского движения китайских народных масс, японские разведчики, подло двурушничая, изображают себя также "антияпонскими элементами". Известны случаи, когда крупная диверсия - подготовка мятежа в одной из китайских провинций с целью вызвать междоусобную войну в интересах японских захватчиков - проводилась под антияпонскими лозунгами. Японские агенты, надев на себя личину "патриотов", "друзей народа", требовали устранения центральных властей Китая на том основании, что эти власти неспособны к отпору японской агрессии. Это гнусное двурушничество, широко применяемое японо-германскими троцкистско-бухаринскими шпионами и в СССР, лучше всего говорит о том арсенале самых отравленных средств борьбы, которые использует японская разведка. Приспособляясь к обстоятельствам, учитывая, что в Китае уже невозможно выступать открыто в пользу Японии, японская разведка учит своих шпионов принимать любое защитное обличие, лишь бы побольше напакостить и навредить.

Бельмом на глазу японской военщины является Монгольская народная республика, освободившаяся от гнета иностранных империалистов и собственных феодалов и при дружественной поддержке Советского Союза строящая новую, свободную жизнь.

Интриги японской военщины против Монгольской народной республики начались уже в период японской интервенции в Сибири. Уже тогда японская агентура пыталась проникнуть и утвердиться в Монголии, чтобы облегчить превращение Монголии в японскую колонию.

Эта попытка была пресечена, а японский наемник белобандит Унгерн пойман и расстрелян.

Но и в дальнейшем японская разведка ни на один день не прекращала своей подрывной работы против Внешней Монголии. Ведя расистскую пропаганду ("расовая общность" монголов и японцев), мобилизуя контрреволюционное буддийское духовенство (ламство), японская разведка организовывала шпионаж и бандитизм в Монголии. Японские разведчики широко использовали буддийское ламство, составлявшее одно время до 40% всего населения Монголии. Ламы использовались японской разведкой и для шпионажа и для ведения контрреволюционной агитации среди населения. Наряду с этим некоторые японские разведчики, замаскировавшись, сумели проникнуть и в монгольскую народно-революционную партию, ведя там работу по разложению партийных рядов. Целый ряд ныне разоблаченных буржуазных националистов в Монголии оказался связанным с провокаторами, действовавшими по прямому заданию японской разведки.

Во Внутренней Монголии деятельность японской разведки встречает, разумеется, значительно меньше препятствий, чем на территории Монгольской народной республики. В провинциях Жэхэ и Чахар японские военные миссии имеют полную возможность вербовать крупные вооруженные банды, предназначенные для борьбы как против Внешней Монголии, так и против китайских национальных сил. Правда, банды и военные формирования, создаваемые японцами во Внутренней Монголии, а частично и в Северном Китае, при помощи местных монгольских феодалов и церковников, не пользуются, однако, полным доверием японцев. Действуя в обстановке враждебного отношения к себе со стороны местного населения, японцы постоянно опасаются измены даже со стороны своих наемников. Поэтому японская разведка создает параллельные японофильские организации для перестраховки. Из этих же соображений японская разведка обычно выдвигает командирами бандитских соединений, оперирующих во Внутренней Монголии, соперничающих между собой феодальных князьков, шпионящих друг за другом и домогающихся у японцев признания своего первенства.

Начало активной разведывательной работы японцев против первого в мире пролетарского государства относится к первым же месяцам после Октябрьской социалистической революции в СССР.

Во время империалистической войны Япония формально считалась союзником царской России в войне против Германии. Но уже в этот период "союзник" имел определенные виды на то, чтобы при первом удобном случае воспользоваться слабостью царской России и захватить "плохо лежавшие" дальневосточные русские земли. Японский генеральный штаб "предвидел", что Россия при любом исходе империалистической войны выйдет из нее настолько ослабленной, что не сможет активно защитить свой Дальний Восток от удара со стороны Японии. Исходя из этой установки, японцы деятельно снабжали царское правительство - в порядке союзнической "помощи" - негодным оружием: пушками, которые не стреляли, снарядами, которые не разрывались.

Японская агентура в царской России, пользуясь благоприятной конъюнктурой - "союзническими" взаимоотношениями, - держала себя особенно нагло.

Прикомандированный к русской армии японский офицер Араки Садао (тот самый Араки, который известен как наиболее неистовый пропагандист антисоветских авантюр) был настолько явным шпионом, что даже царская жандармерия вынуждена была арестовать его в 1916 г. в Иркутске, Только официальное положение Араки и нежелание царских властей подрывать союзническую дружбу с Японией освободили его из-под ареста.

Но на этом шпионская карьера Араки не закончилась. Как только началась победоносная пролетарская революция в России, японский империализм решил, что пришла его пора реализовать давно лелеянный план захвата российского Приморья. В 1917 г. началась японская интервенция - одна из самых упорных и кровавых империалистических попыток расчленения и захвата советской территории.

Араки снова выплывает на поверхность как "спец" по русским делам. Его шпионские таланты находят себе применение в армии интервентов. Ему поручается руководство военной миссией во Владивостоке, специально занимавшейся инструктажем и вербовкой японских шпионов.

Годы кровавой японской интервенции и оккупации советских дальневосточных окраин японскими войсками ознаменовались большим размахом японской разведывательной работы, направленной против Советов - шпионажем, диверсиями, организацией белобандитских шаек вроде шайки Семенова и др.

Интервенты оказались битыми. Японское военное командование, столкнувшись с героическим сопротивлением дальневосточных трудящихся, героических партизан, помогавших Красной Армии в борьбе с белобандитами и их иностранными хозяевами, принуждено было в конце концов убраться с советской земли. Но этот свой уход японский империализм не считал окончательным. На "всякий случай" японский разведывательный аппарат заготовлял кадры шпионов и диверсантов, которые должны были остаться на советской территории в ожидании лучших для интервентов времен.

Белогвардейцы, остатки различных разгромленных контрреволюционных формирований, "бывшие люди" всех мастей: крупные царские чиновники, полицейские, бывшие капиталисты и помещики, попы и т.д. и т.п. - все это было использовано во время интервенции японской разведкой для насаждения шпионско-диверсионной агентуры на советской земле. Известно, что в Сибирь и на Дальний Восток вместе с отступавшими белыми армиями откатывались значительные толпы "бывших", искавших спасения от настигавшей их по пятам могучей Красной Армии. К моменту окончательного разгрома Колчака и в период ликвидации приморских игрушечных "правительств", поставленных японцами, многие из этих "бывших людей" и активных белобандитов спешно меняли свое обличие и превращались в "трудящихся". Движимые страхом и ненавистью, надеясь на то, что им удастся "отсидеться" от большевиков, эти враги брались и за физический труд, становились "рабочими", "железнодорожниками", "монтерами" и т.д.

Японская разведка всячески поощряла возможно более глубокую маскировку своих шпионов. Она стремилась завербовать в этот период возможно большее количество агентов, исходя из того расчета, что часть завербованных естественным образом отсеется (будет разоблачена советскими органами), а часть не сможет пролезть на ответственные участки, нужные японцам для их подрывной работы.

Вскрытые недавно японские шпионско-диверсионные гнезда на советском Дальнем Востоке выявили одну чрезвычайно характерную черту, присущую методам японской разведки. Целый ряд лиц из числа антисоветского продажного отребья, привлеченных к суду в 1936-1937 гг. за шпионаж и диверсию по заданиям японцев, оказался старыми японскими разведчиками, завербованными еще в годы интервенции (1917-1922 гг.). В течение 10-15 лет эти гады смирно сидели в своих норах, выжидая инструкций от своих хозяев. Когда, после восстановления японо-советских дипломатических отношений, на территории СССР появились японские консульские, концессионные и иные учреждения, связь японской разведки с этими законсервированными агентами стала восстанавливаться. Но и в это время японская разведка иногда даже осаживала своих наиболее торопливых агентов.

Известен случай, когда один завербованный в годы интервенции шпион, замаскировавшийся рабочим-железнодорожником, трижды (в 1927, в 1929 и 1932 гг.) обращался к одному из японских должностных лиц с предложением использовать его "возможности" в смысле организации аварий на железных дорогах. В 1927 г. ему ответили, что "нужно обождать". В 1929 г. ответ был точно такой же. В 1932 г. ему сказали, что "еще рано, но уже скоро, и нужно быть наготове". В 1933 г. к шпиону на квартиру, не ожидая его визита, явился японский агент и передал ему конкретные директивы разведки об организации вредительства в паровозных депо.

Ряд шпионских дел говорит о том, что среди массы завербованных шпионов японская разведка выделяет определенную категорию особо доверенных агентов, которые на протяжении многих лет систематически были связаны с закордонным разведывательным центром. Этим агентам или "резидентам" японской разведки поручались не только сбор шпионских сведений и устройство диверсионных актов, но и вербовка новых шпионов.

После начала манчжурской интервенции в 1931 г. активность японской разведки против СССР стала расти в геометрически прогрессии. Старой, осевшей на советской территории со времени интервенции, агентуры стало недостаточно. Японские военные миссии в Манчжурии и жандармские органы стали спешно готовить "новые кадры".

Источниками пополнения кадров японских шпионов против Советского Союза являются: 1) белые эмигранты, в том числе так называемые "харбинцы", т.е. русское население Харбина и других манчжурских населенных пунктов, среди которых японцы проводили усиленную вербовку после оккупации Манчжурии; 2) кулацкие и спекулянтско-контрабандистские элементы корейской национальности, имевшиеся в известном количестве на советском Дальнем Востоке, а также переброшенные в Советский Союз японской разведкой из-за границы; 3) антисоветские контрреволюционные элементы внутри СССР, в первую очередь троцкисты и бухаринцы. Последние представляют собой основную и самую драгоценную агентуру для японского империализма благодаря тому, что, маскируясь партийными билетами, они проникали на наиболее ответственные участки.

Вербовка японской разведкой шпионов против СССР поставила перед ней задачу тщательного изучения людей с целью выявления подходящих для вербовки кандидатур. И за рубежом (в Манчжурии, в Корее) и в пределах СССР японская разведка при осуществлении вербовок ставила и продолжает ставить ставку на людей, резко враждебных социалистическому строю, связанных классовыми узами с капиталистическим миром, на людей, морально разложившихся, погрязших в пороках и преступлениях. Это показывают вскрытые советской разведкой дела по японскому шпионажу.

Так, например, в 1935 г. японский вербовщик, действовавший на нашей территории, успел завербовать в диверсионную ячейку семь человек. Из этих семи человек оказались: три троцкиста, маскировавшиеся партийными билетами, один бывший деникинский офицер, один бывший царский офицер, один бывший кулак и один крупный сектант.

По другому делу, 1936 г., среди одиннадцати разоблаченных шпионов оказалось девять выходцев из дворян (помещиков, фабрикантов и офицеров).

Во вскрытых органами НКВД за последнее время японских шпионско-диверсионных организациях, действовавших на территории СССР, руководящую роль играли троцкистско-бухаринские бандиты, превосходно уживающиеся вместе с бывшими жандармами, крупными землевладельцами и т.п.

Таким образом, японские шпионы и предатели - злейшие враги советского народа - вербуются из людей, свирепо ненавидящих дело социализма, мечтающих о возврате к капиталистическому рабству.

Кадры для японской вербовки за рубежом находятся главным образом в Манчжурии и в Корее.

Среди множества захудалых белобандитских генералов, выброшенных историей на помойку и слоняющихся в ожидании "работы" на задворках японских военных миссий в Манчжурии, в наибольшем фаворе у японцев пребывает "атаман" Семенов. Этот старый японский агент, отличившийся не только как свирепый палач трудящихся на Дальнем Востоке во времена японской интервенции, но и как крупный вор, живет в собственном имении в Южной Манчжурии и претендует чуть ли не на роль "вождя" всех дальневосточных белобандитов. Время от времени в зловонных харбинских белых газетках появляются безграмотные и бессвязные "интервью" этого "атамана", в которых он клянется в любви к "Ниппон" (так на белохарбинском японизированном жаргоне именуется Япония) и обещает отличиться в борьбе против СССР.

Однако, несмотря па опереточный стиль и внешность Семенова, японская военщина возлагает на него известные надежды. Японские генштабисты, планирующие нападение на Монгольскую народную республику, весьма озабочены недостаточной кавалерийской подготовкой японских войск. "Атаман" Семенов консультирует японское коневодство в Манчжурии и Внутренней Монголии и сам предназначен японцами для создания легких кавалерийских частей, оперирующих в монгольских степях и используемых для глубокой тыловой разведки.

Несколько лет назад японцы создали белобандитскую организацию, во главе которой стоит японский агент-диверсант и шпион Родзаевский. Организация Родзаевского, именующая себя "Российской фашистской партией", занята непосредственной подготовкой и инструктажем засылаемых японцами в СССР шпионов, террористов и диверсантов. Славные советские пограничники ликвидировали не одну белую банду, подготовленную и переброшенную японской разведкой в СССР.

Объединяя самую оголтелую контрреволюционную сволочь, Родзаевский вербует послушных агентов для японской разведки. Японские военные миссии отпускают значительные суммы на шпионскую "партию". Родзаевский имеет возможность издавать ежедневные газетки, печатать брошюрки, заполненные гнусными призывами белоэмигрантской падали к террору против советских людей.

Кроме Родзаевского и его "партии" японская разведка имеет еще и другие параллельно существующие шпионско-диверсионные объединения в Манчжурии, куда вовлекаются русские белые эмигранты. Подготовка шпионов и террористов для переброски на советскую территории" не приостанавливается ни на одну минуту.

После продажи советским правительством КВЖД начался массовый разъезд бывших работников дороги - советских граждан из Манчжурии в СССР. Среди этих отъезжавших также оказались люди, завербованные японской разведкой. Японцы воспользовались тем, что среди русских, работавших на КВЖД, было немало лиц, ничем, кроме формального гражданства, не связанных с Советским Союзом. Некоторая часть бывших работников КВЖД принадлежала к выходцам из враждебной социальной среды, якшалась с белогвардейщиной. Многие из этих господ, симпатизируя белогвардейцам, держались за советский паспорт или ходатайствовали о его получении, лишь цепляясь за работу на КВЖД. После того как КВЖД была продана, часть этой публики поспешила ликвидировать свое советское гражданство и вернулась в первобытное эмигрантское состояние. Но те, кто был завербован японцами, получили от них категорическое указание не выходить из советского гражданства, а, наоборот, утвердиться в нем и ехать в СССР для шпионско-диверсионной работы. Ряд таких шпионов был разоблачен органами НКВД.

В 1932 г. японцы приступили в Харбине к организации специальных "курсов" для будущих разведчиков, посылаемых в СССР. Эти курсы маскируются маркой учебного заведения, дающего определенную квалификацию (шофера, радиста и т.д.). Белоэмигрантская молодежь, проходившая специальную техническую подготовку на таких курсах, получала задание от японцев (перекрасившись предварительно в защитные "советские" цвета) попасть в СССР и устроиться там на промышленные предприятия военного значения, на важные железнодорожные узлы, электростанции, в воинские части. Пользуясь преступной беспечностью легкомысленных людей, эти завербованные японцами харбинские "молодые люди" иногда без всякой проверки принимались в СССР с распростертыми объятиями, а подчас получали комсомольские и партийные билеты.

Японская разведка в Манчжурии и в Корее далеко не всегда может полагаться на то, что все лица, намеченные для шпионско-диверсионной и террористической работы в СССР, пойдут на это добровольно и охотно. За исключением сравнительно небольшого количества злейших врагов СССР: махровых белогвардейцев, членов японо-фашистских "партий" и уголовно-преступного сброда, просто покупаемого за деньги, вербовка японцами и так называемых "харбинцев" и корейцев, перебрасываемых из-за кордона в СССР, в большинстве случаев происходит под угрозой репрессий, связана с насилием и шантажом.

На подвластной им территории японцы широко применяют метод предварительного ареста лиц, намеченных ими к вербовке. Арестованные - одни под угрозой расправы с их близкими, другие из-за боязни пыток и зверских издевательств, широко практикуемых в японо-манчжурских тюрьмах, - дают свое согласие вести разведывательную работу в пользу японцев.

При этом некоторые утешают себя мыслью, что им удастся обмануть японцев, саботируя в будущем активную работу в пользу японской разведки. На деле этого не бывает. Лица, завербованные японцами, перебрасываемые в Советский Союз, постоянно шантажируются японцами: их предупреждают, что, если только они попытаются отказаться от ведения шпионско-диверсионной работы, они будут немедленно разоблачены перед советскими органами в том, что были завербованы японцами. Находясь под страхом такого разоблачения, завербованные легко вынуждаются японской разведкой выполнять ее приказы.

Иногда, вербуя шпионов против СССР, японская разведка эксплуатирует родственные или иные связи нужных ей людей. Известны случаи, когда японцы вербовали жен советских работников, находившихся за границей. Установив затем в СССР связь с завербованной таким путем женой какого-либо ответственного работника, японцы или принуждали этого работника самого стать шпионом (под угрозой разоблачения предательства жены), или использовали его в "темную", т.е. жена выпытывала у мужа необходимые японцам шпионские сведения, оставляя его в неведении относительно последствий его преступной болтливости.

В использовании для целей шпионажа против СССР некоторых деклассированных элементов корейской национальности японцы особенно широко применяют метод маскировки шпиона "политическими преследованиями". Перебрасывая на территорию СССР разведчика-корейца, японская жандармерия нередко симулирует "побег" его из японской тюрьмы, куда он попал якобы за революционную деятельность. В интересах лучшей маскировки такого разведчика его иногда перед переброской в СССР действительно предварительно арестовывают, с тем чтобы в случае проверки можно было легче сбить следствие с правильного пути.

Вообще охотно применяемый японской разведкой метод провокации принимает особенно массовый характер при использовании корейской агентуры. Для того чтобы внедрить своих шпионов в корейское национально-освободительное движение, ведущее борьбу против японского гнета, японцы создают фиктивные "революционные" корейские организации, целью которых является внести раскол в общий национально-революционный фронт корейских трудящихся и выдать их с головой японским жандармам. Корешки этой "массовой" провокаторской работы японской разведки обнаруживаются и в пределах СССР. На советском Дальнем Востоке находится большое количество корейских трудящихся, живущих компактной массой. Японская агентура искусственно создает групповую и фракционную борьбу среди корейских общественных организаций, стремится разложить их изнутри и заодно подготовить материал для новых вербовок.

Среди перебрасываемых на советскую территорию шпионов корейское национальности разоблачено немало особо квалифицированных японских агентов.

Известно, что разведки империалистических стран обычно мало интересуются судьбой "засыпавшегося" шпиона и, как правило, не оказывают ему никакой помощи. Характерно поэтому, что когда органами НКВД был арестован переброшенный в СССР крупный японский шпион кореец Ким-За-Ен, то в виде исключения японские власти нашли возможным ходатайствовать о его освобождении и высылке из пределов СССР за рубеж на том-де основании, что Ким-За-Ен - японский подданный. По-видимому, второй отдел японского генерального штаба терял в лице Ким-За-Ена особенно ценного агента. В момент ареста Ким-За-Ена у него был найден подлинный советский паспорт на его имя. Японскому посольству было предъявлено взятое из архива делопроизводство по поводу сделанного Ким-За-Еном в свое время и удовлетворенного ходатайства о переходе в советское гражданство. Японской разведке не удалось выгородить своего "заслуженного" шпиона. Ким-За-Ен получил по заслугам - он был расстрелян.

Какими путями японская разведка находит нужных ей предателей родины на территории СССР?

Арестованный японский шпион Б. - старый враг советской власти, в прошлом крупный помещик - показал, как он привлек к разведке своего сослуживца, некоего Ф., работавшего на одном из крупных советских хозяйственных предприятий. Б. узнал, что Ф. любит жить на широкую ногу и расходует довольно значительные суммы денег, намного превышающие получаемый им оклад жалованья. Заинтересовавшись личностью Ф., В. узнал, что Ф. является не советским человеком и имеет какое-то темное прошлое. Б. начал сближаться с Ф. и в процессе делового общения с ним постепенно стал переходить к беседам на антисоветские темы. В процессе одной из таких бесед Ф. пожаловался Б., что ему не хватает на широкую жизнь получаемого жалованья. Тогда Б. заявил Ф., что при желании он может зарабатывать неплохо, так как служебные бумаги, с которыми он соприкасается, имеют большую ценность. Ф. тогда поставил вопрос Б.: "Вы имеете отношение к иностранной разведке?" Б. на это ответил: "Да, имею отношение к японской разведке". После этого Ф. попросил Б. откровенно рассказать, на каких условиях он работает у японцев, может ли он тоже принять участие в этой работе и насколько это материально может быть для него выгодно.

В результате этой беседы предатель Ф. нанялся на службу японской разведки.

По отношению к троцкистско-бухаринским бандитам японской разведке не требуется затрачивать никаких усилий для того, чтобы привлечь их к шпионско-диверсионной работе.

Московский процесс антисоветского троцкистского параллельного центра наглядно показал всю глубину падения троцкистской мрази. Сговор вожаков троцкистской банды с японскими империалистами широко разоблачен перед всем миром.

Троцкисты и бухаринцы, как верные цепные псы капитализма, - уже готовые агенты иностранных разведок. Они сами ищут лишь случая, чтобы связаться с этими разведками и выполнять их задания.

Троцкисты и бухаринцы сами являются ретивыми вербовщиками на службе у японской разведки, привлекая в шпионско-диверсионные группы политически и морально неустойчивых и разложившихся людей.

Характерным приемом является вербовка троцкистами беспартийного специалиста инженера И. Инженер И. работал на предприятии оборонного значения. Его жена вела переписку со своими родственниками за границей. Узнав об этом, троцкист Д. - ближайший начальник инженера И., стал сближаться с ним, чтобы лучше его изучить. Убедившись в том, что И. политически неустойчивый человек, обывательского склада, Д. решил его завербовать для японской разведки, действуя шантажом.

Подготовив почву троцкистскими разговорами, Д., находясь однажды наедине с инженером И., сказал ему следующее: "Мне стало известно, что с вашей женой переписывается один ее родственник - иностранный шпион. Вы в моих руках. Если об этом узнают, вы пропали". Инженер И., будучи политически неустойчивым, слабохарактерным человеком, стал умолять Д. "пожалеть" его. Д. согласился, но поставил условием, чтобы И. заодно выручил и его, своего начальника, и подписал распоряжение по цеху о проведении некоторых незаконных и вредных для производства технических мероприятий. И., уже запутавшись в паутине троцкистской провокации, подписал требуемое распоряжение. Тогда только Д., получив в руки этот документ с незаконным распоряжением, объявил инженеру И., что отныне он член диверсионной группы на заводе и обязан выполнять распоряжения Д. как руководителя этой группы. В противном случае И. будет немедленно разоблачен как вредитель и шпион. Не найдя в себе силы сопротивляться, боясь обратиться за помощью к органам НКВД (что должно было спасти его), инженер И. стал жертвой собственной бесхребетности, троцкистской провокации и шантажа и превратился в наймита японской разведки.

Империалистическая Япония, связавшая свою судьбу с фашистской Германией, заключила с ней военное соглашение о совместных действиях против Советского Союза, довольно слабо замаскированное так называемым антикоминтерновским соглашением от 25 ноября 1936 г.

Это военное соглашение, предусматривающее разного рода техническое сотрудничество между германским и японским генеральными штабами, включает в себя пункты и о координации действий разведки. Один из авторов японо-германского военного соглашения генерал-майор Осима, японский военный атташе в Берлине, сам является одним из крупнейших разведчиков, "специализировавшихся" на действиях против СССР. Единство действий германской и японской разведок, направленное против СССР, ярче всего проявилось в "полюбовном" параллельном использовании этими разведками троцкистско-бухаринских шпионов.

Как выявили данные московских судебных процессов над троцкистскими бандитами, главарь преступной шайки Иуда-Троцкий сговаривался о "контакте" в шпионско-диверсионных делах и с господином Гессом (заместителем Гитлера) и с официальными представителями японского правительства. И те и другие любезно согласились разрешить своему подрядчику Троцкому обслуживать сразу двух хозяев.

Показания расстрелянных троцкистов - японо-германских шпионов Лившица, Турока, Князева, Граше и др. - развернули на московском процессе в январе 1937 г. омерзительную картину сплетения японо-германо-троцкистского шпионажа, террора, диверсии и вредительства.

И процесс антисоветского троцкистского параллельного центра в Москве и процесс 44 японских шпионов в г. Свободном с полной определенностью установили, что японская разведка, использующая троцкистскую сволочь, насаждая часть своей агентуры "впрок", требует от большинства своих агентов повседневных действий: массовых убийств, поджогов, отравлений.

Обращая особенное внимание на подрыв железнодорожного транспорта в СССР, японская разведка самыми разнообразными средствами, но почти всегда используя троцкистов, вела свою дьявольскую работу.

В 1930 г. опытные японские разведчики под видом инженеров и техников под покровительством троцкиста Князева организовали вредительский "ремонт" паровозов на Ленинской железной дороге.

В 1933 г. завербованные японцами "профессора" создали специальную" "науку" о том, что эксплоатация железнодорожного транспорта упирается в некий "предел", дальше которого никакое развитие невозможно.

В 1935-1937 гг. обученный японцами троцкист Князев и его подручные организовали до 15 крушений на транспорте, сопровождавшихся многочисленными человеческими жертвами.

Расстрелянные в г. Свободном 44 японских шпиона во главе с Авербахом организовывали крушения, поджоги, аварии, убийства, непрестанно подгоняемые своими хозяевами.

Крупный японский разведчик X., занимавший официальное служебное положение в японском посольстве в Москве, требовал от троцкиста Князева проведения подготовки к заражению острозаразными бактериями поездов, предназначаемых под воинские эшелоны, а также пунктов питания и санитарной обработки войск. Эта гнусная "работа" троцкистов должна была развернуться в момент начала войны между Японией и СССР.

Гнусные троцкистско-бухаринские выродки - незаменимые слуги японского и германского империализма - лучшие агенты их разведок. Разоблачение троцкистских и правых бандитов означает мощный удар по иностранному шпионажу, по поджигателям войны на Западе и на Востоке. Вот почему каждый честный советский гражданин должен уметь распознавать в повседневной жизни дьявольские махинации империалистических разведок и в частности японской разведки и разоблачать агентуру этих разведок - троцкистско-бухаринских бандитов.

В советской печати уже приводились примеры того, как японская разведка засылает в пределы СССР особо квалифицированных своих агентов - японцев по национальности - с целью глубокого оседания их в советской обстановке.

Эти агенты, проникающие в СССР под различными безобидными вывесками - рабочих-эмигрантов, цирковых артистов, "левых" интеллигентов (режиссеров, литераторов и т.д.), - принадлежат к категории специально натренированных разведчиков-профессионалов, борьба с которыми представляет трудную, но тем не менее не неразрешимую задачу. Доказательством этому служит то, что за последнее время изрядное количество чрезвычайно тонко замаскированных японских шпионов выловлено и разоблачено.

Для лучшего укрытия этой специальной агентуры в СССР японская разведка практикует уже отмечавшийся нами выше прием: временное прекращение всякой шпионской работы агента, чтобы устранить подозрение против него со стороны окружающих. Если на Дальнем Востоке японская разведка выдерживала в резерве до поры до времени кадры своих разведчиков, завербованных еще в годы японской интервенции, то в отношении использования японцев - профессиональных шпионов японская разведка применяла еще большую "выдержку".

Тов. Заковский рассказал характерный случай, имевший место в Ленинграде. В 1936 г. там был разоблачен как разведчик пожилой японец - "рабочий", прибывший в Ленинград и осевший там по заданию Генштаба еще в 1916 г. 20 лет сидел шпион на одном месте. К нему привыкли все окружающие, считали его "своим парнем", посвящали его в государственные тайны. Из 20 лет, проведенных им в Ленинграде, шпион А. большую часть временя не вел активной шпионской работы. В 1934 г. он получил даже от своих хозяев специальное предписание прекратить всякую шпионскую деятельность: японская разведка берегла этого агента для чрезвычайно ответственных диверсионных поручений, которые он должен был начать выполнять во время войны Япония с СССР.

Японский империализм, первый начавший борьбу за передел мира, принадлежит к категории опаснейших провокаторов новой мировой войны. Предвкушая эту войну, готовясь к ней, японская разведка развивает сейчас особую активность. Японские полковники и генералы, мастера диверсии и провокации, неустанно планируют разбойничьи нападения на границы Советского Союза и дружественной ему Монгольской народной республики. Не будучи в состоянии надеяться на победный исход этого нападения, они всячески изощряются в выискивании средств и путей для ослабления могущества Советского Союза, подрыва его оборонной и экономической мощи. Они подыскивают подлых, продажных людишек, готовых по их приказу нанести предательский удар в спину рабочих и крестьян СССР.

Беспощадным уничтожением презренных шпионов и предателей отвечает советский народ на происки японской разведки, так же как и на происки и махинации всех прочих врагов нашего социалистического отечества.

Немало метких и сильных ударов обрушилось уже на головы подлецов, посягнувших на счастье всего трудового человечества, воплощенное в нашей родине.

Шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, бухаринцы - все без исключения наймиты иностранных разведок - будут выкорчеваны в СССР до конца.

@темы: история, Россия, Япония, газета Правда

---

КОНФУЦИАНСТВО И БУДДИЗМ В СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ВВОДНОЙ ГЛАВЫ “ПОВЕСТИ О ДОМЕ ТАЙРА

КОНФУЦИАНСТВО И БУДДИЗМ В СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ВВОДНОЙ ГЛАВЫ “ПОВЕСТИ О ДОМЕ ТАЙРА”
Вячеслав Онищенко


“Повесть о доме Тайра” долгое время привлекает внимание исследователей различных сфер японской культуры – историков, литературоведов, лингвистов и историков философско-религиозной мысли. Сложившаяся в основном к середине XIII века “Повесть” отразила в себе быт, образ мыслей, системы ценностей аристократов, самураев и монашества, т.е. образованного класса своей эпохи; кроме того, она является наиболее широко функционировавшим текстом, когда-либо созданным в Японии. Начиная со времени написания «Повесть» исполняли сказители бива-хоси (эта традиция сохранилась и поныне), позже, в XIV – XVI вв. по отдельным сюжетам «Повести» создавались пьесы для театра Но, а ещё позже – для театров Бунраку и Кабуки. На темы отдельных эпизодов “Повести о доме Тайра” создано немало произведений и в XX веке. Таким образом, “Повесть”, являясь продуктом культуры XII-XIII веков, в свою очередь стала значимой составляющей культурного контекста последующих столетий, чем и объясняется неугасающий интерес к ней исследователей.

Вводная глава “Повести о доме Тайра” – “Храм Гион” – присутствует во всех списках и вариантах “Повести”, являясь своеобразным эпиграфом, вводящим описываемые события в определённые мировоззренческие рамки. Долгое время было принято считать, что “Повесть” написана целиком с буддийских позиций и несмотря на то, что она изучалась на протяжении всего XX века, существование конфуцианской составляющей как в “Повести” в целом, так и в главе “Храм Гион” замечено сравнительно недавно, в 80-е годы. С тех пор неоднократно говорилось о наличии в тексте вводной главы “Повести” конфуцианских идей, – в нём, в частности, усматривают конфуцианскую критику “неправедных” правителей и идею воздаяния за плохое правление[i]. Однако открытым остаётся вопрос о том, каким образом в столь коротком тексте сосуществуют два различных дискурса – буддийский и конфуцианский, не вызывая у читающего чувства внутренней логической противоречивости. Данное исследование является первой попыткой выяснить структуру и внутреннее функционирование текста, содержащего идеи различных религиозно-философских систем. С этой целью будет проведен краткий анализ первых фраз главы “Храм Гион”, в котором мы рассмотрим структурные, лексические и смысловые особенности этих фраз и постараемся определить факторы, обеспечивающие цельность восприятия данного текста.

1. 祗園精舎の鐘の声、諸行無常の響あり。

Звон колоколов храма Гион возвещает о бренности всего сущего.

Храм Гион – японское название индийского монастыря Джетавана-вихара; в данном случае речь идёт о Павильоне Непостоянства – больнице для монахов при монастыре; по преданию, колокола по углам кровли Павильона в час кончины кого-либо из его обитателей начинали звонить сами собой, выговаривая буддийский стих-гатху: “Всё в мире непостоянно, всё цветущее неизбежно увянет...” [Повесть, 615; Хэйкэ-моногатари 35]. Данная фраза целиком взята из буддийского дискурса и содержит указание на смерть как на проявление бренности сущего. Понятие “смерть”, выраженное через буддийскую метафору “звон колоколов храма Гион (раздающийся в момент кончины монахов)”, здесь приобретает значение “смерть – проявление непостоянства”.

Опишем структуру фразы следующим образом:

Смерть монахов храма Гион (буддийский дискурс) → непостоянство сущего (буддийский дискурс)

2. 娑羅双樹の花の色、盛者必衰の理をあらはす。

Цвет цветов дерева сала показывает, что всё цветущее неизбежно увянет.

Данное высказывание содержит отсылку на Махапаринирвана-сутру, на эпизод подготовки Будды к нирване, когда цветы деревьев-близнецов сала, под которыми лёг и упокоился Шакьямуни, осыпались. Мы снова видим указание на смерть как проявление бренности сущего и отсылки на буддийский дискурс, подобные тем, которые мы видели в предыдущей фразе – упоминание деревьев-близнецов сала (娑羅双樹, сара со:дзю и выражение из “Сутры о человеколюбивом царе” (仁王経, Нинно:кё – “всё цветущее неизбежно увянет” (盛者必衰, дзё:ся хиссуй). Таким образом, первые две фразы текста образуют единый смысловой блок, характеризующийся общностью структуры фраз и насыщенностью буддийской лексикой.

Структура фразы:

Смерть/нирвана Будды (буддийский дискурс) → непостоянство сущего (буддийский дискурс)

3. おごれる人も久しからず、唯春の夜の夢のごとし。

И гордые люди недолговечны, подобно сну в весеннюю ночь.

4. たけき者も遂にはほろびぬ、偏に風の前の塵に同じ。

И жестокие люди в конце концов погибли, совсем как пыль пред ветром.

Снова смерть выступает как проявление бренности, – и сон в весеннюю ночь, и пыль пред ветром – метафоры непостоянства, краткости. Но если в первых двух фразах это была смерть монахов и нирвана Будды, то на этот раз речь идёт о “гордых” и “жестоких”. Главное отличие данных фраз от двух предыдущих – это отсутствие прямых отсылок на буддийский дискурс, и появление нового элемента – характеристики тех, кто умирает, выраженной в одном случае глаголом “быть высокомерным, заносчивым; жить в роскоши” (おごる, огору), в другом – прилагательным «сильный, жестокий, смелый» (たけし, такэси). Кроме того, и указания на смерть/недолговечность – “недолговечный” (прил. “долгий, вечный” 久し, хисаси в отрицательной форме – 久しからず, хисасикарадзу), “погибли” (ほろびぬ, хоробину), и метафоры недолговечности выражены посредством японской лексики без использования буддийских китаизмов. Таким образом, фразы содержат элементы предшествующих фраз – указания на недолговечность и гибель – и вместе с тем готовят аудиторию к появлению дискурса, отличного от буддийского.

Структура фраз:

«гордые» (?) → непостоянство (?)
«жестокие» (?) → смерть/непостоянство (?)

5. 遠く異朝をとぶらへば、秦の趙高(てうかう、漢の王莽(わうまう、梁の周伊(しうい、唐の禄山(ろくさん、是等は皆旧主先皇の政にもしたがはず、楽しみをきはめ、諫を思ひいれず、天下の乱れむ事をさとらずして、民間の愁ふる所を知らざッしかば、久しからずして、亡じにし者ども也。

Если обратиться к примерам из других стран, то и Чжао Гао из Цинь, и Ван Ман из Хань, и Чжоу И из Лян, и Лушань из Тан, все они пренебрегали праведным путём прежних государей, преумножали наслаждения, не слушали увещеваний, не замечали разлад в Поднебесной, не хотели знать о страданиях народа, и в скором времени сгинули.

Здесь автор поясняет, кого он имел в виду, когда упомянул “гордых” и “жестоких”.

Чжао Гао был евнухом первого циньского императора Ши-хуана (246 – 210 гг. до н. э.) и вынудил совершить самоубийство второго циньского императора – Эрши-хуана, за что сам поплатился жизнью. Ван Ман (45 г. до н. э. – 23 г. н. э.) – фаворит императрицы-регентши, который убил малолетнего императора и сам занял престол, но был убит в 23-м г. Чжоу И (502 – 556) – сановник при императоре У-ди династии Лян, фаворит императора, впоследствии обвинённый в измене. Ань Лушань, военный губернатор Шаньдуна, в 755 г. поднял мятеж против танского императора Сюаньцзуна, но вскоре (в 757 г.) был убит своим сыном[ii].

Таким образом, в качестве иллюстрации недолговечности “гордых” и “жестоких” людей упомянуты личности, ставшие хрестоматийными примерами мятежников, вассалы, выступавшие против императорской власти. В структуре данной фразы появляется новый элемент – перечисление “неправедных”, с точки зрения конфуцианских представлений о справедливом правлении, деяний мятежников. В контексте фразы эти деяния мотивируют скорую смерть мятежников, которые не только выступили против легитимной власти, но и оказались несостоятельными правителями. Здесь к понятию “смерть”, которому во фразах 1 и 2 было придано значение “непостоянство, бренность сущего”, надстраивается дополнительное конфуцианское значение – “воздаяние за мятеж и неправедное правление”.

Эта фраза лексически связана с двумя предыдущими – здесь мы снова видим прилагательное “долгий, вечный” (久し, хисаси) в отрицательной форме, уже использовавшееся во фразе 3; здесь оно выступает в функции наречия со значением “вскорости”, “в недолгом времени” (久しからずして, хисасикарадзу ситэ), и глагол “умирать” (亡ず, бо:дзу), синоним глагола “гибнуть” (ほろぶ, хоробу) из фразы 4.

Структура фразы:
мятежники (конфуцианский дискурс) → их несоответствие идеалу правителя (конфуцианский дискурс) → непостоянство/смерть

6. 近く本朝をうかがふに、承平の将門、天慶の純友、康和の義親(ぎしん、平治の信頼、此等はおごれる心もたけき事も、皆とりどりにこそありしかども、

Если обратиться к примерам из нашей страны, то и Масакадо в годы Сёхэй, и Сумитомо в годы Тэнгё, и Ёситика в годы Кова, и Нобуёри в годы Хэйдзи, каждый на свой лад гордыней отличался и жестокостью, и всё же...

Автор продолжает перечисление мятежников, приближаясь во времени и пространстве к событиям “Повести о доме Тайра”.

[i] См. [Ямасита 143-145] и [Исигэ 291-294]

[ii] Здесь и далее описания исторических личностей, упоминаемых в главе «Храм Гион», приводятся по комментариям И. Львовой [Повесть 615-617] и Т. Итико [Хэйкэ-моногатари 35-36].

Масакадо из рода Тайра в 938 г. поднял восстание на северо-востоке Хонсю, объявил себя императором и был убит карательными отрядами в 940 г. (“Смута годов Дзёхэй-Тэнгё”). Сумитомо из рода Фудзивара, одновременно с восстанием Масакадо выступил на юго-западе Японии против центральной власти и убит в 941 г. Ёситика из рода Минамото, правитель Цукуси, был обвинен в жестокости и других злодеяниях и убит карательными отрядами в 1117 г. Нобуёри Фудзивара (1133-1159) – один из главных участников неудавшегося дворцового переворота, казненный в 1159 г. (“Смута годов Хэйдзи”).

Данная фраза вместе с предыдущей составляет ещё один смысловой блок. Здесь уже нет прямых упоминаний прямо о смерти тех, кто противился императорской власти; во-первых, речь идёт о событиях сравнительно недавней истории Японии, заведомо известных японскому читателю того времени. Во-вторых, структурная однотипность этой и предыдущей фраз делает излишним ещё одно упоминание о смерти; смерть и непостоянство и без того присутствуют во всех предшествующих фразах. В-третьих, упоминание “гордости” и “жестокости” перечисленных возвращает нас к фразам 3 и 4, из которых следует, что “гордых” и “жестоких” ждёт скорая смерть.

Структура фразы:
мятежники (?) → «гордые» и «жестокие» (?) (→ непостоянство/смерть)

4. まぢかくは六波羅の入道前太政大臣平朝臣清盛公と申しし人の有様、伝へ承るこそ、心も詞も及ばれね。

...в недавнюю пору Вступивший на путь бывший Великий министр князь Киёмори Тайра из усадьбы Рокухара – о его деяньях молва идёт такая, что поистине не описать словами и даже представить себе трудно.

Данная фраза подводит итог мировоззренческой части главы “Храм Гион”. Грамматически эта фраза представляет собой вторую часть сложносочинённого предложения, началом которого является фраза 6. Она продолжает смысловую линию фраз 5 и 6, представляя Киёмори – главу рода Тайра – как одного из “гордых” и “жестоких” мятежников, которых ждала скорая смерть, и вместе с тем отличается от двух предыдущих фраз по нескольким параметрам: 1) в данной фразе отсутствуют прямые упоминания о “гордости” и “жестокости” Киёмори либо его смерти, вместо этого идея о воздаянии за неправедное правление и мятеж, непременно постигающего «гордых» и “жестоких”, аккумулирована в выражении “о его деяньях молва идёт такая, что поистине не описать словами и даже представить себе трудно”; 2) в двух предыдущих фразах китайские и японские исторические деятели перечислены группами по четыре, тогда как действующим лицом в данной фразе является один Киёмори – как воплощение всего, что говорилось о мятежниках ранее; 3) во фразах 5 и 6 вводные слова определяют место описываемого (Китай, Япония), в данной фразе – время (“в недавнюю пору”). Таким образом, первые 6 фраз в структурном, смысловом и лексическом плане составляют пары 1–2 (Звон колоколов храма Гион... – Цвет цветов дерева сала...), 3-4 (И гордые недолговечны... – И жестокие, в конце концов, погибли...), 5-6 (Если обратиться к примерам из других стран... – Если обратиться к примерам из нашей страны...), а фраза 7 завершает данный смысловой блок, концентрируя в себе смысл всех предыдущих фраз и вводит главного героя, деяниям которого посвящен дальнейший текст “Повести”.

Структура фразы:

Тайра-но Киёмори → “не описать словами” (?) (мятежник, “горд” и “жесток”, не соответствовал конфуцианскому идеалу правителя → непостоянство/смерть)

Из вышеизложенного можно сделать следующие выводы. В данном тексте функционирование двух дискурсов проявляется в различии интерпретаций понятия “смерть”. В первых двух фразах это понятие выражено посредством буддийских метафор и обретает значение “смерть как проявление непостоянства сущего”. Во фразах 3 и 4 оно присутствует в виде указаний на него нейтральными словами «недолговечный» и «гибнуть», а в следующей, 5-й фразе «смерть/недолговечность» интерпретированы в духе конфуцианской этики как возмездие за несоблюдение принципов справедливого правления. Здесь может быть усмотрено логическое противоречие, поскольку значения понятия “смерть” в высказываниях “Смерть монахов в Павильоне Непостоянства показывает непостоянство сущего” (фраза 1) и “Мятежников и недостойных правителей ждёт скорая смерть” (фраза 5) не равны, и в первом из них “смерть” является проявлением всеобщего принципа непостоянства, равно относящегося ко всем живущим вне зависимости от их моральных или политических качеств, тогда как вторая выделяет мятежников и недостойных правителей в особую группу тех, кого ждёт скорая смерть. Однако данное противоречие замаскировано наличием ряда следующих факторов, придающих тексту видимость последовательного, связного и непротиворечивого:

1. Все фразы прямо или косвенно содержат понятие “смерть” – упоминание эпизодов кончины монахов и нирваны Будды (фразы 1 и 2), недолговечности “гордых” и гибели “жестоких” (фразы 3 и 4), скорую гибель китайских мятежников (фраза 5), указание на “гордыню” и “жестокость” предводителей мятежей в Японии (фраза 6), отсылающее к скорой гибели “гордых” и “жестоких” во фразах 3 и 4, и описание Тайра-но Киёмори как превзошедшего в гордыне и жестокости всех вышеперечисленных исторических лиц.

2. Неизменно соблюдается принцип пространственной и временной последовательности изложения – начиная с отсылок на события в Индии V в. до н. э. (фразы 1 и 2), через упоминание исторических деятелей Китая III в до н. э. (Чжао Гао), I в н. э. (Ван Ман), VI в (Чжоу И), VIII в (Ань Лушань) во фразе 5 – к мятежам в Японии X-XII вв. и времени действия “Повести о доме Тайра” – второй половине XII века.

3. Фразы из разных пар связаны между собой лексически – через использование слов “гордый”, “жестокий” во фразах 3, 4 и 6, прилагательного “недолговечный” во фразах 3 и 5, синонимичных глаголов “гибнуть” во фразах 4 и 5.

Данный анализ следует считать первой попыткой исследования совместного функционирования различных дискурсов в японском средневековом художественном тексте. Японский материал представляет особенный интерес благодаря сложности структуры религиозно-философских представлений, обусловленной наличием в рамках одного текста буддийского, конфуцианского и синтоистского дискурсов; дальнейшее изучение функционирования идей и понятий как в “Повести о доме Тайра”, так и в других памятниках средневековой литературы должно помочь яснее представить не только общую картину мировоззренческих представлений той эпохи, но и способ мышления, принципы выбора дискурса для той или иной интерпретации событий, характеризующий жителей средневековой Японии.


1. Ямасита Х. Гион сёдзя (“Храм Гион”) // Кокубунгаку кайсяку то кансё (Японская литература: коммментарии и оценки). – Токио, 1968, №5, сс. 140–148.

2. Хэйкэ-моногатари (Повесть о доме Тайра). Коммент. Итико Т. В 2-х томах. – Токио, изд. “Сёгаккан”, 1973-1975.

3. Повесть о доме Тайра. Пер. Со старояп., предисл. И коммент. И Львовой – М., 1982

4. Исигэ К. Хэйкэ-моногатари но рэкисикан (Представления об историческом процессе в “Повести о доме Тайра”) // Дэнто то хэнъё (Традиционность и изменчивость). – Токио, изд. “Пэриканся”, 2000, сс. 290–312

5. Сёмонки, Муцу ваки, Хогэн-моногатари, Хэйдзи-моногатари (“Сказание о Масакадо”, “Сказание о земле Муцу”, “Повесть о смуте годов Хогэн”, “Повесть о смуте годов Хэйдзи”), редакция и комментарии И. Сида, Ё. Инуи, К. Янасэ, К. Ясиро, Я. Мацубаяси. – “Нихон котэн бунгаку дзэнсю” (“Полное собрание японской классической литературы”). Сёгаккан, Токио, 2002. Т. 41.

@темы: история, Япония, Тайра

---

Письма Николая (Касаткина) бывшему русскому консулу в Японии И.А. Гошкевичу

Письма Николая (Касаткина) бывшему русскому консулу в Японии И.А. Гошкевичу

Письма Николая (Касаткина) бывшему русскому консулу в Японии Гошкевичу
И.А. Подготовил к публикации В.А. ОНИЩЕНКО // ИЗВЕСТИЯ ВОСТОЧНОГО
ИНСТИТУТА Дальневосточного государственного университета. № 14.
Владивосток, 2007 г. С.294-311

Николай (Касаткин) (1836-1912) прибыл в г. Хакодате (Хоккайдо) в качестве священника церкви Воскресения при русском консульстве в июне 1861 года, где активно занимался миссионерской деятельностью, основал первые в Японии православные общины, преподавал в школе при консульстве и изучал историю Японии и японский язык.

Письма[1] его к бывшему русскому консулу в Японии Иосифу Антоновичу Гошкевичу (1814-1875) относятся к начальному периоду просветительской и миссионерской деятельности Николая и датированы 1865-73 гг. В письмах нашли отражение как разные стороны жизни и деятельности Николая (оформление церкви, устройство школы, изучение Николаем японского языка), так и картины быта сотрудников консульства, межличностные отношения иностранцев, пребывавших в Хакодате и многое другое.

Жизнь и деятельность Николая Японского достаточно подробно освещена в работе Г.Д. Ивановой[2]; для знакомства же с Николаем как историком можно рекомендовать ознакомиться с его очерком «Сёгуны и микадо»[3] – первым на Западе действительно историческим трудом по истории системы управления японского государства, базирующимся на личном знакомстве с японскими источниками.



Публикуемые впервые письма являются ценным источником по истории начального периода русско-японских отношений, истории православного миссионерства на Дальнем Востоке и отражают состояние японского общества конца 60-х – начала 70-х гг. XIX века, т.е. в переломный период японской истории – во время т.н. революции Мэйдзи, повлёкшей за собой кардинальные изменения как во внешней и внутренней политике, так и в экономике и социальной жизни страны. И автор публикуемых писем – Святой Равноапостольный Николай Японский – был активным участником этих изменений, много сделавшим для дела взаимопонимания двух культур – японской и русской.

Расшифровку писем затрудняет тот факт, что Николай писал о людях и событиях, известных ему и адресату, в то время как исследователь выведен из этого информационного поля; кроме того, он иногда использует японские слова, относящиеся к реалиям XIX века, в русской транслитерации, и это, учитывая неразборчивость почерка Николая, в некоторых случаях не позволяет расшифровать слово.

В данной публикации нами сохранены оригинальная пунктуация и сокращения, использовавшиеся Николаем. Слова, вызывающие сомнения в правильности их прочтения, отмечены значком (?), и <нрзб> – в случаях, когда слово не удалось прочитать.


[1] Письма обнаружены в Институте рукописей Центральной Научной библиотеки (Киев), папка ДА 500Л.

[2] Иванова Г.Д. Архиепископ Николай и его японские ученики. – Из истории общественной мысли Японии XVII – XIX вв. М., Наука, 1990, сс. 192-212

[3] Николай, иер. Сёгуны и микадо. Исторический очерк по японским источникам. - Русский вестник, 1869, №№ 11-12

@темы: история, Россия, Япония, Гошкевич, Касаткин

---

Яковлев В.В. История крепостей. — М.: ACT, 2000.

Глава XXIX. Яковлев В.В. История крепостей. — М.: ACT, 2000.
Порт-Артур как крепость; условия его возведения и состояние крепостных верков к началу осады в 1904 г. Влияние данных борьбы за Порт-Артур на дальнейшее развитие крепостного дела

Условия проектирования и постройки крепости Порт-Артур

В мае 1896 г. Россия заключила с Китаем договор о постройке Маньчжурской железной дороги, а в следующем 1897 г. Германия получила от Китая право на арендное пользование бухтой Киао-Чау на Шандунском полуострове. Это обстоятельство, а также видимое намерение Англии приобрести здесь такую же гавань, привело Россию к немедленному занятию двух лучших стоянок на Ляодунском полуострове: Порт-Артур и Талиенван (см. общую схему фиг. 139).

3 декабря 1897 г. русские суда появились на внешнем рейде Порт-Артура, а 15 марта 1898 г. в Пекине была подписана конвенция, по которой Китай уступал России Порт-Артур и Талиенван в арендное пользование на 25 лет с правом соединить эти гавани железнодорожной линией с Маньчжурской магистралью. В Талиенване для защиты прохода на рейд китайцами было построено несколько береговых батарей, но они были сильно повреждены японцами при занятии Талиенвана в 1894 г. и китайцами не исправлялись так же точно, как и русскими в период владения ими Квантунской областью, так как Талиенван и Дальний предполагалось оборудовать исключительно как коммерческие порты, военный же порт устроить только в Порт-Артуре. Порт-Артур в руках китайцев тоже был военным портом, соответственным образом укрепленным: там имелось 4 береговых батареи и несколько высоких земляных сомкнутых укреплений, окружавших город с востока и севера и соединившихся между собой земляным валом, получившим впоследствии название китайской стенки. Кроме того по окрестностям города было разбросано свыше двух десятков инпаней, т. е. казарм, обнесенных глинобитной стеной и имевших в плане форму квадрата; большинство из этих инпаней были, однако, разрушены. В общем укрепления Порт-Артура при передаче его китайцами никакой боевой ценности по тогдашнему времени не имели, и поэтому, заняв город и желая иметь здесь военный порт и базу для флота, России приходилось создавать здесь заново приморскую крепость, к составлению проекта которой и было приступлено на месте в том же 1898 г., когда Порт-Артур был захвачен. [287]

По мнению местной комиссии, прежде всего надлежало воспользоваться некоторыми старыми береговыми батареями, усовершенствовав их и надлежаще вооружив, а затем постепенно заменять эти батареи новыми. Что касается сухопутного фронта, то признавалось необходимым вынести линию фортов проектируемой крепости на Волчьи горы (фиг. 139), километрах в 8 от окраин старого города. Однако проект этот одобрен не был, и в Порт-Артур в октябре 1898 г. была командирована особая комиссия, которая составила другой проект. Последний отличался от первого тем, что его линия фортов не доходила до Волчьих гор, а шла примерно километрах в 4 1/2 от окраин города, по линии Дагушань — Драконов хребет — Панлуншан — Угловые горы — Высокая гора и высота Белый волк. Эта линия сухопутной обороны соответствовала требованиям прикрытия ядра крепости [288] от бомбардирования, но имела протяжение около 70 км и требовала 70-тысячного гарнизона и 528 орудий сухопутного вооружения, не считая вооружения берегового и резервного.

Междуведомственное совещание, на рассмотрение которого попал этот проект, стремясь к возможной экономии расходов на Квантуй как людьми, так и деньгами, высказалось против проекта, и последний одобрен не был. При этом высказано было пожелание, чтобы вообще гарнизон Квантуна не превышал наличного тогда там числа штыков и сабель, а именно 11 300 человек, дабы “организация охраны полуострова не являлась чрезмерно дорогой и опасной в политическом отношении”.

Военное ведомство, приняв эту директиву, командировало летом 1899 г. в Порт-Артур профессора Величко, занимавшего тогда должность члена Инженерного и Крепостного комитетов, и дало ему для составления проекта крепости руководящие указания, среди которых в инженерном отношении наиболее важным было следующее: “Надо не бояться командующих высот, разброска сил хуже всего; недостатки местности можно исправить усилением возводимых укреплений”. В соответствии с этими указаниями профессором Величко был составлен новый проект, на который, как указывал в своем отчете автор его, чрезвычайное влияние имела местность: “Подобного рельефа, особенностей почвы и поверхности, — писал профессор Величко, — не встречалось ни в одной из наших крепостей”. В конечном результате, согласно составленному проекту протяжение сухопутной линии обороны, прошедшей по высотам Драконова хребта, на возвышенность впереди Кладбищенской горы, на Зубчатую гору, на возвышенность у д. Саншугоу, на Вальдшнепиный холм, на высоты у южного угла Западного бассейна и на гору Белый волк, вышло около 19 км, и проект этот был в 1900 г. утвержден.

Из фиг. 139 можно видеть, что центром дуги, по которой расположились форты сухопутной линии обороны крепости, был вход во внутренний рейд у оконечности так называемого Тигрового хвоста, а радиус этой дуги был около 4 км; дуга фортовой линии огибала внутренние бассейны, минуя горный массив Ляотешан, и замыкалась 8,5-км приморской позицией в виде тупого входящего угла около 12°.

Кроме главной оборонительной линии, состоявшей из фортов и промежуточных укреплений, батарей и редутов, проект предусматривал еще окружение старого города и восточного бассейна непрерывной центральной оградой из опорных пунктов временного характера на командующих пунктах и связывающих их ломаных линий — куртин кремальерного, бастионного и полигонального начертаний — в виде вала со рвом, имеющим [289] отвесный контрэскарп и фланковую оборону, частью открытую, частью — из фланкирующих построек.

Возведение главной оборонительной линии намечалось в первую очередь, но так как эта линия обладала явными недостатками, вызывавшимися экономическими соображениями, то во вторую очередь предусмотрены были различные передовые постройки и позиции (например, на горе Дагушань и впереди северо-западного угла крепости).

Приморский фронт должен был состоять из 25 береговых батарей, расположенных тремя группами: 1) группа Тигрового полуострова; 2) группа Золотой горы и Плоского мыса и 3) группа Крестовой горы. Кроме того, предусматривалась отдельная батарея на Перепелочной горе. На все береговые батареи было назначено 124 орудия, среди которых были следующие калибры: 25-см и 15-см пушки, 28-см, 22,8-см мортиры, 57-мм береговые пушки, полевые батарейные пушки и 6-дм в 3 т пушки.

Стоимость всех инженерных построек исчислялась в сумме около 7,5 млн. рублей; почти во столько же должны были обойтись артиллерийские средства. В общем на постройку Порт-Артурской крепости должно было быть отпущено около 15 млн рублей.

Хотя проект крепости был утвержден окончательно в 1900 г., к работам все же приступлено было несколько раньше. Но в силу малых денежных отпусков работы велись не сразу, а были разделены на три очереди, с расчетом окончить постройку всей крепости в 1909 г. До 1904 г., когда разразилась русско-японская война, всего на оборонительные работы Порт-Артура было отпущено 4 1/4 млн рублей, т. е. менее одной трети необходимого. Поэтому к означенному сроку в крепости было произведено немного более половины всех работ, причем наибольшее внимание было обращено на приморский фронт, который и оказался в большей степени готовности: на нем были возведены 21 батарея и 2 пороховых погреба, причем половина построек была в законченном виде.

На сухопутном фронте окончен был только один форт — № 4, 2 укрепления (4-е и 5-е), 3 батареи (лит. А, Б и В) и 2 питательных погреба. Остальные сооружения были или не окончены, или только начаты постройкой, или совсем не начаты. К числу неоконченных, но имевших как раз первостепенное значение при обороне крепости (так как на них велась сухопутная атака), относились форты № 2, 3 и временное укрепление 3-е.

В конечном результате Порт-Артур не удовлетворял прежде всего теоретическим условиям тогдашней нормальной крепости, так как некоторые укрепления наружного обвода отстояли от города на расстояние меньшее минимального предела — 4 км; так как форт № 3 был удален от него на 2,5 км, а форты № 4 [290] и 5 находились от окраины нового города даже в 1,5 км. Если даже считать охраняемой площадью только восточный бассейн, где укрывалась русская эскадра, то и тогда оказывается, что линия сухопутных фортов отстояла от границы местами (например, форты № 1—2) всего лишь на 3 км. Понятно, что такая близость укреплений к городу вызывала бомбардирование последнего и порта с первых же выстрелов, причем страдали суда, склады, госпитали, а по улицам города летали не только снаряды, но и ружейные пули. Такое сужение обвода, как мы видели выше, было вызвано исключительно экономическими соображениями и желанием вогнать протяжение обвода в соответствие со строго выделенной для Порт-Артура живой силой.

Это же сокращение длины оборонительной линии крепости привело к тому, что в нее не был включен на приморском фронте горный массив и полуостров Ляотешан, чем и воспользовались японцы: начиная с февраля 1904 г. (а война началась в ночь с 26 на 27 января) японский флот стал подходить на расстояние около 2 км к западному берегу Ляотешанского полуострова и безнаказанно обстреливать порт и город с дистанции 12—13 км. Впоследствии эту безнаказанность, а вскоре и бомбардировку с моря удалось ликвидировать постановкой на Ляотешане нескольких 6-дм сухопутных и морских орудий на импровизированных батареях.

Гораздо труднее было бороться с бомбардировкой на сухопутном фронте, а к этой бомбардировке японцы приступили после того, как убедились в невозможности овладеть крепостью с приморского фронта, который оказался в наибольшей степени готовности. Чрезмерно близкое расположение главной крепостной позиции от окраин города и восточного бассейна и [291] незанятие долговременными укреплениями таких важных передовых позиций, как Дагушань, Волчьи горы, Панлуншан и гора Высокая (занятие которых было предусмотрено в третью очередь работ, до которых дело не дошло) привело к катастрофическому концу. С каждым месяцем у японцев появлялись все новые и новые орудия: сначала — 13-см, потом 15-см, наконец, 28-см, которые они последовательно устанавливали на Волчьих горах, на Панлуншане, за Дагушанем в расстоянии от города всего 6,5—4 км, а от восточного бассейна и судов эскадры — в 7,5—5 км. Сначала целью бомбардировки японцы поставили передовые укрепления полевого и временного характера и форты северного участка крепостной позиции, а затем — в конце ноября 1904 г., когда им удалось постепенной атакой овладеть горой Высокой, с которой можно было видеть восточный бассейн, отстоявший от нее на 6 км, — они сосредоточили огонь по судам эскадры, которые и были вскоре выведены из строя.

Помимо недостатков в общем расположении крепости Порт-Артур нельзя не указать и на целый ряд технических недостатков в отдельных ее укреплениях, что также должно быть отнесено к причинам экономического характера. Хотя профессор Величко в своем отчете о проекте крепости и указывал, что “слабость гарнизона крепости в сравнении с растянутостью позиции должна быть восполнена тем, чтобы гарнизон этот мог найти в укреплениях надежное подспорье, и потому должно быть обращено внимание на придание веркам крепости значительной фортификационной силы, в особенности снабжение их солидными, фланкируемыми из кофров, рвами и надежными убежищами против артиллерийского огня”, тем не менее на деле не все было так выполнено.

Прежде всего при проектировании порт-артурских укреплений базировались на официальной справке, данной азиатской частью тогдашнего Главного штаба, по которой у японцев предполагалось отсутствие артиллерии свыше 15-см калибра. Это привело для удовлетворения экономических условий к отказу от принятых тогда инженерным ведомством толщин [292] бетонных сводов казематированных построек в 1,5—1,8—2,4 м и сокращению в артурских укреплениях толщин сводов и стен на 0,3 м. Но во время производства работ, вследствие тех же экономических соображений, местное начальство разрешило военным инженерам сократить толщину сводов еще на 0,3 м, а местами и на 0,6 м. В конечном результате, на важнейших укреплениях, подвергавшихся сильнейшей бомбардировке, толщина сводов в жилых казармах и других важных органах обороны оказалась всего в 0,91 м. Были также нарекания на качество бетона, но компетентная комиссия выявила несправедливость этих нареканий. Но во всяком случае 0,9-м своды могли выдержать снаряды не свыше 15-см калибра. Между тем японцы подвезли 28-см береговые гаубицы, выгрузили их, пользуясь прекрасно оборудованным Россией портом Дальним, и стали бомбардировать их мощными снарядами порт-артурские укрепления. Этой бомбардировки 0,9-м своды построек, конечно, выдержать не смогли и пробивались с одного попадания. На 2-м форту два 11-дм снаряда попали в одну и ту же точку, и вторым попаданием был убит на месте начальник сухопутной обороны генерал Кондратенко, руководивший, в сущности говоря, почти всей обороной крепости.

Целый ряд других технических несовершенств порт-артурских укреплений, как то: необеспеченность кофров контрминными системами, отсутствие во многих постройках надежных входов и выходов, обеспеченных сквозниками, отсутствие долговременных органов фланкирования промежутков, не уничтоженные заблаговременно мертвые пространства впереди некоторых укреплений, незаконченность и отсутствие некоторых дополнительных укреплений и целый ряд мелких недоделок на фортах и укреплениях — все это, вместе взятое и имевшее ту же первопричину — экономию средств и неаккуратные отпуски кредитов, в сильной степени затрудняло оборону крепости и способствовало моральному истощению сил защитников.

Указанные обстоятельства настолько отдаляли крепость Порт-Артур от теоретического идеала крепости начала XX века, что многие военные писатели имели полное основание после русско-японской войны, говоря об обороне Порт-Артура, считать эту крепость не “долговременного”, а лишь “полудолговременного” характера и с большой осторожностью делать из эпизода ее борьбы выводы для будущего. Тем не менее выводы эти делались большинством, заполнили собой не только русскую, но и иностранную литературу, причем последнюю даже в большей степени, и повлияли на дальнейшее развитие крепостного дела, почему и нуждаются в дальнейшем хотя бы в кратком рассмотрении. [293]

Влияние данных борьбы за Порт-Артур на дальнейшее развитие крепостного дела

В общем, борьба за Порт-Артур подтвердила многое, что указывалось и ранее в теории фортификации в отношении как общего расположения крепостей, так и устройства отдельных их элементов, но кроме того эта борьба выявила немало интересных данных в отношении деталей крепостных построек, причем эти данные получились сами собой потому, что обороняющемуся пришлось столкнуться с двумя основными фактами: 1) появлением у атакующего крепость противника артиллерии мощного калибра в виде снарядов 28-см гаубиц и 2) применением атакующим, после неудачных штурмов крепости, почти что так называемой школьной постепенной атаки, доведенной до периода ближней борьбы на укреплениях, с применением тех сап и мин, которые многими считались устаревшими и потому не заслуживающими внимания и изучения средствами.

Не говоря о таком давно уже известном указании из опыта прошлых войн, что на фортах не место тяжелым орудиям, между тем как в Порт-Артуре на 3-м форту имелась батарея на четыре 6-дм пушки, из обороны порт-артурских укреплений выявились следующие данные:

1) стрелков, располагаемых у линии огня фортов, надлежит как можно лучше укрывать, особенно на боковых фасах, от губительного шрапнельного огня. Это требование, как увидим ниже, привело к устройству у линии огня бетонного бруствера откидных металлических щитов, железо-бетонных козырьков и таких же или броневых стрелковых галерей, подбрустверных ниш и пр. Для наблюдателей и часовых на брустверах стали устанавливать броневые наблюдательные посты и будки;

2) внутри фортов обязательны ретраншаменты, т. е. внутренние позиции с надежными убежищами, позволяющие развивать по внутренности форта ружейный и пулеметный огонь в том случае, когда неприятель, овладев главным валом, будет стремиться вести дальнейшую атаку внутрь форта. В порт-артурских укреплениях ретраншаменты гарнизону приходилось создавать почти в последнюю минуту из земляных мешков, и даже такие слабые укрытия способствовали увеличению длительности обороны этих укреплений;

3) под главным валом форта необходимо наличие надежного убежища для дежурной части, которая могла бы по тревоге быстро появляться на боевой позиции, жилую же казарму для прочей, отдыхающей части гарнизона, необходимо располагать в горже форта, а еще лучше совсем выносить из последнего, дабы наилучшим образом предохранить от бомбардирования; [294] 4) органы фланкирования промежутков в виде промежуточных капониров и полукапониров по-прежнему являются главнейшими органами форта, но их необходимо тщательнейшим образом укрывать от косого огня противника;

5) фланкирование рвов при помощи кофров вполне себя оправдало, но при условии, что эти кофры были обеспечены от минной подземной атаки контрминными системами, а от надземной атаки булевыми колодцами — передовыми препятствиями, взятыми под сильный ружейный и пулеметный огонь;

6) все казематированные постройки должны впредь иметь надежные покрытия от снарядов самого крупного калибра, вероятного у противника — пока, как это оказалось у японцев, — от 28-см снарядов, но уже не пороховых, а фугасных, снаряженных новейшими бризантными веществами;

7) для упорства обороны и удобства сообщения все казематированные постройки желательно связывать между собой потернами, приспособленными при помощи броневых дверей с бойницами к упорной обороне шаг за шагом. От горжевой казармы необходимо отводить подземное сообщение на возможную глубину в тыл — для укрытого подведения резервов;

8) наконец все казематированные помещения должны хорошо вентилироваться, освещаться электричеством и снабжаться водой.

Все эти выводы были взвешены самым тщательным образом и нашли себе отражение как в русских, так и в иностранных проектах долговременных укреплений, появлявшихся с 1906 г. В России эти выводы были особенно детально разобраны защитником Порт-Артура военным инженером Шварцем, который будучи после войны назначен преподавателем тогдашней Инженерной академии, написал в 1907 г. обстоятельный труд “Влияние данных борьбы за Порт-Артур на устройство сухопутных крепостей”, в котором предложил новый способ организации фортового пояса из фортов, соединенных долговременными фронтами, и составленный им проект долговременного форта, удовлетворяющий всем вышеприведенным выводам из Порт-Артура.

Первый вопрос, который после русско-японской войны занимал умы русских военных инженеров, касался выработки новых норм для толщин покрытий и стен долговременных построек, рассчитанных на попадание 28-см фугасных бомб. С целью определения этих норм уже в 1906 г. были произведены некоторые предварительные опыты в крепости Владивосток, где, кстати сказать, новые форты и батареи, строившиеся с 1900 г., по существу своему были во многом схожи с порт-артурскими и после войны очевидно нуждались в серьезных усовершенствованиях. Здесь решили пожертвовать некоторыми наиболее устарелыми постройками, имеющими бетонные казематы с 1,5-м [295] сводами, над которыми взорвали 9-дм и 11-дм бомбы, снаряженные 16 и 24 кг пироксилина. Опыты эти не дали надлежащих результатов, и вопрос о норме толщин сводов остался неразрешенным. Инженерный комитет после долгих обсуждений временно постановил увеличить на 0,3 м нормы покрытий казематов, существовавшие с 1896г., и взамен прежних 1,8—2,1 — 2,4-м толщин принять соответственно: 2,1—2,4—2,7-м.

В начале 1907 г. в иностранной литературе начинают появляться сведения о применении в крепостном строительстве вместо бетона нового строительного материала железобетона, до того времени находившего себе применение лишь в гражданском строительстве в виде так называемых сводов системы Монье. Фактически, как показала более поздняя литература, в Германии железобетон нашел себе частичное применение в крепостном строительстве еще в 1888 г., но затем был оставлен в пользу обыкновенного цементного бетона жирной консистенции, а с 1907 или 1908 гг. бетон снова стал вытесняться или во всяком случае дополняться железобетоном. Во Франции серьезные опыты с железобетоном производились в Вердене в 1895 — 1896 — 1897 гг., а с 1900 г. его стали применять в крепостном строительстве, причем в 1906г. были произведены опыты стрельбы по железобетонным постройкам во время маневров под крепостью Лангр.

В России на применение железобетона в крепостном строительстве обратил впервые внимание профессор Инженерной академии Н. А. Житкевич, который после тщательного наблюдения над крепостными постройками из обыкновенного цементного бетона нашел в последнем столько отрицательных свойств, что, базируясь сначала на заграничное строительство, а затем изучая и сам на опытах свойства железобетона, стал вести с 1907 г. пропаганду в пользу этого последнего материала для крепостных сооружений{9}.

Под непосредственным руководством профессора Житкевича в течение 1907—1908 гг. производился ряд предварительных опытов по взрыванию пироксилиновых зарядов и снаряженных пироксилином бомб 9- и 11 -дм калибров над железобетонными плитами и сводами с целью выяснения свойств железобетона в сравнении с бетоном. Такие опыты были произведены в 1907 г. на Волковом поле (Охтинский полигон) под Петербургом и в 1908 г. — на Усть-Ижорском полигоне и на рифе Кронштадтской косы. Кроме того, в 1907 г. сверх программы были произведены на Ромбертовском полигоне, под Варшавой, опыты взрывов [296] и стрельба по железобетонным козырькам и щитам военных инженеров Шошина и Гиршфельда, на которых профессор Житкевич присутствовал в качестве члена комиссии.

На основании всех данных опытов, сведенных вместе профессором Житкевичем, и сделанных им заключений Инженерным комитетом Главного инженерного управления в октябре 1909 г. была составлена “Инструкция для устройства перекрытий казематов в крепостных сооружениях”. Эта инструкция рекомендовала для новых построек следующие конструкции сводчатых перекрытий:

а) для больших пролетов (свыше 3-х м) слоистую конструкцию из внутреннего железобетонного свода толщиной в 0,46 м, песчаной прослойки в 0,91 м и бетонного тюфяка в 1,5 м, усиленного в верхней своей части тремя рядами железных сеток;

б) для малых пролетов (до 3-х м) — сплошную конструкцию из бетонного свода толщиной в 2,4 м, усиленного вверху тремя рядами железных сеток, а снизу — одним рядом сетки; для таких же пролетов рекомендовались и сплошные железобетонные своды толщиной на 0,30 м меньше бетонных.

Из других вопросов, вызванных к обсуждению опытом Порт-Артура, кроме материала и толщины сводов казематированных крепостных построек, следует прежде всего упомянуть “О крепостях большого диаметра”. Этот вопрос вызвал в России на страницах военной печати в 1908 г. большую полемику, имевшую практические последствия. Дело в том, что Порт-Артур, как мы видели выше, имел слишком малый диаметр наружного обвода. Это привело к тому, что крепость насквозь простреливалась японскими орудиями. К 1908 г., когда был затронут вопрос о диаметре крепости, досягаемость новейших образцов осадных орудий достигла 12 км. Вследствие этого обстоятельства сначала в особых заседаниях, происходивших по крепостным вопросам в соответствующих учреждениях, а затем в печати стали раздаваться голоса за необходимость создания крепостей диаметром около 20—22 км в тех случаях, когда в центре крепости находится обширный населенный пункт, важный порт, вообще площадь больших размеров и большого значения. Однако при столь значительном диаметре крепости, а следовательно и соответственном (около 70 км) протяжении главной крепостной позиции, образование последней из прежних одиночных фортов, отодвинутых друг от друга в среднем на 3 км, и заблаговременно подготовленных промежутков, становилось чрезмерно дорогим (до 125 млн рублей), а гарнизон крепости возрастал до нежелательно большого числа в 65 000 человек. В силу указанных соображений некоторые инженеры стали предлагать организацию главной крепостной позиции в таких крепостях [297] большого диаметра не из фортов, а из совокупности их, т. е. так называемых фортовых групп площадью каждая около 2 кв. км. Напомним здесь, что в Германии схожие по устройству сооружения, именуемые “фестами” или крепостцами, получили свое практическое осуществление уже с 1899 г. в крепости Мец, которая с образованием из таких “фест” нового обвода сделалась образцом крепостей большого диаметра или, как их стали позже называть, широкого расположения.

Из частностей устройства новых крепостей по опыту Порт-Артура упомянем здесь еще вопросы о центральной крепостной ограде и междуфортовых промежутках. По поводу центральной ограды, которая в Порт-Артуре была возведена в первую очередь, а между тем не сыграла никакой роли, так как до нее не дошло дело, многие стали высказывать сомнение, нужна ли она в крепостях вообще? По поводу организации между фортовых промежутков, ссылаясь на то, что под Порт-Артуром огромную роль в августовских штурмах играла расположенная между 2-м и 3-м фортами старая китайская стенка, благодаря главным образом которой были отбиты японские штурмы, военный инженер Шварц (участник обороны крепости) в своем труде, о котором было упомянуто выше, предлагал смыкать форты участками долговременной ограды, обращая тем самым фортовый пояс как бы во вторую ограду. Надо, впрочем, заметить, что аналогичное предложение о сомкнутии междуфортовых промежутков, не базируясь ни на какой боевой опыт, а лишь на одни теоретические обсуждения, делал еще в 1899 г. военный инженер Пруссак в статье “Опыт исследования нормального типа современной сухопутной крепости”, помещенной в “Инженерном журнале” за 1899 г. (№ 10 и 11). Но как в 1900 г. предложение Пруссака не встретило в специальной литературе сочувствия большинства военных инженеров, так в 1908 г. предложение Шварца встретило даже возражение, и мысль автора сомкнуть промежутки между фортами была сопричислена к “ересям в крепостном деле”, а проектируемая им крепость названа “крепостью-городищем”. Что же касается вопроса о центральных крепостных оградах, то он остался в прежнем положении.

Большое внимание было уделено в специальной литературе после русско-японской войны также вопросам ближней борьбы и среди них — вопросу о подготовке крепостей, вообще и фортов в частности к подземной минной обороне{10}.

Не остались без внимания и другие средства ближней борьбы: разработаны были типы минометов и бомбометов, ручных гранат; были предложения, правда, со стороны одного германского изобретателя, [298] касающиеся применения огнеметов, но они не внушили к себе уважения и достаточного доверия со стороны инженерного начальства, почему были отклонены, получив зато практическое осуществление у немцев в мировую войну 1914 — 1918 гг.

Наконец наряду со всеми перечисленными вопросами русскими военными инженерами в период времени, непосредственно следовавший за Порт-Артуром, усиленно обсуждался вопрос и о детальном устройстве фортов, причем различными авторами были составлены проекты таковых, о которых будет сказано ниже.

@темы: история, Россия, Япония, Порт-Артур

---

Морские операции у Порт-Артура и Вей-ха-Вея Октябрь 1894 — февраль 1895 г.

Глава XXII. Вильсон X. Броненосцы в бою. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2003.
Морские операции у Порт-Артура и Вей-ха-Вея Октябрь 1894 — февраль 1895 г.

После поражения при Ялу китайский флот больше не показывался в море. Сильно поврежденный и разбитый, он удалился в Порт-Артур и не спеша чинился. Японский флот остался в море, и все корабли, кроме «Мацусимы», «Хиэя», «Акаги» и «Сайкио», произвели необходимые исправления, не заходя в порт. Адмирал Ито. в течение нескольких недель после сражения занимался главным образом конвоированием транспортов, не обращая никакого внимания на китайцев. 24 октября японские войска высадились вблизи Порт-Артура, и началась атака этого укрепления. Адмирал Тинг, выполняя приказ, ранее ушел в Вей-ха-Вей, где и оставался до окончания военных действий.

Как только адмирал Ито разобрался с транспортами, он тотчас пошел к Вей-ха-Вей, вызывая китайцев на бой. Их флот состоял из «Дин-Юаня», «Чин-Юаня», «Тси-Юаня», «Пин-Юаня», сильно вооруженного крейсера «Фу-Син»{311} и небольшого корабля «Гуан-Дин». Кроме того, там находились: «Чжень-Юань», наскочивший на камень при входе в гавань и потому временно небоеспособный; «Лай-Юань», крейсер с броневым поясом, не отремонтированный после боя при Ялу; «Гуан-Тси», не имевший вооружения; шесть канонерских лодок Рендела и четырнадцать миноносцев. Так как китайцы не показывали намерения выйти, то адмирал Ито вернулся в Порт-Артур, где он поддерживал атаки сухопутных войск 20 и 21 ноября.

21 ноября японские корабли стреляли по фортам с дальней дистанции, причиняя весьма незначительный [523] вред, и китайцы отвечали спорадически, не попав, впрочем, ни разу. В 16 часов, в то время как флот находился в шести милях от фортов, которые атаковали японские войска, полил сильнейший дождь. Под его прикрытием десять миноносцев, возглавляемые «Котакой» (построен «Ярроу», имел 1-дюймовую броню), устремились в гавань, поддерживаемые двумя крейсерами. Остальной флот помогал им стрельбой по фортам с дальней дистанции. Китайские солдаты толпились у воды, а тех, кто был на фортах, легко можно было поразить из гавани, так как укрепления располагались фронтом к суше. Миноносцы открыли огонь из своих скорострельных орудий, производя страшное опустошение, и довершили деморализацию китайцев, которые, подвергнувшись нападению с тыла, были объяты паническим ужасом. Благодаря этой смелой и стремительной атаке порт через какие-нибудь полчаса оказался в руках японцев. Китайцы заложили мины у входа, но они не взорвались. Это было блестящее дело со стороны японских моряков, не причинившее им самим никаких потерь. Со сдачи Порт-Артура они приобрели прекрасную морскую базу с доками и мастерскими в Печелийском заливе.

У китайцев оставался еще Вей-ха-Вей, и следующее нападение было произведено на эту крепость. 18 и 19 января флот бомбардировал Тенгчоуфу, лежащее на восемь — десять миль к западу от Вей-ха-Вея, а 20-го армия, высадившись к востоку от военного порта, начала осаду. Гавань образуют две бухты, против которых лежит остров Леукунгтау. Таким образом, в ней имеются два входа: один к востоку, значительной ширины с островом Джитау почти на самой середине фарватера, и один к западу, вдвое уже первого и довольно трудный для прохода вследствие подводных камней. Входы в гавань защищались очень сильными фортами и батареями с установленными на них тяжелыми казнозарядными скорострельными орудиями; гористые острова Леукунгтау и Джитау были тоже сильно укреплены. На Леукунгтау находилась главная квартира флота, артиллерийская и морская школы и мол для погрузки угля. Дока не было, а имелась только якорная стоянка, защищенная до некоторой [524] степени островом от бомбардировки с моря. Здесь собрались остатки китайской эскадры, и так как «Чжень-Юань» был отремонтирован, то на бумаге они представляли грозную силу и способны были создать много проблем неприятелю, если бы действовали энергично. В конце января японский флот показался против порта, сторожа оба его входа. Адмирал Тинг оказался в западне. На море были победители при Ялу, на суше — завоеватели Порт-Артура. Он мог выпутаться, только пожертвовав своими тихоходными кораблями, но от подобной жертвы он отказался.

30 января японские корабли вместе с армией открыли с большого расстояния огонь по фортам. «Нанива», «Акицусима» и «Кацураги» атаковали укрепления у Шаопеитсуи близ восточного входа и, после того, как ими был взорван один из пороховых погребов, заставили их замолчать. Тем временем остальная эскадра Ито бомбардировала Леукунгтау. Большинство сухопутных фортов перешло в руки японцев, и в ночь с 30-го на 31-е было решено произвести торпедную атаку на китайский флот. Оба входа в гавань были заграждены бонами, состоявшими из трех одно — и полуторадюймовых стальных швартовов, поддерживаемых на расстоянии 30 футов друг от друга деревянными поплавками. Восточное заграждение между Джитау и берегом имело длину около 3300 ярдов. В нем оставили два прохода: маленький у берега (загроможденный множеством скал, а потому очень опасный), и большой, шириной 300 футов, в середине, чтобы дать возможность китайским кораблям проходить в гавань и обратно. Мины были разбросаны в большом количестве, но оказались малодейственными. Блокируя Вей-ха-Вей, японцы сделали попытку очистить средний проход, но это им не совсем удалось. Поэтому миноносцы направились для атаки в ближайший к берегу проход, где они должны были находиться под прикрытием фортов, бывших в то время уже в руках их армий. Всего миноносцев насчитывалось 16, и они подразделялись на 3 отряда.

1-й отряд включал 6 миноносцев: № 23 (флагман), «Котака», № 7, 11, 12, 13. Во 2-й отряд также входили 6 миноносцев: № 21 (флагман), № 8, 9, 14, 18, 19. 3-й [525] отряд насчитывал 4 миноносца: № 22 (флагман), № 5, 6,10.

Как уже говорилось, «Котака» был построен «Ярроу» в 1886 г. и его скорость на испытаниях достигла 19 узлов; № 21 — миноносец Нормана, спущенный в 1891 г., показав скорость до 23 узлов; № 22 и 23 были построены «Шихау» в 1891 г., и максимальная скорость их равнялась 23 узлам. Это были все первоклассные миноносцы. Остальные принадлежали к второразрядным и были построены в Онагаме; по всей вероятности, их скорость при испытании не превышала 18–19 узлов.

Под прикрытием темноты миноносцы направились к проходу, но когда они приблизились к нему, то сухопутные форты открыли по ним огонь и тем их выдали. Японские комендоры приняли их за китайские, и миноносцам пришлось ретироваться. Они удалились, не понеся никаких потерь.

На следующий день была очень плохая погода, дул сильный ветер и шел сильный дождь. Большие корабли эскадры адмирала Ито ушли искать убежища в Тенгшоу, оставив крейсер для наблюдения за китайцами. 2 февраля они появились снова. Море было спокойно, но стоял ужасный холод. На расстоянии 2400 ярдов они быстро прошли мимо фортов Леукунгтау, которые еще оставались в руках китайцев, и бомбардировали их, но с незначительными успехами. Со своей стороны, китайские комендоры не смогли попасть в японские корабли, шедшие быстрым ходом. Ночью 2 февраля последовала новая попытка торпедной атаки, но неудачно, так как китайцы заметили миноносцы и открыли по ним огонь. 3-го и 4-го производилась энергичная бомбардировка острова, как со стороны суши, так и с моря. Китайские форты и броненосцы отвечали, но последние находились в затруднительном положении, имея мало места для маневрирования. 8 февраля двенадцать китайских миноносцев предприняли отчаянную попытку убежать через западный проход. Как только они вышли, японский флот открыл по ним огонь и начал преследовать, захватив или потопив большинство из них. Имея машины и котлы в плохом состоянии, эти миноносцы не могли надеяться убежать [526] от быстроходным крейсеров вроде «Иосино» и «Акицусимы».

Третью торпедную атаку решили предпринять в ночь на 4 февраля. Первый отряд должен был идти к западному проходу и устроить диверсию, выполнив ложную атаку. Настоящее же нападение должно было производиться с востока 2-м и 3-м отрядами. Около 3 часов ночи, когда зашла луна, десять миноносцев, входивших в состав этих отрядов, направились к среднему боновому проходу, пользуясь для определения направления мачтами «Дин-Юань»{312}. К несчастью, миноносцы № 8 и 21 ударились о скалы при входе и хотя сошли с них, но уже не смогли принять участие в атаке. Мороз был страшный — 18 °С, на ходу брызги, попадавшие на торпедные аппараты, замерзали, вызывая обледенение.

Атаку в 4 часа начал миноносец № 5, близко подойдя к китайцам, но слишком рано выпущенные торпеды не попали в цель. За ним следовал миноносец № 22; он приблизился тихо, выпустил три торпеды, затем развернулся и удалился, причем никто из находившихся на нем не мог сказать, попали ли торпеды в китайские корабли или нет. Экипаж выполнял строгий приказ, запрещавший людям рисковать, высовываясь наружу. Отходя задним ходом, чтобы уйти от китайцев, которые открыли по нему сильный огонь, миноносец или столкнулся с китайской шлюпкой, явившейся для того, чтобы отогнать его, или же, что более вероятно, задел за камень и потерял руль. Минуту спустя он с силой был брошен на скалы, и так как положение его оказалось безнадежно, то экипаж решил покинуть миноносец. У них была всего одна шлюпка, вмещавшая шесть человек, а на корабле было их 16. Первый партия благополучно достигла берега, но на втором рейсе шлюпка пошла ко дну у самого берега, оставив на миноносце мичмана и шестерых матросов. Так в ужасный мороз они оставались до рассвета. Офицер Судзуки и один из матросов, почти замерзшие, упали за борт и утонули. С рассветом китайцы открыли [527] огонь по пятерым оставшимся, но их увидели с берега и выслали шлюпку, которая и доставила на берег полуживых уцелевших.

Затем следовал миноносец № 10. Идя со скоростью 10 узлов, он прошел очень близко от нескольких мелких китайских судов и миноносцев, стоявших на якоре к западу от Джитау. Подходя к большим неприятельским кораблям, он столкнулся с другим участвовавшим в нападении миноносцем, но без всякого для себя вреда. Приближаясь под градом снарядов орудий и пушек Гатлинга, миноносец вдруг увидел перед собой большую серую массу. Это был «Дин-Юань», и по нему он выстрелил из своего носового торпедного аппарата. Из-за обледенения торпеда не вылетела из аппарата, а застряла, так что половина ее торчала наружу, а половина осталась внутри. Командир осторожно описал циркуляцию влево и выстрелил из торпедного аппарата правого борта. Несмотря на то что прицел произведен был тщательно и была взята точная поправка на скорость, направленная в середину «Дин-Юаня» с расстояния 300 ярдов торпеда только-только попала в корму. Один из матросов видел, как она взорвалась. Миноносец № 10 под сильным огнем китайцев тотчас же повернул и, поворачиваясь, задел торчащий из его носового аппарата торпедой миноносец № 6. Оба они подверглись страшному риску, так как предохранительная шпилька ударника была срезана, но взрыва не последовало. Они разошлись, и миноносец № 10 удалился, а № 6 отправился вперед продолжать атаку. Подойдя на расстояние выстрела, он выпустил из носового аппарата торпеду, и как и в случае с № 10, она застряла. Повернувшись, миноносец пустил в ход аппарат правого борта, но вылетевшая торпеда переломилась пополам. Град однофунтовых снарядов из пушек Гочкиса обрушился на него с броненосца, но, как ни странно, не причинил никакого вреда. Только один снаряд попал в корпус рядом с машиной и застрял в борту, не разорвавшись. Вероятно, во время полета снаряда ослаб винт ударной трубки.

Миноносец № 9 пустил торпеду в посыльное судно, но вслед за этим сам был пробит снарядом, взорвавшим его котлы. Два человека получили смертельные ранения, [528] два — легкие; четверо же обварились до смерти. Миноносец, однако, еще держался на воде. Несколько минут он беспомощно стоял под сильным огнем, пока миноносец № 19 не подошел к нему на помощь и не взял его на буксир, но поврежденный № 9 пошел ко дну прежде, чем его удалось вывести из гавани. Атака закончилась, и японские корабли удалились. У миноносцев № 8 и 18 были повреждены рули или винты либо от того, что они наскочили на камни, либо же от ударов о бон, но их удалось увести на буксире. В миноносец № 6 попало сорок шесть пуль из винтовок и один снаряд пушки Гочкиса; в миноносец № 10 — два выстрела из винтовки. Потери в людях, однако, были невелики. Поврежденные миноносцы частично отремонтировали на месте, частично отослали в Порт-Артур.

Четвертую и последнюю атаку произвели ночью 5 февраля. На этот раз первый отряд был выбран для серьезного дела, а остатки второго и третьего отрядов должны были караулить западный проход. Китайцы не замечали миноносцев до тех пор, пока те не очутились уже среди них, но и тогда они оказали лишь слабое сопротивление. «Котака» и миноносцы № 11 и 23 выпустили семь торпед. В «Дин-Юаня» попала, кажется, еще одна; в «Вей-Юань» и в «Чин-Юань» — по одной. На этот раз «Лай-Юань» тоже получил удар и перевернулся, так что над водой виднелось его дно. Экипаж был заживо похоронен в железной могиле, и в течение нескольких дней оттуда слышались стук и крики. Прорезать дно оказалось очень трудно, а когда, наконец, это было сделано, то все люди были найдены мертвыми. «Дин-Юань», несмотря на попавшие в него торпеды, все еще держался на воде, но на следующий день было видно, как он медленно идет ко дну. Его водонепроницаемые двери или были заперты до взрыва, или же тотчас после него, что замедлило его гибель. «Чин-Юань» был поврежден, но не уничтожен и все еще мог стрелять из своих орудий. Понеся ничтожные потери — двенадцать человек убитыми и два миноносца потопленными, — японцы уменьшили китайский флот до того, что в нем остались только «Чжень-Юань», «Тси-Юань», «Пин-Юань» и «Гуан-Дин». [529]

6-го числа на остров были высажены новые партии матросов и морской пехоты для поддержки войск, высаженных туда ранее адмиралом Ито, а по фортам и уцелевшим кораблям китайского флота был открыт сильный огонь. 7-го числа японская эскадра вела энергичную перестрелку с китайскими укреплениями и серьезно пострадала. В «Мацусиму» попал снаряд, уничтоживший мостик и разбивший дымовую трубу, и почти сразу после этого второй снаряд пролетел сквозь машинное отделение и попал в минный погреб{313}, но, к счастью, отрикошетировал вверх и разорвался над броневой палубой, не причинив вреда. В «Иосино» и «Наниву» тоже попали снаряды. С другой стороны, был взорван один китайский пороховой погреб. 8-го числа штурмовали форты острова и взяли все, кроме одного. «Чин-Юань» был потоплен 9-го, как раз после того, как он сделал бортовой залп. Снаряд 9-дюймового орудия одного из сухопутных фортов, находившихся в руках японцев, попал в его носовую часть немного выше ватерлинии и пустил броненосец ко дну. Однако адмирал Тинг все еще держался, хотя враги теснили его со всех сторон и западное минное заграждение было уничтожено. В этот день в ватерлинию «Ицукусимы» попал неразорвавшийся снаряд. 10-го и 11-го бомбардировка продолжалась; в японские корабли «Кацураги» и «Тэнрю» попали снаряды, и они получили повреждения. 12-го адмирал Тинг покорился судьбе и сдался. Он не пережил поражения и предпочел умереть от собственной руки.

Общие потери японского флота в течение этих стычек составили два офицера и двадцать семь матросов убитыми, ранеными — четыре офицера, тридцать два матроса. Уцелевшие китайские корабли, включая «Чжень-Юань», были отведены в Японию.

С падением Вей-ха-Вея закончилась карьера адмирала Тинга. Этот бывший кавалерийский офицер продемонстрировал [530] чувство патриотизма и храбрость, но, быть может, сделал ошибку, отказавшись в начале осады выйти в море и рискнуть дать сражение. Если бы он был разбит, то результат ни для него, ни для его страны не мог быть хуже оказавшегося, а два его больших броненосца, возможно, смогли бы благополучно добраться до Фучоу, где они могли найти подкрепление из крейсеров южных эскадр. Японцам трудно было бы их удержать. Его тихоходные и слабые миноносцы, поврежденные корабли, вероломные офицеры и упавшие духом команды не были способны вести активную оборону или тревожить блокирующих в темные ночи, и в результате флот Тинга играл чисто пассивную роль. Он превратился в мишень для снарядов сухопутных фортов, для орудий, установленных самими китайцами.

Борьба японского флота с сухопутными фортами учит нас немногому, однако это малое подтверждает уроки прошлого. Не корабли, а тяжелая артиллерия на суше заставила замолчать форты, и адмирал Ито едва не потерял свой флагманский корабль. Торпедные атаки были хорошо задуманы и хорошо проведены, но деморализованное состояние китайцев тоже следует принять в расчет. Очевидно, что заграждения и мины составляют весьма слабую защиту, если они не находятся под прикрытием артиллерии и если проходы в них не охраняются баркасами и миноносцами. Еще более понятно, что только в полностью закрытых гаванях эскадры могут стоять в безопасности. Факт этот уже признан во Франции, где ценой больших затрат целые водные пространства окружены волноломами, как в Шербуре и Бресте. Он признан также и в Англии, доказательством чему могут служить новые сооружения в Портленде, Дувре и Гибралтаре. Это не означает, что британские эскадры будут следовать примеру китайцев и стоять в порту в то время, как неприятель будет носиться по морю; но необходимо иметь гавани в качестве убежищ, где отдельные корабли и крейсера, утомленные долгой блокадной службой или получившие повреждения, могли бы оставаться, не имея надобности даже быть настороже. Даже возможность торпедной атаки способна вызвать сильное напряжение у офицеров и команд. [531]

Появившись среди китайских кораблей, японские миноносцы не произвели такого всеобщего разгрома, которого можно было ожидать. Они не топили врагов направо и налево. С другой стороны, их потери в людях и кораблях оказались удивительно малы в сравнении с достигнутыми результатами. Утверждают, что они повредили пять кораблей водоизмещением, по крайней мере, в 14 000 т. Это представляет собой большую цифру, чем водоизмещения кораблей, потопленных или уничтоженных в сражении при Ялу. Ни один из атаковавших миноносцев не был потоплен непосредственно артиллерийским огнем, но ведь на китайских кораблях почти совсем отсутствовали скорострельные 6-дюймовые, 4,7-дюймовые, 20-фунтовые и 12-фунтовые орудия, которые, вероятно, остановили бы эти маленькие и легкие кораблики одним выстрелом; не имелось и достаточного числа 6– и 3-фунтовых орудий. Само собой разумеется, что атака стоящего на якоре «Ройял Соверена» или «Бреннуса» представляла бы совершенно другое дело. Кроме того, миноносцы поддерживались береговыми укреплениями, чего не могло случиться, если бы европейская эскадра отправилась разыскивать своего неприятеля в гавани. Это был первый случай, когда обыкновенному простому миноносцу удалось потопить большой корабль торпедой Уайтхеда. Как «Бланко Энкалада», так и «Акидабан» были атакованы торпедно-канонерскими лодками. Они применяли торпеды Шварцкопфа, и выстрел производился порохом, причем заряд в 200 граммов (менее четверти фунта) воспламенялся гальваническим током.

Примечание. В журнале «Блэквуд» («Blackwood») приводится следующий отчет о минной атаке на «Дин-Юань» из дневника коммандера Тайлера: «Я увидел приближающийся к нам контркурсом миноносец. Приблизившись на расстояние 300 ярдов, он круто повернул влево. Тут я заметил как раз, что один из наших снарядов оказал свое действие, так как над миноносцем поднялся столб пара. Несколько секунд спустя после того, как он повернул, его торпеда ударила в нас. Произошел громкий, тяжелый удар и сильное дрожащее [532] сотрясение, столб воды пронесся через палубы и почувствовался слабый, противный запах взрывчатых веществ... Минуту спустя после этого удара я был внизу. Вода била фонтаном из одной водонепроницаемой двери, и в моей каюте было воды более чем на фут... Водонепроницаемые двери... были в исправности и заперты. Однако в них всех оказались сильные течи. Корабль был выброшен на берег, но не наполнился и не затонул сразу, хотя во всех его переборках вследствие толчка была сильная течь. Таким образом, оказывается, что 125-фунтовый заряд хлопчатобумажного пороха не всегда наносит смертельный удар». [533]

@темы: история, япония, флот, Порт-Артур, китай

---

Сражение при Ялу и его уроки 17 сентября 1894 г.

Сражение при Ялу и его уроки 17 сентября 1894 г.

Вильсон X. Броненосцы в бою. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2003.(глава 21)


Китайский флот, несмотря на то что в общем он был сильнее, отказался, таким образом, от господства над морем и не по вине своего бравого начальника стоял бездействуя в Вей-ха-Вее. Японцы прилагали все усилия, чтобы доставить как можно больше сил в Корею, и ограничивались лишь наблюдением за адмиралом Тингом, если только они вообще беспокоились о нем. Такое положение дел сохранялось во второй половине августа и в начале сентября. Но в первых числах сентября Тсунь-ли-Ямен пробудился от спячки, заметив, что Китай не может перебрасывать свои войска в Корею с достаточной быстротой сухим путем. Решили послать войска морем, и адмиралу Тингу было сообщено об этом решении.

Адмиралу Тингу и его иностранным советникам предстояло сделать выбор. Они могли, во-первых, собрать все свои боеспособные корабли, отправиться на поиск японцев и, найдя их, дать решительное сражение. Если бы японцы были при этом разбиты, то господство над морем оставалось за Тингом. Если же китайцы терпели поражение, то их, по крайней мере, не связывали транспорты и они бы не потеряли напрасно много людей. Во-вторых, Тинг мог конвоировать флотилию транспортов, держа свои корабли в готовности для их защиты. Он сам, как кажется, склонялся к первому варианту действий; он стремился найти японцев и сразиться с ними прежде, чем начать выводить свои транспорты. Но поражение, понесенное китайскими сухопутными силами (у Пинг-Янга), [476] связало ему руки и вынудило его действовать как можно быстрее. Он был вынужден конвоировать транспорты своим флотом в такое время, когда японцы все еще не были разбиты на море и когда господство над этим морем оставалось спорным.

Пять транспортов вышли из Таку и в бухте Талиен приняли около четырех или пяти тысяч человек. Здесь к ним присоединился Тинг. Он держал свой флаг на броненосце «Дин-Юань». В состав эскадры входили также броненосец «Чжень-Юань» (однотипный с первым) и три небольших броненосца «Дзин-Юань», «Пин-Юань» и «Лай-Юань»; пять крейсеров — «Чин-Юань», «Чжи-Юань», «Тси-Юань», «Чао-Юн» и «Ян-Вей»; оба таможенных крейсера кантонской флотилии, легко вооруженные и плохо защищенные, «Гуан-Кай» и «Гуан-Пин», и, по меньшей мере, два миноносца. В китайских отчетах упоминается еще о четырех канонерских лодках Рендела и четырех миноносцах, будто бы также входивших в состав этой эскадры. Но во всяком случае, если канонерки и присутствовали, то они не принимали или почти не принимали участия в военных действиях. Китайские миноносцы находились в плохом состоянии, так как ими пользовались для разведок и для доставки депеш. Котлы их были почти сожжены, а машины неисправны. Два из них, однако, один постройки «Ярроу», другой — «Шихау», сыграли некоторую роль при Ялу.

Тинг поступил бы весьма благоразумно, отрядив свои быстроходные крейсера «Чжи-Юань» и «Чин-Юань», которые все еще могли, пожалуй, давать по 15 узлов, для разведки, ведь он мог очутиться в весьма невыгодном положении в случае внезапного нападения японцев. Этого он, однако, не сделал, вероятно боясь разбросать свои силы, и предпочел рисковать подобным нападением. В воскресенье 16 сентября, в час ночи, адмирал Тинг вышел из бухты Талиен; при этом транспорты держались ближе к берегу, а эскадра шла мористее, параллельным с ними курсом, в строю кильватерной колонны. В тот же день он достиг устья Ялу, и транспорты вместе с «Пин-Юанем», «Гуан-Пином» и миноносцами вошли в реку. Эскадра Тинга бросила якорь в двенадцати милях от берега, [477] малодоступного по причине отмелей и банок. Ночь с 16 на 17 сентября прошла спокойно.

В это время в Корейском заливе находилась большая японская эскадра, главной стоянкой которой был выбран один из островов этого залива; тут корабли имели возможность грузиться углем. Якорная стоянка защищалась минными заграждениями, и здесь имелось мелкое место с мягким грунтом, куда поврежденные корабли могли в случае нужды выброситься; имелась также и минная станция. Японской эскадрой командовал вице-адмирал Ито — офицер, не раз отличавшийся во время японских морских маневров. Под его командованием находились новые и быстроходные крейсера «Мацусима», «Ицукусима», «Хасидатэ» и «Тиёда», старые броненосцы «Фусо» и «Хиэй» и посыльная канонерская лодка «Акаги». Младший флагман контр-адмирал Цубой командовал летучей эскадрой, уже имевшей столкновение с китайским крейсером «Тси-Юань» и состоявшей из великолепных эльсвикских крейсеров «Иосино», «Нанива» и «Такатихо» и крейсера «Акицусима». Кроме них, тут же находился импровизированный крейсер «Сайкио», взятый у компании «Ниппон Инсэн Кайса»; на нем был контр-адмирал Кабаяма, начальник морского штаба, совершавший в это время инспекционную поездку. Вторая и третья летучие эскадры, состоявшие из старых кораблей «Цукуси», «Тёкай», «Майя», «Бандзё» и из «Конго», «Такао», «Ямато», «Мусаси», «Кацураги» и «Тэнрё» были заняты содействием сухопутным силам и не принимали участия в сражении.

Две наиболее сильные японские эскадры конвоировали войска до 14 сентября и не обращали ни малейшего внимания на китайцев, если, впрочем, не верить телеграмме, полученной Тингом из Вей-ха-Вея 14 сентября, извещавшей его, что два больших японских корабля находятся у этого порта. В последнем случае эти корабли, вероятно, отделились от эскадры 12-го или 13-го. Адмирал Ито после конвоирования бросил якорь у мыса Шоппек, где и оставался до полудня 16-го числа, а затем направился к острову Хайянгтао, у которого крейсировали несколько японских миноносцев. Сюда он прибыл 17-го, в половине седьмого утра. Повидимому, Ито ожидал, что он здесь встретит китайский [478] флот; весьма возможно, что он узнал о намерениях Тинга от шпионов. У Хайянг-тао никакого китайского флота не оказалось. Тогда он направился на ост-норд-ост к острову Ялу и в половине двенадцатого увидел на горизонте дым. По размерам этого дыма адмирал Ито решил, что там находится китайский флот, и пошел малым ходом ему навстречу.

Тем временем китайцы около 10 часов, т. е. на полтора часа ранее, чем их увидели японцы, уже заметили вдалеке, на SW, густое облако дыма. Следует помнить, что китайские корабли стояли на якоре, а потому особенно и не должны были дымить, тогда как японцы жгли свой собственный уголь, производящий массу дыма; они находились, вероятно, на расстоянии около тридцати миль, когда были замечены Тингом. Если бы корабли адмирала Тинга были быстроходны, он смог бы приблизиться к неприятелю полным ходом и внезапно напасть на него. У китайцев жар был загребен в топках, но пары были тотчас же подняты; корабли снялись с якоря, и вся эскадра направилась на неприятеля со скоростью семь узлов.

Незадолго до сражения, по свидетельству г. Лерда Клоуэса, Тинг отдал три весьма важных приказания. 1. Во время сражения корабли одного типа или группы однотипных кораблей должны по мере возможности держаться соединенно и поддерживать друг друга. 2. Все корабли должны, если это окажется возможным, сражаться носом к неприятелю. 3. Все корабли должны были по мере возможности следовать движениям адмирала. Эти приказания были отданы потому, что эскадра Тинга не была однородна, так как в состав ее входили корабли разнообразных типов, а также потому, что китайские сигнальщики были плохо подготовлены и опасно было подавать и разбирать сигналы в пылу сражения; наконец, и потому, что ход сражения не могли заранее предугадать, и потому находили, что лучше предоставить его на личное усмотрение командиров{294}. Два самых тяжелых корабля эскадры, заслуживающих [479] названия броненосцев, были построены так, что им выгоднее всего было сражаться носом к неприятелю. Также весьма вероятно, что Тинг собирался воспользоваться тараном. Тем не менее инструкции эти имели гибельные последствия. Строй кучек может быть хорош при превосходно обученных офицерах и командах, но при этом эскадра теряет свою сплоченность. Во время последовавшей затем битвы китайцы, очевидно, представляли из себя не более как беспорядочную массу кораблей, в то время как японцы составляли организованную и сплоченную силу, нападавшую и действовавшую дружно. У китайцев, по-видимому, не было никакого определенного плана, но каждому командиру вместо этого предоставлялась возможность поступать так, как ему казалось лучше. За то, что Тинг принял сражение в строе фронта, его обвинять нельзя, из-за особенностей своих кораблей он был вынужден следовать подобной тактике. Но его распоряжения были неудачны даже для линии фронта; кроме того, эскадра не была подготовлена к тому, чтобы удержаться в этом строю в случае обходного движения неприятеля. Китайцы отошли от якорного места в так называемом шахматном порядке, т. е. корабли располагались в две линии, одна за другой, причем корабли второй линии приходились против середины промежутков между кораблями первой линии. Однако, как кажется, тут особенного порядка не соблюдалось и была сделана одна весьма серьезная ошибка. Самые тяжелые и сильные корабли были поставлены в центре, вместо того чтобы находиться на флангах. Таким образом, нарушалась тактическая аксиома, гласящая, что оконечности линии должны быть сильны. Если бы Тинг поставил «Дин-Юань» на одном фланге, а «Чжень-Юань» на другом, то китайцы избежали бы некоторых неприятностей{295}.

Каковы же были приготовления к битве на китайских кораблях? Бой «Тси-Юаня» у Асана показал Тингу и его помощникам, на что следует непременно обратить внимание. Барбеты, как мы видели, защитили мешками с углем. [480] Мешки с песком служили для прикрытия более легких орудий, и тросовые сетки были расположены в подходящих местах для предохранения людей от осколков. Верхние части боевых рубок, по крайней мере на некоторых кораблях, сняли, чтобы дать свободный выход газам и осколкам разорвавшихся снарядов, а также и для того, чтобы уменьшить размеры цели. Щиты барбетов на броненосцах тоже оставили на берегу; вообще, от тонкой брони старались избавиться на том основании, что лучше не иметь вовсе никакой защиты, чем иметь слабую. Все шлюпки также оставили, взяв только по одной гичке для каждого корабля. Палубы «Чжень-Юаня» были хорошо промочены водой, предосторожность, которую, по-видимому, не предприняли на других кораблях. Китайцы сделали еще одно важное упущение — они не накормили команды перед боем. Японцы оказались умнее и, видя китайский флот, дали распоряжение команде обедать. Сытый желудок играет немалую роль во время сражения.

Обе стороны теперь приближались друг к другу, осторожно и малым ходом; ни та, ни другая не желали рисковать сильным столкновением; весьма вероятно, что каждая хотела вначале посмотреть, что будет делать противник. Впервые вступить в бой готовились флоты, вооруженные новейшими орудиями разрушения, гигантскими пушками, торпедами и скорострельными орудиями. Не зная подготовки их личного состава, трудно было бы сказать, кто окажется сильнее. Китайцы имели значительно худшее вооружение, зато у них числились две хорошо бронированные единицы, каковых у японцев не было. Оборонительные качества этих кораблей в некоторой степени компенсировали слабость китайцев в наступательном отношении. У Тинга служило также много европейцев, дававших ему советы и поднимавших дух команд. На «Дин-Юане» находились майор фон Геннекен, начальник штаба Тинга, и господа Тайлер, Николе и Альбрехт. На «Чжень-Юане» были капитан Мак-Гиффин и господин Гекманн; на «Чжи-Юане» — Парвис и на «Тси-Юане» — Гофман.

Приблизительно в 12:05 японцы смогли отчетливо разглядеть врага, различить типы кораблей и увидеть, [481] что находится перед ними. Адмирал Ито поднял большой флаг, приказал своим кораблям готовиться к бою, а «Сайкио» и «Акаги» выйти из строя и занять позицию по левую сторону боевой линии. Эскадра теперь построилась в кильватерную колонну в следующем порядке: впереди адмирал Цубой вел летучий отряд, в состав которого входили «Иосино» (флагман), «Такатихо», «Акицусима» и «Нанива», близкие по типу, сильно вооруженные и со скоростью хода более 17 узлов. Затем следовал адмирал Ито с главными силами, включавшими флагманскую «Мацусиму», «Тиёду», «Ицукусиму», «Хасидату», «Фусо», и «Хиэя». Последним шел адмирал Кабайяма с «Сайкио» и «Акаги», находясь до некоторой степени под прикрытием концевых кораблей главной эскадры. Когда флоты находились на расстоянии около пяти миль друг от друга, то японцы, по показаниям капитана Мак-Гиффина, перестроились в линию фронта и в этом порядке шли несколько минут, после чего снова перестроились в кильватерную колонну{296}. В отчете адмирала Ито об этом не упоминается; если дело действительно обстояло таким образом, то трудно понять цель подобного маневра, если только он не был осуществлен для того, чтобы смутить китайцев. Дул свежий восточный ветер, при большом волнении, и небо было пасмурно.

В начале первого часа Ито сигналом передал своим командирам краткие инструкции. Японский флот должен был прямо атаковать китайцев и сражаться на дистанциях от 2000 до 3000 ярдов, описывая циркуляции вокруг вражеских кораблей. Китайцы в это время соединили свои две колонны в одну линию фронта, обращенную почти на SW, но фланговые корабли медленно занимали свои места, поэтому строй китайцев похож был по форме на полумесяц, обращенный рогами в сторону от японцев. Считая справа налево, корабли располагались следующим образом: «Ян-Вей», «Чао-Юн», «Чин-Юань», «Лай-Юань», «Чжень-Юань», «Дин-Юань», «Дзин-Юань», [482] «Чжи-Юань», «Гуан-Кай» и «Тси-Юань». «Тси-Юань» находился несколько позади остальных, так как у него оказалась неисправность в машине. «Ян-Вей» и «Чао-Юн» тоже несколько отстали, образуя другой рог полумесяца, а «Пин-Юань», «Гуан-Пин» и оба миноносца только что выходили из гавани Такушан и были далеко от главных сил.

Летучая эскадра приближалась к неприятелю, направляясь сначала вправо, а затем, когда адмирал Цубой подошел на расстояние выстрела, повернула влево. В 12:30 скорость хода была 10 узлов, а в 12:45 ее увеличили до 14 узлов. Первые выстрелы сделали 12-дюймовые орудия «Дин-Юаня» между 12:20 и 12:50. Сотрясение от этих выстрелов было так велико или же китайские офицеры были настолько непривычны к практической стрельбе из своих тяжелых орудий, что все находившиеся на мостике, помещавшемся как раз над барбетами, попадали, и адмирал Тинг был так потрясен, что его пришлось снести вниз. На расстоянии 6000 ярдов выстрелы китайцев не достигали своей цели. Китайские корабли были окрашены серой, а японские — белой краской, так что ошибиться было трудно. В то время как японцы приближались, восточный ветер сбивал густой дым из их труб вниз, скрывая их таким образом временами от китайцев. Мачты японских кораблей, однако, были видны все время, что давало китайским комендорам возможность наводить орудия. Тем же самым ветром относило прочь дым от китайских орудий, и потому он мало мешал китайцам в этот период боя. Китайские корабли один за другим открывали огонь, и грохот тяжелых орудий становился непрерывным. Японцы еще не отвечали и продолжали идти тем же курсом до тех пор, пока не подошли на расстояние 3000 ярдов от центра китайской линии, когда они последовательно повернули на восемь румбов влево и открыли в то же время огонь из своих бортовых орудий. Их 6– и 4,7-дюймовые скорострельные орудия осыпали китайцев градом стали, решетя верхние части кораблей и наполняя воздух разрывающимися снарядами. Вода пенилась от снарядов, которые попадали более всего рикошетом. Мешки с песком, нагроможденные [483] на кораблях, мешали пока причинить им большой вред, а китайским комендорам по мере возможности приказывали ложится, так что потери были незначительными. В то время как японцы подвигались вперед, оба больших китайских броненосца вышли из строя и устремились на врага, как бы намереваясь прорвать неприятельскую линию или же таранить. Японцы стреляли в три или четыре раза быстрее противника, поражая своими выстрелами все и всех находившихся на палубах, сбивая мачты и решетя дымовые трубы. Китайцы, казалось, стреляли медленно и наудачу; их выстрелы не попадали в цель. Адмирал Цубой увеличил в это время ход своего летучего отряда и быстро приближался к правому флангу китайцев. Китайцы уже успели утратить тот небольшой порядок, который они имели вначале, и превратились в беспорядочную массу кораблей, одни из которых закрывали собой другие. Левый фланг собственно оставался вне боя, а с полдюжины кораблей в центре и на правом фланге выносили всю тяжесть нападения.

Проследить подробности этого боя очень трудно. Ни с той, ни с другой стороны не появилось подробного официального отчета, и поэтому ход его приходится восстанавливать по различным и часто противоречивым показаниям. Общие черты, однако, хорошо известны, и мы вкратце изложим их, прежде чем перейдем к описанию того, что происходило с отдельными кораблями.

Летучий отряд быстро прошел вдоль китайского фронта, и когда достиг правого его фланга, то энергично напал на «Ян-Вей» и «Чао-Юн» — маленькие слабо защищенные корабли, снабженные самым плохим боевым материалом. Подойдя на расстояние 1700 ярдов, японцы открыли по ним страшный огонь. Через несколько минут действие снарядов сказалось: «Чаю-Юн» загорелся и сильно накренился на правый борт, «Ян-Вей» тоже оказался в бедственном положении. С другой стороны, угловое расположение китайских кораблей мешало половине из них производить выстрелы из орудий, и по мере того как каждый корабль в строю поворачивал носом к неприятелю, он перекрывал огонь другому. В этот момент, однако, контр-адмирал Цубой был отозван сигналом своего командующего и, повернув [484] влево, вернулся на помощь к менее быстроходным силам главной эскадры.

Мы отметили, что в то время, как главная эскадра проходила мимо китайского фронта, тяжелые китайские броненосцы вышли вперед, поддерживаемые «Лай-Юанем», «Дзин-Юанем» и «Чжи-Юанем». В это же время более быстрые японские корабли ушли вперед от своих тихоходных сотоварищей «Фусо», «Хиэя», «Сайкио» и «Акаги», находившихся в арьергарде. На них и оказался направлен главный удар китайцев. «Фусо» благополучно избегнул приближавшихся броненосцев, но «Хиэй» вынужден был быстро повернуть, чтобы уклониться от неприятельских таранов. С необычайной смелостью этот корабль направился к «Дин-Юаню» и прошел между флагманом и «Чжень-Юанем» на расстоянии 700 ярдов. К счастью для него, китайские корабли не могли стрелять, не рискуя повредить друг друга, но тем не менее в него попало несколько снарядов, и, кроме того, были также выпущены две торпеды, но они не попали и прошли за кормой. «Акаги» находился невдалеке от «Хиэя», но пострадал сильнее. На самом деле только прибытие летучей эскадры спасло его от «Лай-Юаня», «Чжи-Юаня» и «Гуан-Кая».

«Сайкио» держался левее и прошел вдоль китайского фронта под очень сильным огнем. Огибая правый фланг китайцев, он встретился с «Гуан-Пином», тогда как «Чжи-Юань» подходил с кормы. Рулевой привод «Сайкио» был поврежден, и в довершение на него напали еще и миноносцы. В японский корабль были выпущены три торпеды, но, по обыкновению, они не попали в цель. «Сайкио» вынужден был вместе с «Акаги» удалиться с места сражения.

Положение китайцев теперь оказалось следующим: строй фронта превратился в беспорядочное скопление кораблей, сражавшихся как попало. С одной их стороны находился летучий отряд, с другой — главная эскадра японцев{297}, которая обогнула правый фланг китайцев и довершила [485] поражение злополучного «Ян-Вея», который, пылая, удалялся с места сражения. Обогнув правый фланг китайцев, главная эскадра имела краткое, но жаркое столкновение с «Пин-Юанем» и китайскими миноносцами, закончившееся отражением последних. Таким образом, китайские корабли, находившиеся в строю, были предоставлены самим себе и имели неприятеля впереди и позади. Летучий отряд вступил в бой с крейсером «Чжи-Юань», который вышел из строя и пытался таранить «Иосино». Скорострельные орудия «Иосино», стрелявшие кордитом, осыпали его разрывными снарядами. В 15:50 он был пущен ко дну одним артиллерийским огнем. Так как обеим японским эскадрам угрожала опасность попадать друг в друга, двигаясь взад и вперед вдоль фронта и тыла китайцев, то они разошлись на большее расстояние, сходясь, однако, всякий раз, когда находились против небольших китайских кораблей. Град снарядов, падавших на «Дин-Юань» и «Чжень-Юань», был очень силен, но они все-таки не подавали признаков готовности сдаться. Зато «Тси-Юань» и «Гуан-Кай» обратились в бегство, и при этом первый из них столкнулся со злополучным «Ян-Веем», сильно повредив его. «Чин-Юань», загоревшись, тоже удалился, «Лай-Юань» также горел. На него и на однотипное с ним «Дзин-Юань» обратилось внимание японского летучего отряда. В 15:52 «Такатихо» открыл огонь по «Дзин-Юаню» с расстояния 3300 ярдов. «Иосино» со своими 6-дюймовыми скорострельными орудиями также присоединился с расстояния 2500 ярдов. В 16:48 китайский корабль накренился на левый борт и запылал. Показалась подводная часть; руль был бесполезен; корабль рыскал из стороны в сторону в дыму, среди грохота сражения. Целый град снарядов поразил его; корма погрузилась, и со страшным взрывом он пошел ко дну.

Со своей стороны, японцы потеряли крейсер «Мацусима», который около 15:30 или 15:40 получил страшные повреждения. Он удалился с места битвы, а Ито перенес свой флаг на «Хасидатэ». До сих пор потери китайцев был и велики. Погибли «Чжи-Юань» и «Дзин-Юань», вышли из строя и тонули «Чао-Юн» и «Ян-Вей». «Гуан-Кай» [486] сидел на мели, на которую попал во время своей отчаянной попытки спастись бегством. У выхода в море был «Тси-Юань», удалявшийся в Порт-Артур; а ближе находились «Чин-Юань» и «Лай-Юань», старавшиеся потушить полыхавшие на них пожары. «Пин-Юань» и «Гуан-Пин» стремились незаметно держаться в стороне. В строю оставались только «Чжень-Юань» и «Дин-Юань», причем оба горели. Японцы потеряли «Мацусиму», «Хиэя» и «Сайкио»,но «Акаги» уже готовился вернуться на место сражения. Летучий отряд пустился в погоню за удалявшимися китайскими кораблями, тогда как главная эскадра после небольшого перерыва вновь открыла огонь по «Чжень-Юаню» и «Дин-Юаню». Вскоре противники начали мало-помалу расходиться, вероятно, потому, что у тех и других уже истощились боеприпасы.

День склонялся к вечеру. Летучий отряд был отозван сигналом и прекратил преследование неприятеля. «Мацусима», «Хиэй» и «Сайкио» были посланы в порт Куре для исправления повреждений. В то время как японцы сосредоточивали свои силы, китайцы делали то же самое, и оба тяжелых броненосца, все еще не побежденные и годные к бою, собрали вокруг себя «Лай-Юань», «Чин-Юань», «Пин-Юань», две ренделовские канонерские лодки и два миноносца. Японцы с усталыми командами и истощившимися боевыми запасами не имели желания рисковать в ночном сражении, в котором миноносцы могли получить шанс доказать свою пригодность. Поэтому они только следовали на некотором расстоянии за китайцами, по направлению к Вей-ха-Вею, но, когда настал день, китайцев в виду не оказалось. Тогда японцы вернулись к месту сражения. Тут они уничтожили «Ян-Вей» шестовой миной с баркаса крейсера «Тиёда».

Пополнив запасы угля и снарядов в месте, служившем им базой, японцы приготовились к новому сражению. «Нанива» и «Акицусма» были отправлены на рекогносцировку китайских портов, в то время как остальная эскадра крейсировала в заливе. В бухте Тал иен были замечены два китайских корабля. Один из них, возможно «Тси-Юань», при виде японцев бежал; другим оказался «Гуан-Кай», крепко засевший на мели. Он впоследствии [487] был уничтожен либо японцами, либо собственным экипажем.

Обратимся теперь к действиям отдельных кораблей, участвовавших в наиболее жарких столкновениях. «Мацусима» не был сильно поврежден до вступления в бой с «Пин-Юанем». По этому кораблю он открыл огон, на расстоянии 300 ярдов и продолжал стрелять до тех пор, пока не отошел на расстояние 1300 ярдов. В 14:34 он был пробит 10,2-дюймовым китайским снарядом, который убил четырех человек у левого кормового торпедного аппарата и, ударившись о барбет, разбился вдребезги. Этот снаряд пролетел очень близко от снаряженной торпеды; если бы она взорвалась, то могла уничтожить весь корабль. Снаряд, кроме того, прошел сквозь подшкиперскую и пробил цистерну для масла, но когда он разбился о барбет, то оказался начиненным цементом. В ответ на это японцы подбили большое орудие «Пин-Юаня». Позднее, находясь против «Чжень-Юаня», «Мацусима» пострадал сильнее. 12-дюймовый снаряд с китайского броненосца попал в его батарею, сбил четвертую 4,7-дюймовую пушку со станка и, разорвавшись, поджег боезапас. Два 4,7-дюймовых орудия были полностью выведены из строя, и 90 человек офицеров и команды убито или ранено. Артиллерийский офицер, стоявший около загоревшихся боевых припасов, был разорван на куски, и впоследствии нашли только его фуражку. Корабль накренился, и на нем показался огонь. Экипаж с неослабевающей доблестью и мужеством сражался с пожаром и неприятелем. Музыканты пошли к орудиям, и, хотя положение было критическим и гибель казалась неминуемой, паники не возникло. Горело в нижней палубе, как раз над крюйт-камерой. Там в это время находились заведовавшие ею артиллерийский унтер-офицер и матрос. По-видимому, броня над крюйт-камерой от удара треснула, и красный огонь, который виден был сквозь эти щели, указывал на опасность. Но эти храбрые люди не оставили своего поста. Сняв с себя одежду, они запихали ее в трещины и тем спасли «Мацусиму». Несмотря на то что более трети всех людей, находившихся в надводной части корабля, выбыли из строя, оставшиеся потушили пожар. [488]

Потеряв убитыми 57 человек офицеров и матросов и почти столько же ранеными, крейсер покинул место сражения.

Крейсеру «Хиэй», избежавшему выпущенных в него торпед, пришлось выдержать атаку «Чжень-Юаня». Один 12-дюймовый снаряд попал в него вблизи кают-компании, в которой был устроен временный лазарет. Разорвавшись, снаряд этот на месте убил старшего врача и ревизора вместе со значительным числом раненых. Бизань-мачта упала, и корабль загорелся. Второй тяжелый снаряд, разорвавшись на верхней палубе, убил многих комендоров.

«Акаги» пришлось сразиться с китайскими кораблями левого фланга без всякой поддержки. На расстоянии 850 ярдов он начал с ожесточением стрелять по ним, опустошая палубу «Лай-Юаня» батареей своего правого борта. В 13:20 снарядом, попавшим в мостик, убило командира, капитана 2-го ранга Сакомото, с двумя комендорами. Командование перешло к лейтенанту, исполнявшему штурманские обязанности, а несколько минут спустя канлодка была пробита в нескольких местах, приблизительно на уровне нижней палубы, причем были еще убиты четыре кочегара. Паровая труба была разбита, и вырвавшийся горячий пар отрезал подачу боевых снарядов как раз тогда, когда они были наиболее нужны. Снаряды и заряды пришлось подавать наверх через вентиляторную трубу, затрудняя этим машинную команду. В это время на верхней палубе убиты были три комендора. С кормы к нему подходили «Лай-Юань», «Чжи-Юань» и «Гуан-Кай», и положение корабля становилось критическим. Повернувшись, однако, влево, он на время уклонился от неприятеля, воспользовавшись этим временем для исправления своих повреждений. Снова китайцы приблизились к нему, и снова «Акаги» вступил с ними в бой, направляясь уже теперь к югу. Через несколько минут грот-мачта была сбита, и, когда канлодка была всего на расстоянии 330 ярдов от «Лай-Юаня», в мостик опять попал снаряд, ранивший нового командира. Один из лейтенантов занял его место, между тем как те орудия, которые могли стрелять на корму, продолжали упорно поддерживать [489] огонь по «Лай-Юаню». В 14:20 от попадания снаряда загорелась палуба «Лай-Юаня», и другие китайские корабли уменьшили ход для того, чтобы оказать ему помощь. К тому же летучая эскадра подходила к ним сзади и начинала сосредоточивать на себе их внимание. Таким образом «Акаги» получил возможность выйти за пределы выстрелов, исправить свою паровую трубу и дать отдых сильно нуждавшейся в нем команде. В 17:50 — три часа спустя после того, как он удалился, корабль снова присоединился к главной эскадре{298}.

«Сайкио» спасся еще более удивительным образом, чем эти два корабля. В то время как он проходил вдоль линии китайцев, в него один за другим попали четыре громадных снаряда с «Дин-Юаня». Два из них прошли насквозь, не причинив вреда, но два других разорвались в рубке на верхней палубе, раздробили деревянную обшивку и испортили рулевой привод. Подняв сигнал, что он не может управляться, «Сайкио» при помощи двух своих машин прошел сквозь летучую эскадру, между «Нанивой» и «Акицусимой». Заложив румпель-тали, он в 14:20 или около того снова смог управляться, как перед ним оказался «Пин-Юань». С ним, а также с «Гуан-Пином», с которым он уже раньше сражался, и с двумя миноносцами «Сайкио» вступил в бой около 14:50. Открыв огонь с расстояния 3300 ярдов, он продолжал стрелять до тех пор, пока не приблизился к китайцам на расстояние всего 500 ярдов. Один миноносец он заставил удалиться, другой же выпустил в него три торпеды. Первая прошла у него под носом, вторая — вдоль правого борта, а третья нырнула. Несмотря на то что «Сайкио» открыл по этому миноносцу сильный огонь из своих скорострелок, он все-таки ускользнул, не получив никаких повреждений. В 15:30 «Сайкио», у которого произошел пожар в кормовой части, оставил поле сражения. В него попало множество снарядов, из которых многие едва не попали в машинное отделение, но причиненные ему повреждения были незначительны, а потерь убитыми вовсе не было. Ничто так ясно не доказывает несостоятельности [490] китайских комендоров, как то, что им не удалось потопить это судно. Будучи слабым коммерческим пароходом, он прошел вдоль линии китайских судов и, выдержав это испытание, вступил в бой с двумя китайскими военными кораблями, из которых один имел сильную броневую защиту.

Перейдем теперь к китайским кораблям. «Дин-Юань» храбро сражался в течение всего дня. В начале сражения тяжелый снаряд, вероятно рикошетом, попал в его боевую фок-мачту и, убив семь человек на марсе, свалил ее. Как мы уже видели, адмирал Тинг и майор фон Геннекен пострадали от сотрясения, вызванного первым залпом из своих орудий. Позднее произошел весьма серьезный пожар в носовой части корабля. Дым от него совершенно заполнил барбеты, так что в течение некоторого времени единственным орудием, из которого можно было стрелять, была 6-дюймовая крупповская кормовая пушка. Пожар, грозивший большой опасностью, был потушен усилиями г. Альбрехта. На «Дин-Юане» был убит г. Николс, бывший прежде унтер-офицером в английском флоте и проявивший во время боя немалое мужество. Китайский экипаж корабля не выказал большой храбрости. В противоположность экипажу «Мацусимы», они, увидев, что корабль в огне, бросились бежать и даже не думали отстаивать его. Броненосец спас Альбрехт, стоявший с пожарным шлангом среди огня и разрывающихся снарядов. С потерей фок-мачты оказалось невозможным подавать сигналы.

Так же как и «Дин-Юань», «Чжень-Юань» сильно пострадал от пожара. Он загорался не менее восьми раз, но каждый раз, главным образом стараниями европейцев, удавалось потушить пожар. Один из европейцев{299}, бывших на нем, так описывает пережитое: «Помогая потушить один из этих пожаров, я был ранен. Горело в носовой части, на баке, и оттуда в проход у барбета была такая тяга пламени, что офицер, которому я приказал идти тушить, заявил, что туда нельзя добраться живым, так что мне пришлось отправиться туда самому. Я вызвал [491] добровольцев, и за мной пошло несколько бравых молодцов, лучших людей нашей команды; к несчастью, почти все они были убиты, но пожар был все-таки нами потушен. Наконец загорелось и на левом борту, и так как орудие переднего барбета на правом борту стреляло на левую сторону, то я послал сказать, чтобы выстрелы делались только на правый борт, но, к несчастью, получившему это приказание, первому номеру орудия, снесло выстрелом голову, как раз когда я пошел на нос, а заместивший его не знал о приказании. Нагнувшись поднять шланг, я почувствовал, что снаряд или осколок его пролетел между моими руками, задев обе. Вскоре после того я услышал сильный взрыв и, увидев позади себя яркий свет, был сбит с ног и пролежал некоторое время без сознания — сколько именно, не знаю. Я думаю, что это было пламя от того орудия, из которого я приказал стрелять только на правый борт, хотя это мог быть и разорвавшийся снаряд, но в таком случае я должен бы был быть разнесен на куски. Как бы то ни было, я получил довольно сильные ожоги. Придя в себя, я сел, опершись на локоть, и увидел, что нахожусь как раз против дула большой пушки, направленной прямо на меня. Я увидел, как дуло это подвинулось в одну сторону, потом в другую, немного вверх, потом вниз, и до того, как произошел выстрел, так как я знал, что комендор прицелился, мне казалось, что я ждал годы, хотя не прошло, вероятно, и секунды. Вдруг у меня мелькнула мысль о попытке спастись. Я покатился боком вниз по решетчатому люку и по необыкновенно счастливой случайности, пройдя книзу футов на восемь или около того, наткнулся на кучу мусора, задержавшую мое падение; падая, я услышал гром большого орудия».

Экипаж этого корабля вел себя лучше, чем команда «Дин-Юаня». Дисциплина была прекрасная, из орудий целились хорошо, и кораблем управляли с некоторым искусством. Вместе с «Дин-Юанем» он выдержал главный удар японцев и вместе с ним же тихо циркулировал, стараясь держаться на контр-курсах с обоими вражескими отрядами. Он был сильно разбит в надводной части, но не получил серьезных повреждений. Задело вал гидравлического [492] привода левого орудия, и на некоторое время это орудие вышло из строя. Носовое 6-дюймовое орудие вследствие несчастного случая тоже было испорчено, а в фор-марс попали два снаряда, при этом погибло шесть человек офицеров и команды.

«Чжи-Юань», находившийся под командой храброго и решительного капитана Тенга, в самом начале боя вышел из линии и вступил в жаркий бой с возвращавшейся летучей эскадрой. В него подряд попало несколько снарядов, и при громких кликах японцев он начал крениться на правый борт. Командир его сделал попытку таранить, но тщетно, так как огонь японских скорострельных орудий был очень силен. Когда он схватился с «Иосино», то крен увеличился, винты показались над водой, работая в воздухе, и корабль пошел ко дну со всем экипажем. В то время как он тонул, услышали сильный взрыв. Говорят, что решающий удар был нанесен ему 12,6-дюймовым снарядом одного из больших орудий Кане. Так же как в случае с «Дзин-Юанем», мог произойти взрыв котлов или взрыв торпеды в одном из надводных аппаратов. Инженер-европеец, Парвис, находившийся на крейсере, погиб в море вместе с ним.

В то время как «Чин-Юань» тонул, на «Дзин-Юане» бушевал сильный пожар, и с него поднимались густые клубы дыма. Он двинулся вперед на «Иосино» и попал под страшный град снарядов. Видели, как он сильно качался влево и вправо, в то время как корабли летучей эскадры один за другим осыпали его своими снарядами; стало окончательно невозможным им управлять, и он описывал бешеные круги. Подробности его гибели остаются неизвестными. Все китайцы, видевшие его потопление, приписывали его гибель торпеде, но японцы торпед не пускали. Было видно густое облако дыма, и взрыв произошел как раз перед моментом исчезновения корабля, который, подобно «Виктории», опрокинулся вверх дном. Из 270 человек его экипажа спаслось всего семеро.

«Лай-Юань» был вынужден прекратить бой опять-таки вследствие пожара. В течение полутора часов его видели пылающим. Снаряд ударил в его палубу; и хотя вначале огонь можно было залить ведром воды, но благодаря [493] «апатии» китайцев кораблю предоставили гореть до тех пор, пока огонь, уничтожив почти всю надводную часть, не потух сам. Корабль теперь имел вид скорлупы и был страшно поврежден огнем и снарядами, но, как это ни странно, его боевые качества и способность управляться пострадали мало. Он благополучно дошел до Порт-Артура. Его палуба, настланная из 2-дюймового тика, вместе с массой краски и лака, потраченных на все деревянные поделки, сделали корабль легкой добычей для каждого снаряда.

«Чин-Юань» горел три раза. Он удалился для тушения одного из этих пожаров, а потому принимал небольшое участие в сражении. У «Чао-Юна» был поврежден рулевой привод, и его видели горевшим. «Ян-Вей» сел на мель, и на нем тоже был пожар, когда его таранил «Тси-Юань». «Гуан-Кай», «Гуан-Пин» и «Пин-Юань» принимали в сражении лишь незначительное участие и получили лишь незначительные повреждения.

«Тси-Юанем» командовал капитан Фонг, с которым мы уже познакомились. Говорят, что он малодушно бежал, прежде чем его корабль получил какие-либо серьезные повреждения, и несомненно то, что он весьма плохо управлялся. Однако ради справедливости мы считаем нужным привести показания г. Гофмана, бывшего на корабле, рисующие весьма интересную картину сражения: «Переход к Татунгкову был сделан нами благополучно, мы высадили войска, и около 11 часов 17-го минувшего месяца вся эскадра подтянула канаты и приготовилась к возвращению в Китай. На небольшом расстоянии от устья реки мы встретили японский флот, вследствие чего произошло сражение, которое продолжалось до пяти с половиной часов вечера. Это был самый ужасный бой, какой только можно себе представить. Капитан Фонг на «Тси-Юане» сражался храбро и умело. Мы потеряли убитыми семь или восемь человек, но продолжали стрелять так быстро, как только могли. Так продолжалось до 2–3 часов пополудни, когда наш корабль получил страшные повреждения, мы должны были покинуть сражение. Наше большое кормовое 16-сант. [15-сант.?] крупповское орудие было подбито, а у двух передних орудий были уничтожены механизмы заряжания, так что стрелять [494] из них было нельзя, и корабль во всех отношениях сделался бесполезным{300}. Тогда капитан Фонг решил покинуть сражение и постараться достичь Порт-Артура, чтобы перевооружиться. Дым был таким густым, что с палубы никто не мог хорошо видеть, что происходит, но время от времени мы слышали, что то один, то другой корабль гибнет. Уйдя с места сражения на «Тси-Юане» я не знаю того, что происходило после. Мы пришли в Порт-Артур за пять или шесть часов до прибытия остального флота, который пришел около восьми часов. На пути в порт мы имели столкновение с другим кораблем [«Ян-Вей»] , который затонул. Из повреждений, полученных «Тси-Юанем, которые все оказались в кормовой части, я бы вывел заключение, что этот корабль нас таранил. Вода хлынула в «Тси-Юань» целым потоком, но мы закрыли передние водонепроницаемые переборки и благополучно продолжили путь. Я не думаю, чтобы обвинение в трусости, возводимое на капитана Фонга, было справедливо; он сражался до тех пор, пока корабль не сделался негодным к бою. Дым был так густ, что нельзя было хорошо знать того, что происходит на собственном корабле».

Один пункт в сражении остается невыясненным: китайцы утверждают, что попытка «Чжи-Юаня» таранить была удачна, японцы же — что она не удалась. Некоторые иностранцы, находившиеся на китайских кораблях, видели, как тонул корабль с вращающимися винтами, и предполагали, что это жертва «Чжи-Юаня». Гораздо вероятнее, что это был сам «Чжи-Юань» или «Дзин-Юань». Китайские миноносцы в дыму с трудом отличали врагов от своих, хотя и имелось существенное отличие по цвету: белому и серому. Скорость хода миноносцев оказалась всего 14–16 узлов, вместо полученным на испытаниях 20. Эти корабли японцы тотчас же замечали и открывали по ним огонь за долго до того, как они могли подойти на расстояние торпедного выстрела. [495]

Пять транспортов, находившихся в реке Ялу, получили от Тинга приказ после окончания сражения присоединиться к нему, но они стояли слишком далеко вверх по реке, чтобы исполнить это тотчас же, да к тому же их экипажи от страха потеряли способность работать. Они вышли только через четыре дня после сражения, и им посчастливилось вернуться в Таку невредимыми на глазах победоносного японского флота.

В общих чертах сражение это имеет странное сходство с битвой при Лиссе, с той существенной разницей, что сражение при Ялу было боем на дальних дистанциях, а сражение при Лиссе — свалкой{301}. Китайцы, подобно итальянцам, сражались всей массой кораблей без приказаний, без плана и без начальника. Каждому кораблю предоставлялось действовать, как он найдет возможным, так как сигналов, после того как была сбита фок-мачта на «Дин-Юане», не подавалось. Японцы, подобно австрийцам, знали хорошо, что они намерены делать, но, кроме того, на стороне их было то преимущество, что в продолжение всего боя они маневрировали и сражались по сигналам. Сигнал в решительный момент вернул Цубоя с его летучей эскадрой для поддержки «Хиэя» и «Акаги»; сигналом же он был отозван вторично в конце дня, когда преследование могло стать опасным.

Подобно тому как и у австрийцев, перевес явно был на стороне японцев, однако им не удалось уничтожить противника. Так или иначе, но из списков его флота они вычеркнули пять кораблей и один повредили так сильно, что он стал негодным для дальнейшего использования{302}. Тегетгоф, со своей стороны, потопил два итальянских броненосца, а третий привел в негодность. И точно так же, как Тегетгоф, Ито если и не уничтожил противника окончательно, то, во всяком случае, оставил ему весьма мало средств для дальнейшей борьбы. В битве при [496] Ялу Китай потерял всякую возможность приобрести господство над морем и тем самым проиграл всю войну. С другой стороны, бой при Ялу походил на бой при Лиссе. В том и другом случае разбитый флот подвергся нападению в то время, как он был занят прикрытием высадки войск. Но между тем как итальянцы, будучи связаны войсками и транспортами, были захвачены посреди самой высадки, после своей неудачной бомбардировки Лиссы, китайцы не были захвачены врасплох. По первым донесениям о бое, дело представлялось так, как будто бы сражение имело место под самым берегом. На самом деле китайцы не нуждались в открытом море, и движения их никоим образом не были стеснены их транспортами, которые находились в реке и оставались в полной безопасности от нападения, так как японские корабли, сидящие глубоко в воде, не могли за ними последовать. Поэтому, кажется, нет никаких оснований поражение китайцев приписывать присутствию транспортов. Нельзя сказать, чтобы транспорты эти каким бы то ни было образом повлияли на исход дня, за исключением разве того, что они заставили китайский флот выйти в море. Если бы китайские корабли крейсировали совершенно отдельно, результат получился бы тот же самый. Значение этого, как и вообще движений китайского, так и японского флота в ранний период войны, на основании доктрины о «существующем флоте» (The fleet in beeng) очевидно. Считалось, что присутствие незначительной эскадры в море будет мешать даже и сильнейшей эскадре конвоировать или высаживать войска. Однако с обеих сторон до боя при Ялу на это правило не обращали внимания, хотя обе эскадры были приблизительно равны{303}.

Подобно тому как Тегетгоф ретировался у Лиссы, когда, по-видимому, итальянский флот был в его руках, [497] так и Ито ретировался при Ялу. В обоих случаях причиной подобного удаления был, вероятно, недостаток боеприпасов. При тяжелых орудиях и ограниченном водоизмещении запасы не могут быть неистощимыми, и в будущих сражениях мы можем ожидать подобной же нерешительности в концовке, если с начала до конца сражение будет вестись на дальней дистанции. Может показаться странным, что японцы не подошли близко, но прежде всего они, вероятно, желали захватить оба больших броненосца вместо того, чтобы уничтожить их. Капитан Инглес в начале войны в телеграмме советовал поступить именно так. Эти причины спасли китайцев, потому что если бы японцы подошли ближе, то они должны были бы применить таран или торпеды, так как запас снарядов у них истощился, а как тараном, так и торпедами броненосцы были бы потоплены. С другой стороны, японцы со своими небронированными кораблями не могли бы подойти так близко, не понеся значительных потерь. Крейсер никогда не бывает очень силен в носовой части и, не считая китайского огня, повреждения, полученные самим таранящим, могли оказаться весьма значительными. К тому же японцы не могли быть уверены, что китайцы, которые стреляли значительно медленнее, истратили почти весь боезапас. Здесь возникала возможность того, что в бою на близком расстоянии большие, защищенные броней броненосцы потопят небронированные японские крейсера.

Утверждают, что китайцы прилагали отчаянные усилия для того, чтобы сблизиться с главной эскадрой, но их намерения встретили помеху в виде большей скорости японских кораблей. Если бы усилия эти были серьезны, они должны были бы достичь цели. «Фусо», находившийся в строю японского флота, ходил значительно тише, чем один, если не оба китайских броненосца. Корреспондент «Таймс» сообщает, однако, что командиры броненосцев отдали приказание иметь полный ход, но что китайские лейтенанты, стоявшие у телеграфов в машинном отделении, трепеща в схватке за свою собственную шкуру, неточно передали приказания. Говорят, что корабли вступили в бой, имея весьма ограниченный запас [498] обычных снарядов. Боеприпасов этого рода у них было только по 15 на каждое тяжелое орудие, остальные боевые запасы состояли из бронепробивающих снарядов. Если это правда, то это было серьезным упущением.

После возвращения в Порт-Артур китайцы, как и итальянцы, хвастались победой. Они утверждали, что по крайней мере три японских корабля были потоплены и, кажется, верят в это до сих пор.

Произошло большое сражение, первое со времени Лиссы и второе со времени появления броненосцев; наконец-то корабли вновь выработанного типа, заменившие старые линкоры, были испытаны в генеральном морском сражении. Ожидалось, что потери в таком сражении будут очень велики, но нельзя сказать, чтобы это ожидание вполне оправдалось. Японцы потеряли убитыми 10 офицеров и 80 матросов, ранеными — 16 офицеров и 188 матросов. Это составляет в общей сложности 294 человека. Общее число участвовавших с их стороны в сражении не могло быть меньше 3000 человек и, пожалуй, даже было несколько больше. Таким образом, общие потери составили 10% от всего числа сил. Самые большие потери понес «Мацусима», где убитых было 57 и раненых 54. Как флагманский корабль он, конечно, служил для китайцев главной целью, и на него был направлен самый сильный огонь. К тому же он очень близко подходил к обоим большим китайским броненосцам. На нем не было вертикальной броневой защиты, кроме как у большого орудия. Второе место занимает «Хиэй» с 19 убитыми и 37 ранеными. У него не было броневой защиты, кроме очень короткого пояса по ватерлинии, и, как «Мацусима», он сражался с «Дин-Юанем» и «Чжень-Юанем» на близком расстоянии. Третьей была «Ицукусима» с 13 убитыми и 18 ранеными; она тоже была не бронирована. «Акаги» потерял 11 человек убитыми и 17 ранеными, но «Сайкио», как это ни странно, потерял всего 11 человек ранеными. Этот удивительный факт можно объяснить только плохой стрельбой китайцев. На «Акицусиме» было человек 15 убитых и раненых, на «Фусо» — 14, на «Иосино» и «Хасидатэ» по 12 на каждом, на «Такатихо» — 3, на «Наниве» — 1 и на «Тиёда» ни одного. Просто [499] удивительно, как удалось «Тиёде» избежать потерь, если вспомнить, что он сражался рядом с «Мацусимой» и «Ицукусима», которые сильно пострадали.

Потери китайцев на тех кораблях, которые уцелели после сражения, были не так велики, как потери японцев, но очень много людей было убито, ранено и утонуло на погибших во время сражения кораблях. Мы вряд ли преувеличим, если будем считать число погибших таким образом от 600 до 800 человек. Сверх того, на уцелевших семи кораблях было 34 убитых и 88 раненых. На «Дин-Юане» насчитывалось 14 убитых и 25 раненых; на «Лай-Юане» — 10 убитых и 20 раненых; на «Чжень-Юане» — 7 убитых и 15 раненых; на «Чин-Юане» — 2 убитых и 14 раненых; на «Тси-Юане» — 3 убитых; на «Пин-Юане» — 12 раненых и на «Гуан-Пине» — 3 раненых. Со стороны китайцев в сражении могло участвовать 3000 человек; в таком случае они потеряли от 20% и 30% своих сил. Весьма интересно отметить, насколько броня «Дин-Юаня» и «Чжень-Юаня» уменьшила их потери. Из всех китайских кораблей они выдержали самое жаркое сражение и в течении нескольких часов служили мишенью для пяти японских кораблей. Однако потери на них в общей сложности меньше потерь, понесенных одним японским флагманом. Следует вспомнить, что стрельба японцев была, по всей вероятности, лучше стрельбы китайцев. Если броня и не послужила ни для чего другого, то она, во всяком случае, спасла немало человеческих жизней.


Таким образом, получается, что потери в рассматриваемом нами сражении в процентном отношении больше, чем в сражениях до существования броненосцев. Следует еще принять во внимание следующее: на прежних линкорах очень мало людей находилось в подводной части корабля, тогда как на современных броненосцах и крейсерах весьма значительная часть экипажа занята в машинных отделениях и в кочегарках под броневой палубой, [501] а следовательно, в безопасности от выстрелов и может погибнуть только вместе с кораблем, если он будет потоплен. Принимая это во внимание, получим, что процент убитых и раненых из числа находившихся под выстрелам значительно увеличится; особенно следует обратить внимание на это относительно японцев, у которых не было ни одного погибшего корабля, и соответственно с этим обратить внимание на процентное отношение. По крайней мере 500 человек на всех 12 японских кораблях были заняты службой у котлов и машин, кроме тех, которые обеспечивали подачу снарядов. Если только 2500 человек подвергались выстрелам, то потери будут равняться уже 12%, а не 10%. Тогда не будет казаться, что с новыми губительными снарядами война сделалась менее кровопролитной, но скорее, что риск, которому подвергаются отдельные служащие в современном флоте, несколько увеличился. Вместе с тем потери людей могли бы значительно уменьшиться, если бы под рукой находились особые суда для спасения утопающих. Как при Лиссе, так и при Ялу наибольшие потери проигравшая сторона понесла утонувшими. Мы видели, как при Лиссе Тегетгоф старался подать помощь тонущим итальянцам, но ему помешала в этом атака этих последних. При Ялу японцы видели, как люди цеплялись на топах мачт «Чао-Юна», после его столкновения с «Тси-Юанем», от которого он пошел ко дну. Они жалели их, но, как и в случае с Тегетгофом, ход сражения не дал им возможности прийти на помощь. Китайские миноносцы, однако, подобрали значительное число людей, которые иначе погибли бы, их успехи в деле милосердия порождают вопрос о том, нельзя ли прийти к какому-нибудь международному соглашению, чтобы не стрелять по судам, занятым спасанием утопающих. Во времена Нельсона рыцарское чувство и личный интерес запрещали линейному кораблю стрелять по фрегатам, занятым таким делом. Само собой разумеется, что подобные суда не должны быть вооружены и должны отличаться цветом и видом от сражающихся. Первым принципом войны является поражение неприятеля; вторым, признанным только в новейшие времена — не наносить напрасных [502] страданий, поражая его. Когда неприятельские матросы находятся в воде, они столь же беспомощны, как и раненые, и если не стреляют по походным госпиталям, то почему не дать возможных льгот госпитальным судам? Значение этого пункта вполне сознавалось Тегетгофом, который после Лиссы сильно желал, чтобы была созвана европейская конференция для обсуждения этого вопроса. К сожалению, ничего подобного не было предпринято.

@темы: история, япония, Ялу, Китай

---

Бой при Асане и потопление парохода «Коушинг» 25 июля 1894 г.

Бой при Асане и потопление парохода «Коушинг» 25 июля 1894 г.
Вильсон X. "Броненосцы в бою." — М.: Изографус, ЭКСМО, 2003.(глава 20)

25 июля японский летучий отряд под командой контрадмирала Цубоя, состоявший из быстроходных крейсеров «Иосино», «Нанива», «Такатихо» и «Акицусима»{287}, находился около Асана, порта в Корейском заливе, бывшего в то время во власти китайцев. В Асане стояли на якоре три китайских военных корабля. Один из них назывался «Тси-Юань», а два других, как сообщают, «Гуан-Ши» и «Тсао-Дзян». Последние два корабля мистер Лэрд Клоусс называет «Гуан-Юи» и посыльным судном «Тсан-Чжан». «Тсан-Чжан», бывший ранее простым коммерческим пароходом и купленный незадолго до описываемых событий, имел легкое вооружение.

Китайские корабли снялись с якоря и вышли в море, вероятно для того, чтобы прикрыть транспорт, шедший туда из Таку, из опасения как бы он не встретился в заливе с «Иосино», «Нанивой» и «Акицусимой». По японской версии, китайцы не отсалютовали флагу адмирала Цубоя, как того требует международный этикет, но изготовились к бою и имели такой вид, будто намеревались начать враждебные действия. Наблюдая это, как повествуют японцы, они вышли в открытое море, чтобы выбраться из узкости, в которой им приходилось маневрировать. При этом «Тси-Юань» так близко шел за «Нанивой», что она повернула и направилась к китайскому кораблю. Им командовал капитан Фонг, один из вожаков партии, интриговавшей и стремившейся удалить капитана Ланга из китайского [460] флота. «Тси-Юань», теперь, в свою очередь, теснимый «Нанивой», поднял белый флаг над китайским военным; при этом ни один из противников еще не сделал ни одного выстрела. Под прикрытием белого флага китаец приблизился к японскому кораблю и, находясь в 300 ярдах от кормы «Нанивы», вероломно выпустил в нее торпеду, которая прошла мимо. «Нанива» сразу открыла огонь по всем трем китайским кораблям и была поддержана своими двумя сотоварищами. Произошло это около девяти часов утра.

Китайская версия звучит совсем иначе, и на этот раз более правдоподобно. Три японских корабля бросились на китайцев и безо всякого предупреждения начали по ним стрелять. Китайцы были захвачены врасплох, они не были готовы к бою, и прежде, чем они смогли ответить, произошло некоторое замешательство. Сначала японцы выпустили несколько снарядов, которые попали в боевую рубку «Тси-Юаня», пробили ее и разорвали на части первого лейтенанта и мичмана. Голова лейтенанта повисла на одной из переговорных труб; рулевой прибор, машинный телеграф и переговорные трубы были полностью разрушены. Находившийся в рубке капитан Фонг не пострадал; он немедленно отдал приказание подготовить корабль к бою и сошел вниз. На корабле еще ничего не успели сделать, как в него попал второй бортовой залп японца, причинивший большие повреждения. Один из снарядов, отскочив от броневой палубы, ударил вверх, в нижнюю часть передней башни, и прошел сквозь ее броневую обшивку. Он пробил насквозь палубу, повредил механизмы подачи снарядов и привел в негодность одну из 8-дюймовых пушек. Через несколько минут башню пробил второй снаряд; разорвавшись внутри, он убил артиллерийского офицера и шесть человек прислуги{288}, но не повредил орудий. Огонь был так силен и смертоносен, что ни одного человека не осталось на палубе. Те из команды, кто не был убит, разбежались, спрятавшись под броневую палубу. [461]

До тех пор пока офицеры не вытащили свои револьверы и не пригрозили пустить их в дело, людей невозможно было согнать к пушкам. Большое количество попаданий пришлось в пространство между палубами; один снаряд разнес каюты офицеров и сделал огромную пробоину в борту; другой ударил в кожух дымовой трубы и, разорвавшись там, убил несколько кочегаров. Снаряды неоднократно попадали в шлюпки, причем те загорались, а боевая мачта была пробита в нескольких местах. В корпусе корабля были сделаны огромные пробоины. На броневой палубе лежало шесть торпед, которые вследствие внезапности атаки не были спущены вниз. Одну из них, не целясь, выпустил минный офицер: он заботился только об одном — поскорее отделаться от торпеды, которая легко могла взорвать его собственный корабль. Удивительное дело: ни в одну из остальных торпед снаряды не попали, хотя они рвались рядом, что, конечно, было очень опасно.

Как только получилась возможность управлять штурвалом вручную, «Тси-Юань» повернул от своего врага и направился в Вей-ха-Вей. Корабль был в ужасном состоянии и, имея за кормой японца, не мог рассчитывать спастись, ведя бой на ходу, так как его единственная пушка, которая могла стрелять на корму, была 5,9-дюймовка Круппа и стояла в слабо забронированной кормовой башне. Позади его шел «Иосино», ходивший по крайней мере на 4 узла быстрее и могущий действовать по неприятелю из трех 6-дюймовых скорострельных пушек, которые по скорости своего огня равнялись по меньшей мере шести орудиям «Тси-Юаня». Ютовый тент вместе с поддерживающими его стойками в суматохе не был убран и затруднял действия единственной китайской пушки. К счастью для «Тси-Юаня», один снаряд из этой пушки попал в мостик «Иосино», а второй снаряд ударил в боевую рубку японца и разрушил его штурманскую рубку. Китайцы утверждают также, что они сбили за борт одно из неприятельских орудий. Во всяком случае, вследствие ли повреждения мостика и штурманской рубки, отчего могло произойти некоторое повреждение рулевого привода, или вследствие поломки в критический [462] момент его машины (точно сказать невозможно{289}), но «Иосино» прекратил погоню. «Тси-Юань» продолжал идти своим курсом и прибыл в Вей-ха-Вей без всяких дальнейших приключений. Корпус весь кругом был жестоко избит, и корабль потерял шестнадцать человек убитыми, в том числе трех офицеров; двадцать пять человек было ранено. В него попало большое число снарядов из 6-дюймовок и пушек меньшего калибра, но повреждения оказались совсем не так серьезны, как следовало ожидать. Объясняется это тем обстоятельством, что большая часть японских снарядов не разрывалась.

Европейский офицер, осматривавший «Тси-Юань» по прибытии, следующим образом описывал его внешний вид: «Корабль имел вид старого, потерпевшего крушение судна. Мачта была прострелена на половине своей вышины, рулевой привод был изорван на куски, и снасти висели в беспорядке. Вид палубы был ужасен... Деревянные вещи, такелаж, обломки железа и мертвые тела — все валялось в общей куче. Между палубами тоже было не лучше». Один английский офицер рассказывает{290}: «Кровопролитие было ужасное: кровь и куски человеческого мяса были беспорядочно разбросаны по палубе и на орудиях. Трое из пяти человек прислуги у 4-тонного орудия в задней башне были разорваны на куски шестидюймовым снарядом одного из скорострельных орудий «Нанивы». Четвертый был убит в то время, как он пытался уйти из башни. У орудия оставался последний, пятый человек, который и умудрился сделать три выстрела по «Наниве»; при этом один его снаряд попал в неприятельскую машину, а другой снес передний мостик, после чего «Нанива» стала отставать. Китайский адмирал присудил выдать счастливому комендору 1000 таэлей. Один снаряд [463] прошел через стальную палубу «Чжень-Юаня» и, отрикошетировав наверх, пробил насквозь боевую рубку, причем, разорвавшись там, разнес на куски артиллерийского офицера, голова которого повисла на одной из переговорных труб. Огромные осколки брони и деревянной подкладки были сорваны со своих мест и прошли внутрь корабля, давя в безобразную массу множество бедняг, так что даже верхушки дымовых труб были забрызганы кровью. Было послано за одним офицером, инженером-механиком (из европейцев), чтобы он исправил паровой привод к штурвалу, и ему пришлось идти ощупью сквозь дым лопающихся снарядов и груды убитых и раненых, лежавших на палубе. В это время снаряд попал в провожавшего его помощника и вырвал ему внутренности, которые забрызгали всего инженера кровью. Он тем не менее сумел добраться до штурвала и исправил паровой привод, за что и получил достаточно приличную награду от адмирала. Сражение длилось около часа с четвертью, когда японцы начали отставать, и «Чжень-Юань» беспрепятственно продолжил путь в Вей-ха-Вей, к своей якорной стоянке. Он прибыл туда на следующий день в том же совершенно состоянии, в котором оставил поле сражения, и не попытался даже отмыть кровь или убрать мертвые тела».

Тем временем «Гуан-Ши», или «Гуан-Юи», хотя и был маленьким, очень слабо вооруженным корабликом, первым доблестно вступил в бой сперва с «Нанивой», а затем с «Нанивой» и «Акицусимой» вместе. Корпус его был весь избит, и, когда на нем начали заканчиваться снаряды, он имел не менее тридцати семи человек убитыми. Вследствие полученной течи он начал тонуть; командир его, взяв курс к берегу, выкинулся на камни и высадил там остатки своей команды. Сначала японцы оставили его на некоторое время в покое, но затем, возвратившись, сделали по нему тридцать выстрелов и одним из них взорвали торпеду, находившуюся в кормовом торпедном отделении, причем совершенно разнесли его кормовую часть. Храбрость командира и экипажа доказывается тем обстоятельством, что спаслось только восемнадцать человек, причем большинство из них была тяжело ранены. [464]

За посыльным судном «Тсан-Чжан» погнались уже после того, как утопили «Коушинг», причем быстро заставили судно прекратить огонь и сдаться. Командир «Тси-Юаня» Фонг за то, что бросил эти два корабля, после прибытия в Вей-ха-Вей был приговорен к смертной казни, но потом ему дана была возможность восстановить свою репутацию в бою при Ялу. Трудно понять, что он мог бы сделать, оставшись драться с японцами; все шансы были против него, и его корабль мог либо оказаться призом адмирала Цсубоя, или же был бы совершенно выведен из строя. В бою при Ялу Фонг показал себя очень плохо, и за это после сражения был казнен, на этот раз, кажется, кара эта постигла его за дело{291}.

Теперь нам придется возвратиться на день или на два назад, чтобы проследить за судьбой «Коушинга». В конце июля Китай решил отправить в Корею войска морем. В соответствии с этим были зафрахтованы три английских парохода. В их числе оказался и «Коушинг», построенное в Англии железное винтовое судно водоизмещением 1355 т. Оно являлось собственностью господ Джердине и Матесона, плавало под британским флагом, командиром и помощниками на нем служили его англичане. 23 июля пароход вышел из Таку, имея на борту 1100 человек китайской пехоты, двух китайских генералов, майора фон Геннекена и двенадцать полевых орудий, не считая большого количества боевых запасов. Рано утром 25 июля с него увидели острова Корейского залива и около того же времени обратили внимание на большой военный корабль, похожий на «Чжень-Юань». Казалось, что этот корабль только что вышел из боя, шел к западу и находился по левую сторону от парохода. Это, вероятно, и был «Тси-Юань», бежавший от японцев. «Тси-Юань» мог сообщить «Коушингу» о случившемся и таким образом предотвратить последовавшую вскоре катастрофу. [465]

Но оттого ли, что Фонгу не было известно о нахождении «Коушинга» на китайской службе, или потому, что его заботило только спасение своего собственного корабля, только никакого сигнала сделано не было. Спустя несколько минут увидели судно, идущее под парусами на пересечку курса «Коушинга»; это был «Тсао-Чжан».

Еще через час, в 8 часов, из-за острова Изутан показался большое военный корабль, за которым следовали другие. Все они, как казалось офицерам «Коушинга», были броненосцами. В 9 часов уже можно было видеть, что ближайший корабль нес японский флаг. Он быстро приблизился, отсалютовал флагом «Коушингу» и прошел мимо него. Четыре японских корабля шли теперь в линии фронта и имели курс W. Казалось, что они гнались за «Тсао-Чжаном» и не намеревались делать «Коушингу» ничего плохого. Однако тотчас же корабль, который салютовал «Коушингу», сделал сигнал английскому пароходу — стать на якорь, и в то же время с него было произведено два холостых выстрела. Приказание было исполнено, и за ними последовало другое: «Оставайтесь на месте, как стоите, или отвечаете за последствия», после чего японский корабль повернул и начал обмениваться сигналами со своими сотоварищами. Вскоре после этого корабль еще раз направился к «Коушингу», и так как он проходил близко, то можно было видеть, что там все находились на местах по боевой тревоге, а орудия были направлены на «Коушинг». С него спустили шлюпку с отрядом матросов, которая пристала к английскому пароходу. Теперь майор фон Геннекен и английские офицеры узнали, что корабль, который следил за ними, был эльсвикский крейсер «Нанива», под командой капитана Того. Китайские солдаты и генералы были в сильном волнении, и, когда фон Геннекен и английские офицеры пытались уговорить их сдаться, они заявили, что скорее предпочтут умереть, а если англичане попытаются покинуть пароход, то их всех перебьют. Положение европейцев, оказавшихся между японцами и китайцами, было незавидно!

Тем временем несколько японских офицеров поднялись на пароход и освидетельствовали судовые документы. [466] Капитан Гельсвортэ поставил их в известность, что «Коушинг» был британским судном, со свидетельством британского консула, что оно плавает под британским флагом и вышло в море в мирное время. После некоторых колебания и рассуждений японцы отдали пароходу приказ следовать за «Нанивой». Пока продолжались эти короткие переговоры, возбуждение в жилой палубе увеличилось и китайцы начали караулить якорь, а после удаления японцев они категорически отказались подчиниться требованиям «Нанивы». Так как все доводы оказались тщетными, то фон Геннекен вызвал шлюпку с «Нанивы». Он объяснил японцам, что при существующем на «Коушинге» положении дел невозможно заставить китайцев исполнять их приказания, и просил, чтобы пароходу позволили вернуться в Таку, поскольку он вышел в море в мирное время. Японские офицеры выслушали его и обещали доложить об этом своему командиру.

Шлюпка еще раз отвалила от транспорта, и несколько минут прошло в неизвестности. Она достигла «Нанивы» и вслед за тем с крейсера был подан повелительный сигнал: «Как можно скорее оставьте судно». Сигнал этот касался европейцев, но они ничего не могли сделать. Затем взвился следующий сигнал: «Немедленно снимайтесь с якоря или расклепайте канат!» Попробовать повиноваться, имея против себя тысячу вооруженных китайцев, было безнадежно. Капитан Гельсвортэ ответил: «Мы не можем»; его сигнал был понят. Тотчас же «Нанива» дала ход, очень громко засвистела сиреной и подняла красный флаг. Затем, подойдя на траверз «Коушинга» и став к нему лагом, она с расстояния от 500 до 300 ярдов выпустила в него торпеду. В этот момент все европейцы на обреченном судне, согласно приказанию капитана Гельсвортэ, собрались на верхней палубе. Попала ли торпеда в судно или нет — точно неизвестно. Почти в тот же момент, когда она была выпущена, «Нанива» со страшным грохотом дала залп из своих пяти орудий: двух 28-тонных и трех 6-дюймовых. По рассказу фон Геннекена, торпеда ударила в середину судна, в угольную яму: «День обратился в ночь; куски угля, обломки и вода наполнили [467] воздух, и тогда все мы бросились за борт и поплыли». Согласно показаниям других оставшихся в живых, торпеда прошла мимо и повреждение вызвало попадание 500-фунтового снаряда одной из 28-тонных пушек, взорвавшего котел. Транспорт тяжело накренился на правый борт, между тем как японцы продолжали безжалостно стрелять по всем жизненным частям судна. Из орудий Гочкиса, поставленных на марсах «Нанивы», из пушек Норденфельда и мелких скорострельных орудий сыпался град мелких снарядов и врезывался в плотную массу китайцев, находившихся на верхней палубе парохода; китайцы в ответ храбро, хотя и малоэффективно, разрядили свои ружья по неприятелю.

Развязка наступила очень скоро. Крен «Коушинга» увеличивался все больше и больше, и он погружался в воду все ниже и ниже. И наконец, около 14 часов, спустя один час после первого сделанного по нему выстрела, палуба судна скрылась под водой. Все это время европейцы и большая часть бросившихся за борт китайцев находились в воде и подвергались большой опасности. В них попадали случайные снаряды японцев, и по ним преднамеренно стреляли те китайцы, которые все еще оставались на палубе тонущего парохода. «Пули ударялись о воду по всем направлениям вокруг нас, — рассказывает первый лейтенант «Коушинга» Темплин, тоже бросившийся за борт после взрыва, — и, обернувшись назад, чтобы посмотреть, откуда они летят, я увидел, что китайцы, столпившись в кучу в том месте «Коушинга», которое торчало еще над водой, стреляли по нам. Я поплыл прямо к «Наниве» и пробыл в воде около часа, когда меня подобрала одна из шлюпок с «Нанивы». Когда Темплин рассказал японскому офицеру, вахтенному начальнику, что капитан Гельсвортэ тоже спасается вплавь, то ему ответили, что о капитане уже позаботились. Вся вода была усеяна китайскими солдатами, и две спасательные шлюпки отвалили от транспорта, битком набитые китайцами. Последовавшее события нужно признать наигнуснейшим деянием этого дня. Японцы не предприняли ни малейшей попытки для спасения своих тонущих врагов. Они, правда, высматривали европейцев, но китайцев оставили [468] на произвол судьбы или даже — хуже того. Когда господин Темплин находился в шлюпке с «Нанивы», японский офицер рассказал ему, что имеет приказание потопить китайские спасательные шлюпки, и, невзирая на увещевания, приступил к выполнению приказ. Было сделано два залпа, и китайские шлюпки затонули. Этот зверский факт японцы отрицают, но очевидно, что он бесспорен. Часть китайцев вплавь добралась до острова Шополь, где спасся и фон Геннекен, пробыв в воде несколько часов. Французская канонерская лодка «Лион» и германский военный корабль «Ильтис» спасли триста китайцев, большинство из которых были ранены. Некоторые из них были со шлюпок и подтвердили показания Темплина, что в них стреляли японцы. На одной шлюпке все были убиты или ранены. Окончив свою кровавую работу, «Нанива» стала ходить взад и вперед до восьми часов вечера этого дня. Европейцам показали снаряд, застрявший в одной из офицерских кают и рассказали им, что «Тси-Юань» вероломно выпустил ее по «Наниве». На следующий день европейцев перевезли на «Яеяму», которая доставила их в Японию, где они и были отпущены на свободу.

Таким образом, японцы совершили три действия, требующих рассмотрения:

1) они атаковали «Тси-Юань» в мирное время и до объявления войны;

2) они продолжали действовать в том же направлении и потопили нейтральное судно, которое вышло из последнего порта в море до боя при Асане и не могло поэтому знать, что война уже объявлена;

3) они стреляли по китайцам, плававшим в воде.

При рассмотрении первого пункта, если мы будем придерживаться объяснений китайцев, то японцы атакой «Тси-Юаня» и его спутников совершили почти ничем не вызванное насилие. С другой стороны, 25 июля существовала большая вероятность того, что война между Китаем и Японией уже началась и «Тси-Юань» не должен был попасться врасплох. Самое обыкновенное дело для государства начинать войну до объявления или же ранее совершить какое-либо враждебное действие. Существующая [469] точка зрения о необходимости формального объявления войны, вероятно, основывается на том обстоятельстве, что в истории фразу «Война была объявлена» считают более удобным выражением, чем «Начались неприязненные действия». Такие поступки вполне оправдываются рядом прецедентов, создавших Международное право. Полковник Маурис доказал, что между 1700 и 1870 г. только 10 раз формальное объявление войны предшествовало началу неприязненных действий. Мы не можем поэтому обвинять японцев за такой образ действий; они только еще раз скопировали Запад. Если же их показания верны, чего, кажется, на самом деле не было, то они сами подверглись нападению и зачинщиками были китайцы.

Переходим теперь к нападению на «Коушинг». Это дело осложняется присутствием нейтрального флага. Имели они какое-либо право поступить с ним так, как они поступили, даже принимая во внимание их собственный рассказ о действиях «Тси-Юаня»? До объявления войны не бывает ни нейтралитета, ни контрабанды, так как предполагается, что все государства находятся между собою в дружеских отношениях и мире. Тогда нейтральные стороны не обязаны избегать перевозки контрабанды или воздерживаться от совершения противоречащих нейтралитету поступков, исключая главным образом того случая, когда известно, что война началась. Во время ухудшения отношений враждующие стороны не имеют права обыскивать и осматривать нейтральные суда или проверять их бумаги до тех пор, пока это ухудшение не перейдет в войну. Таким образом, вопрос заключается в следующем: было ли известно о существовании военного положения 23 июля? Очевидно, английское правительство в этом отношении считает себя удовлетворенным, потому что мы не знаем, чтобы Японии предъявлялся какой-либо иск о возмещении убытков. Но мы все-таки поставим вопрос: можно ли было сказать наверняка, что 23-го числа война стала неизбежной или она уже была официально объявлена? «Коушинг» вышел в этот день из китайского порта и вряд ли мог получить дальнейшие известия о положении дел. Следовательно, если [470] бы неприязненные действия начались 24-го числа, то, по справедливости, его все-таки могли бы пощадить. Он действительно перевозил китайские войска в Корею, но это было разрешено трактатом 1885 г., заключенным между Японией и Китаем. Нейтральное судно может перевозить кого пожелает и куда захочет до тех пор, пока не будет объявлена война.

Пока «Коушинг» находился в море, первый акт неприязненных действий был совершен либо китайцами, либо японцами. В первом случае из этого еще не следует, чтобы можно было причинять вред нейтральному элементу, находящемуся на службе у китайцев, прежде чем этот элемент будет иметь время развязаться с ними; во втором же случае и того менее. Нельзя также во время атаки на море считать нейтральный элемент врагом. Можно, правда, потребовать возвращения его в тот порт, из которого он вышел. Но в деле с «Коушингом» никаких подобных требований не предъявлялось, хотя китайские генералы и готовы были позволить английскому пароходу идти назад. Очевидно, что английский капитан не мог тогда же и в том месте выгрузить свой живой груз в море. С другой стороны, японский командир видел перед собой транспорт с войсками под нейтральным флагом, причем войска эти могли бы действовать против его родины. Он получил, по его собственным словам, серьезный вызов со стороны китайцев. Если бы он приказал «Коушингу» следовать в китайский порт, то его могли бы обмануть и, скрывшись из виду, опять повернуть назад; разместить свой отряд на призовом корабле посреди тысячи или более того вооруженных китайцев было невозможно; сопровождать же его со своим кораблем, очень может статься, могло быть для него невозможно. Поэтому он атаковал пароход, но атака эта была незаконна и создает опасный прецедент. Нельзя допускать того, чтобы с нейтральными судами обращались по всей строгости законов за нарушение обязательств, которые должны войти в силу только с началом войны.

С другой стороны, «Нанива» избрала крайнюю меру — потопление судна — лишь после того, как японский капитан потребовал от «Коушинга» «сняться с якоря [471] или расклепать канат», а китайские солдаты отказались допустить исполнение этого сигнала. Японцы, кроме того, сделали все возможное, чтобы спасти европейских офицеров. Раз они решили взять пароход в качестве приза, трудно представить себе, что они могли бы сделать нечто другое. О посылке отряда на приз, как мы говорили, нечего было думать. Но распоряжения японского капитана, бывшие незаконными в первом пункте, во втором привели к печальной потере человеческих жизней.

Относительно стрельбы по людям, находившимся в воде, нет никаких оправданий; это был акт варварский и вместе с тем жестокий. Принципы ведения войны требуют избегать действий, которые заставляют людей страдать напрасно, и очень мало командиров позволят себе заходить так далеко, чтобы избивать своих врагов в то время, когда они совершенно беспомощны. Даже древние египтяне писали на своих памятниках, как они спасали своих тонувших врагов. Этот акт был похож на избиение раненых после сражения, и Япония с ее утонченными принципами должна была бы ужаснуться этому. Правда, японский командир мог сослаться на следующее обстоятельство: если бы он взял врагов к себе на борт, то они явились бы очень опасным элементом на палубе его собственного корабля, так как китайцы — невежественная, вероломная и жестокая раса, от которой нельзя ожидать, чтобы она подчинилась правилам войны. Но раз китайцы были в воде — они были беспомощны и можно было обезоружить их, забирая на шлюпки с «Нанивы». С другой стороны, он мог посчитать нужным наказать их за поступок «Тси-Юаня». Но один акт варварства не может оправдывать другого, в особенности при борьбе Японии — государства цивилизованного — с варварской страной. Прямой долг тех из сражавшихся, кто остался в живых, сделать все возможное для спасения своих врагов.

Рассказывают, что приблизительно в это же самое время или, возможно, одним или двумя днями позднее «Чжень-Юань» встретил в море заставил бежать «Такатихо» и «Хиэй». Подробностей этого сражения — если оно действительно произошло и если «Тси-Юань» не назван [472] «Чжень-Юанем» — до сих пор не имеется никаких. Говорят, что «Хиэю» пришлось очень туго и он вынужден был уйти с поля битвы весь искалеченный. Но капитан Мак-Гиффин, командир «Чжень-Юаня», в письме от 2 августа не делает никакого намека на такую встречу, и действительно трудно понять, каким образом броненосец мог находиться в море через 8 дней после вышеописанного боя.

Во время действия между «Тси-Юанем» и японцами большие китайские броненосцы находились в море под начальством адмирала Тинг-у-Ганга, бывшего раньше кавалеристом и назначенного командующим Северной эскадрой Ли Хунчаном. Капитан Ланг и многие европейские офицеры отзывались о нем хорошо, и действия его показывают присутствие некоторой настойчивости, соединенной с личной храбростью. Но, несмотря на то что он заслужил доверие своих иностранных подчиненных, Тинг не был ни великим тактиком, ни стратегом. «Он ничего не знал из того, что касается морского дела; это только мандарин, посаженный Ли на палубу корабля», — рассказывал европейский инструктор китайского флота господину Норману. Может быть, инструктор несколько преувеличил несостоятельность Тинга, так как адмирал командовал морскими силами в 1884 г., во время войны между Францией и Китаем, и должен был набраться кое-каких верхушек морской науки от различных, очень способных европейских инструкторов, состоявших на китайской службе. Если он не пал так низко, как Персано, то, во всяком случае, он не был ни Нельсоном, ни Тегетгофом и продемонстрировал обычную у китайцев жестокость в своих распоряжениях. Он отдавал приказания никого не щадить и в то же время распространял среди своих матросов уверенность в том, что японцы также никому не дадут пощады. О приготовлениях китайцев в своем письме сообщает некоторые подробности капитан Мак-Гиффин, находившийся на «Чжень-Юане»:

«На всех броненосцах мы усилили защиту башен, обложив вокруг них мешки с углем, причем толщина этой защиты была от восьми до десяти футов. Это было сделано по моей идее. Не верьте тем, кто будет смеяться [473] над китайскими матросами. Они смелы, хорошо дисциплинированы, полны рвения и будут драться с японцами, их вечными врагами, лучше, чем кто-либо».

По прибытии «Тси-Юаня» в Вей-ха-Вей, после его боя с японским отрядом, шесть китайских кораблей вышли в море, чтобы атаковать японцев. Капитан Мак-Гиффин в письме от 2 августа пишет: «Мы опять в плавании... чтобы встретить неприятеля, и я надеюсь, что мы потопим этих собак. Целые дни ожидали мы войны, но Китай поддерживал мир, а Япония умышленно напросилась на войну. Адмирал Тинг и я хотели идти в Чемульпо и открыть огонь по японскому флоту, но в последний момент мы получили телеграмму непосредственно от Тсунг-ли-Ямена не делать этого. А это было бы великолепно, так как я полагаю, что мы могли бы уничтожить почти все их корабли. Наши команды полны энтузиазма. Очень приятно их видеть. Из-за подозрительных судов у нас было несколько ночных и дневных тревог, и состояние наших кораблей перед боем великолепно. Мы все готовы к бою; все, что могло бы дать осколки, было оставлено на берегу или выброшено за борт. Мы бросили все наши шлюпки. Нам они не понадобятся, ибо если мы будем потоплены, то японцы не дадут нам пощады, и наоборот. Адмирал держит флаг на броненосце «Дин-Юань»... Сегодня в полдень он сделал два сигнала. Один сигнал: «Если неприятель выкинет белый флаг или поднимет китайский, не щадить его и продолжать стрелять до тех пор, пока он не пойдет ко дну». Другой — «Каждый офицер и матрос сделает завтра для своего Отечества все, что только возможно».

Ожидаемого сражения не произошло. В течение трех дней Тинг гонялся за японцами, но ни разу не смог или не захотел найти их{292}. Японцы, вероятно, занимались конвоированием [474] транспортов и были довольны, что их оставили в покое; возможно, что некоторые их корабли получили серьезные повреждения в бою при Асане и находились в ремонте.

Во всяком случае, они, по-видимому, не обращали особого внимания на китайцев, которые возвратились в Вей-ха-Вей и, согласно приказаниям Ли Хунчана, оставались там в строго оборонительном положении, так как им не было разрешено крейсировать восточнее линии, идущей от Вей-ха-Вея к устью Ялу. Кажется, что японцы знали о таком приказании, которое на деле обращало китайский флот в ничто. Между тем время от времени, они производили рекогносцировку у Вей-ха-Вея и 10 августа предприняли даже нечто вроде попытки его бомбардировать. [475]

@темы: япония, коушинг, нанива, китай, асан

---

Экспансия Ямато на территорию Канто

www.emishi-ezo.net/emishi_kofun.html
Hakomori Kenjiro. The Expansion of Yamato into the Kanto

------------------------------
Экспансия Ямато на территорию Канто
Хакомори Кендзиро

Государство Ямато было наследником полуисторической страны Яматай с царицей Химико, централизованного государства, о котором сообщали китайские историки времен династии Хань. Ямато было создано, возможно, с развитием культуры Яёи, как считается, при распространении заливного рисосеяния, что, в свою очередь, вызвало рост населения и централизацию власти. Экспансия была составной частью продолжающего формироваться японского государства Ямато, которое агрессивно втягивало внешние регионы в свою орбиту, в том числе остатки дзёмонских народов, таких, как кумасо на Кюсю и эмиси в Тохоку, а также соперничавшие с ним княжества культуры яёи в Кинаи и Канто. Царство Ямато и его история привязано к началам японоязычного государства, которое также идентифицируется с культурой яёи. В последнее время сложилась археологическая практика все больше и больше определять группы населения по признаку их привязанности к тому, что изначально определялось керамической культурой, будь то дзёмон или яёи. Причина здесь в том, что человеческие остатки, связанные с этими керамическими культурами, выявляют сильно различающиеся типы населения.

Под влиянием этого государства складывалась сущность японской нации, однако оно в любом смысле не было Японией, какова она сегодня, ибо его территория была меньше. Зарождаясь на центральных территориях //южного Хонсю//, оно включало в свой состав Внутреннее море, западную Японию и Северное Кюсю, прежде чем распространиться на восток, в направлении Канто и Тохоку. Японский остров Хонсю не был охвачен реальным политическим единством, а представлял собой смесь отдельных княжеств, на западе и в центральном регионе состоявших под влиянием царства Ямато и линии его царей.

На протяжении периода Кофун (III-VI века н. э.) подвластные Ямато территории (помечены на карте черным цветом) распространялись на северо-восток и юго-запад. Равнина Канто (изображена косой штриховкой) попала под гегемонию Ямато в конце этого периода, когда княжества Кофун в этом регионе стали вассально зависимыми от Ямато. Регион Тохоку находился вне юрисдикции Ямато, и народ эмиси на протяжении столетий боролся против него…



Так называемые «55 стран волосатых людей на востоке» были древним народом, образ жизни и культура которого отличались и часто вступали в конфликт с Ямато; располагался он в местностях, ныне называемых Канто и Тохоку. Однако в IV веке н. э. тип культуры, который определяется как Кофун, – название дано по большим могильным курганам – распространился из центра Ямато в центральной Японии на территории Канто и Тохоку. Ямато не обрело прямой политической власти над этими землями, но широко распространенное усвоение культуры Кофун даже в пограничных регионах означало успешное рассеивание близкой к нему культуры. Именно в таком контексте, с нарастанием ясности благодаря новым археологическим исследованиям, мы надеемся понять, кто такие эмиси.

Природа «государств»-княжеств Канто недостаточно ясна, но свидетельства все больше указывают на существование людей, обладавших признаками культур как яёи, так и дзёмон. Примерно в V веке н. э. такие княжества, как Кену и Мусаси, были по сравнению с Ямато и другими «государствами» Кинаи более организованными и сильными в военном отношении. Они никогда не были завоеваны военными силами Ямато, но постепенно втягивались в его орбиту через довлеющие над ними союзы, вплоть до момента, когда двор Ямато оказался способным заставить людей этих княжеств бороться силами их войск, начиная с VII века, против эмиси Тохоку. Что же произошло с дзёмонским народом в Канто? Согласно современным исследованиям.., дзёмонцы вполне могли составлять большинство населения Канто, когда там впервые появились люди культуры яёи.

Княжества Канто были весьма развитыми и достаточно населенными, так что любое прямое вторжение сюда Ямато или его союзников было бы неудачным решением. Вместо этого создавались союзы между Ямато и ведущими княжествами Канто, такими, как Кену, чтобы совместно обеспечить достаточно силы для любых сторон, пытавшихся сопротивляться. Они часто свергали вождей тех или иных кланов во время внутренних войн, таких, как война между Верхним и Нижним Kenu. Настраивая одно княжество против другого и даже одно семейство против другого внутри княжества, Ямато часто добивалось доминирования в регионе. Формировалась политика, которая позже стала играть решающую роль в завоевании эмиси и которая была вполне известна – «используя варваров, покорять варваров». Это ключевой момент для понимания того, что государство Ямато, расположенное в Кинаи, смотрело на княжества Канто как на пограничные страны, не слишком удаленные от «варваров» Тохоку.

В этом конкретном повествовании мы рассматриваем конец столетий экспансии, которая достигла региона Тохоку, – современных префектур Fukushima, Miyagi, Yamagata, Akita, Iwate и Aomori. Экспансия на восток от Канто была решающим процессом, продолжавшимся с IV по VI века и обеспечившим людские силы, использованные в захватнической войне против эмиси.

Zenpo-koen-fun

Zenpo-koen-fun (букв. «спереди квадратный, сзади круглый курган» /курган типа «замочной скважины»/). На kofun /погребальный курган/ ставились haniwa – глиняные фигуры, предметы цилиндрической формы; эта практика была общей на равнинах Кинаи и Канто. Этого типа курганы выросли в крупнейшие; каждый состоял из круглого холма и квадратной передней части и выглядел в плане как «замочная скважина». Для более позднего времени персоны, погребенные в этих курганах, интерпретировались как политически связанные с государством Ямато лидеры вассальных стран. Такие курганы были найдены в префектурах Miyagi и Fukushima, а также еще севернее, в префектуре Iwate, в Тохоку, и весьма широко представлены на равнине Канто. Ныне уже неясно, можно или нельзя идентифицировать эти курганы как имеющие субординационные связи с Ямато. Они могли быть сооружены независимыми вождями, которые копировали форму как способ продемонстрировать свою мощь другим региональным вождям, и даже если они имели связи с Ямато, то могли быть лишь временными союзниками,

Княжества Кофун в Тохоку

Земледельческие методы культуры яёи были привнесены в некоторые районы Тохоку, такие, как современные префектуры Aomori и Miyagi, задолго до исторического вторжения сюда государства Ямато во II веке н. э. Хотя дзёмонцы не освоили рисоводство так твердо, как население яёи, но они включили рис в свой образ жизни, а также выращивали нерисовые культуры, такие, как ячмень и просо. Кроме того, в тех местностях Тохоку, которые отвергли в V веке предшествующее прямое управление Ямато, было сооружено несколько крупных погребальных курганов, хотя не так много, как найдено в регионе Канто, и конечно, меньшей величины, нежели в самом центре Ямато. Очень крупный курган даже по стандартам Канто… Raijin yama, был в это время сооружен в нынешней префектуре Miyagi (возле Sendai).

Неизбежный вывод таков, что культура кофун оказала влияние на людей Тохоку до того, как Ямато установило какую-либо власть в этом регионе. Чтобы осуществить эти крупные сооружения, должен был иметь место значительный уровень организации и централизации, так что социальный строй должен был уйти вперед по сравнению с тем, которым обладает общество охотников и собирателей. Должно было возникнуть классово стратифицированное общество, чтобы управлять теми трудовыми средствами, какие требовались для сооружения крупных курганов кофун. Похоже, что было освоено рисосеяние, необходимое для поддержания плотности населения и присущей для культуры кофун иерархии.

Если бы это было простое развитие, когда одна культура, с более плотным населением и более прогрессивная, вытесняет другую, основанную на низком уровне земледелия и на охоте, – тогда не было бы так много вопросов относительно сущности эмиси Тохоку. Но то, что общество кофун проделало путь в регион Тохоку, делает простое объяснение более проблематичным. Вот где становятся бесценными археологические свидетельства.

Произошли ли это население из первоначальных дзёмонцев или из народа культуры яёи, который предварительно продвинулся в эту зону? Похоже, что ни первое, ни второе – не ответ. Люди, которые возвели курган, – уникальная группа. Как мы видели и на равнине Канто, народ кофун региона Тохоку был той же самой группой, обнаруживающей черты «полупути» между двумя популяциями. Ясно, что она сформировалась в связи с каким-то сильным вождем или семейством, которое владело местностью, имея здесь власть, независимую от Ямато. Удерживали ли эти вожди власть и была ли у них для этого какая-то связь с Ямато или нет? Что же случилось с княжествами, которые возводили курганы кофун, что однажды случилось в Тохоку?

Были ли княжества культуры кофун именно «государствами» эмиси? Или был распад и упадок сил в княжествах кофун перед появлением сильных внешних эмиси из горных внутренних эмиси, которые были по своей сути более дзёмонцами? Упорное сопротивление, с которым столкнулось Ямато, убеждает, что воинские силы эмиси были хорошо экипированы и технологически близки к воинским силам Ямато. Возможно, эмиси местности Isawa, которыми руководил Aterui, видели себя преемниками местного княжества кофун? Эти вопросы пока остаются без ответа.

В самых северных регионах, где первоначально развивалось рисосеяние, в таких, как нынешняя преф. Аомори, к VII в. н. э. рис уже не выращивался. Более холодный климат делал здесь интенсивное рисосеяние слишком сложным. Поэтому возможны свидетельства о том, что по крайней мере в самой северной части Тохоку произошел возврат к охотничье-собирательскому образу жизни. Повсюду во внутренних горных районах Тохоку дзёмонский народ, предшественник культуры сацумон, еще сохранял примитивное земледелие и охотничье-собирательский образ жизни. Если рассматривать процесс в перспективе, надо сказать, что общество кофун возникло в определенных местностях Тохоку, но существовало бок о бок с теми, кто еще занимался охотой и собирательством.

Миграция эмиси

Некоторые ответы на поставленные выше вопросы начинают формироваться через новые археологические исследования. Kimio Kumagai (2004), обобщая последние изыскания, полагает, что эмиси – не единственные, кто создал культуру кофун в Тохоку. Они временами жили бок о бок или с японцами пра-ямато, или с протояпонским народом, представленным gozoku или большими семействами, которые проникли в Тохоку еще в V в. н. э. и создали здесь курганы, подобные Raijin-yama kofun. Они воздвигли курган кофун на такой северной широте, как центральное Иватэ (Tsuno-zuka kofun), но его изучение показало, что такие большие курганы были скорее исключением, чем правилом. Поэтому говорить о том, что общество кофун оказало такое же влияние на Тохоку, как на Канто, было бы заблуждением. При этих заметных исключениях, убеждает он, культура кофун не оказала ощутимого воздействия на регионы, лежащие севернее центрального Тохоку. Скорее, имела место встречная миграция с севера наследников дзёмонской традиции, ныне известной как культура эпидзёмона, - миграция вела эмиси южнее в течение III – V вв. н. э.

Эта эмиграция эпидзёмонской керамической культуры (известной еще как поздний Дземон) распространялась или с юга Хоккайдо, или с севера Аомори, и оказывала влияние на культуры юга вплоть до юга Мияги. Есть свидетельства появления специфической керамической культуры, которая сначала появляется на севере, а потом начинает распространяться на юг.

Если это истинно доказуемо, то изменяет всю картину периода Кофун в данном регионе. Тогда можно было бы понять, что в древнем Тохоку сошлись два потока людей. Это кофун-княжества японцев пре-ямато, двигавшиеся с юга на север, и встречное движение народа дзёмонского наследства с севера на юг. Из всех объяснений это могло бы показаться как имеющее наибольший смысл. Оно имеет такой смысл, потому что объяснило бы, почему регион был завоеван государством Ямато, но при этом считался иноземной территорией, в отличие от Канто. Это также означало бы, что кофун-княжества, которые возникли в Тохоку до завоевания региона, были изолированными государствами японоговорящего населения. Это также объясняло бы внезапное появление и исчезновение рисосеяния в северном Тохоку в раннее время. Такое исчезновение произошло ввиду миграции дзёмонского народа с севера.

Это прямо отвечает на вопрос, были ли кофун-княжества Тохоку «государствами» эмиси – ответ, кажется, был бы отрицательным. Образ жизни эмиси контрастирует весьма сильно с культурой людей, живших в кофун-княжествах. Эмиси были более эгалитарны и полагались на охоту и рыболовство. Удивительно здесь то, что они, кажется, были сравнительно поздними пришельцами в Тохоку. Это также подтверждает, что был упадок сил в кофун-княжествах, так что эмиси оказались способными захватить районы, в которых прежде управляли протояпонцы. Я использую этот термин умышленно, чтобы отличать их от японцев, потому что неверно считать их теми же самыми. Протояпонцы были отдельной популяцией, хотя говорили на некоторой разновидности японского или связанного с ним диалекта.

Хоккайдо

Тохоку был просто одной из поздних фаз политической экспансии японского государства, а последней было поглощение Хоккайдо в XIX в. Огромная разница между двумя этими фазами в том, что Тохоку был колонизирован постепенно, в течение столетий, тогда как на Хоккайдо политика изоляции Мацумаэского клана удерживала айнское население сравнительно изолированным от японцев вплоть до XIX в., когда с Реставрацией Мэйдзи и ликвидацией Мацумаэского княжества на остров устремились поселенцы. Контраст между японским и айнским населением был результатом эпохи изоляции, тогда как в Тохоку японские (и другие) колонисты столетиями селились и жили, и через пару столетий после завоевания оказалось очень мало культурных, а во многих случаях и физических различий между ними. Тем не менее даже сегодня у японцев Тохоку больше дзёмонских черт, чем в любо другом районе Японии, за исключением Хоккайдо и южного Кюсю, и можно определить по более густым бородам, курчавым или волнистым волосам и более стройной комплекции некоторых японцев, которые происходят из этого региона.

--------------------------------------------------------------------------------

References:

Blakiston. Journey in Yezo – The Royal Geographical Society, 1872.
Kumagai, Kimio. Emishi no Chi to kodai kokka. Tokyo: Yamakawa, 2004.
Nagaoka, Osamu. Kodai Togoku Monogatari. Tokyo: Kadokawa Shoten, 1986.
Pearson, Richard J. ed.. Ancient Japan. New York: George Braziller, Inc.,1992.

Kenjiro 2004.4.6 (update: 2007.12.1)

@темы: история, япония, канто, ямато

---

Дом Абэ

emishi-ezo.net/Abe_clan.html

Происхождение клана Абэ
Хакомори Кендзиро

Происхождение клана Абэ спорно. Отчасти причина этого – исследование мумий его потомков, северных Фудзивара; установлено, что они были подобны современным японцам. Поэтому их предковые связи также поставлены под вопрос. До этого считалось, что северные Фудзивара и их линидж вместе с Абэ были потомками народа эмиси, аборигенных жителей Тохоку, которые в прошлом столетиями боролись против власти Ямато. После указанной находки стало ясно, что это не так. Поныне статус Абэ окончательно не ясен, потому что он может быть объяснен и по-другому, поскольку вожди Фудзивара, мумии которых сохранились, жили на столетие позже Абэ и могли отражать брачные связи с японцами современного вида. Однако семью Абэ можно проследить назад, вплоть до IX века, как живущих намного дольше в Тохоку, хотя это дело очень запутанное. Несмотря на путаницу, более всего похоже, что Абэ либо были семейством древних японцев, которое переместилось в этот регион до войн Ямато с эмиси (VIII в.), либо они были японского происхождения, восходящего к IX в. Если они переселились в период до завоевания, тогда можно рассудить так, что Абэ, скорее всего, имели связи с местными эмиси, и называть их эмиси не будет натяжкой. Однако если они переселились после завоевания, то их к местным эмиси отнести нельзя.

В любом случае, их клан интересен не только в смысле определения, были ли они местными эмиси; даже если они таковыми не были, они проливают свет на тех японцев, которые держались на стороне эмиси. Изучение Абэ проливает свет не только на сам клан, но и на то, как сильно изменился регион Тохоку после завоевания. До завоевания это была в большинстве своем зона чистых эмиси, или не-японских дзёмонцев. А после завоевания, можно сказать, японские фамилии и кланы начали формировать большинство в самом эпицентре сопротивления эмиси – в стране, которую при японском дворе называли Хитаками.

Название клана Абэ может быть обнаружено в IX в. [1] Все люди, носившее это имя, были японцами, служившими двору. Среди них есть двое, отмеченные как несшие службу в качестве chinjufu-shogun – Абэ Коретака в 878 г. и Абэ Митора в 884 г. Есть два примера персон, отмеченных как правители Муцу, один – Абэ Киёюки в 886 г., и другой – Абэ Цунэми в 940 г. Если родство этих Абэ было связано с кланом IX столетия, тогда они были очень влиятельной в регионе семьей по меньшей мере с VIII в., и положение, которого они достигли, опровергает их этничность (как эмиси), так как такого положения можно было добиться, только будучи знатными японцами. К примеру, крестьяне или ремесленники не могли достичь такого положения – только воины или представители знати.

Возможно, хотя на это не похоже, что они были древним семейством, связанным с императорской линией. Как предполагается, клан Аби был связан с Нагасу(н)э-но хико, полулегендарным принцем области Ямато, и, предположительно, он бежал из Ямато в северный регион Тохоку после того, как, по «Нихонсёки», проиграл битву [2]. Если это правда, они /Абэ/ могли переместиться в Тохоку за столетия до войн Ямато здесь, и тогда это мог быть пограничный японский клан, который выступал вместе с эмиси против Ямато и который усвоил культуру эмиси. Абэ могли быть таковыми, поскольку жили здесь столь длительное время. Однако этот сценарий невозможно ничем подтвердить.

Возможно также, что они произошли в месте возле реки Ацуби в (преф.) Иватэ, и что это имя, Ацуби, было изначальным наименованием их семьи, и что случайно оно изменилось, превратившись в Абэ. Такое предположение приводится среди возможных свидетельств в пользу того, что Абэ – туземные эмиси. Но это не поддается проверке – клан Ацубэ нигде не упомянут и ничто не указывает на то, что Абэ происходили из ареала Ацуби.

Остается только прочная возможность того, что официальные лица, называвшиеся Абэ, из этого региона времен IX в. – это Абэ более поздней японской истории. И это еще прочнее для более поздней истории их – как самого влиятельного семейства в регионе Муцу из упомянутых.


Reference:

Takahashi, Takashi. Emishi no matsuei. Tokyo: Chuo-shinsho: 1991.



Hakomori Kenjiro 2007.12.18.

----------------------------

КОММЕНТАРИЙ

[1] Очень странно, что, исследуя происхождение клана Абэ, автор прослеживает таковое вглубь лишь до IX века, поскольку есть описанные в «Нихонги» и широко известные в японской истории три морские экспедиции флотоводца Ямато по имени Абэ-но Хирафу (назван в упомянутых хрониках Абэ-но Оми, Абэ-но Хикита оми и Абэ-но Пэробэ) в 658, 659 и 650 гг. Первые две имели целью покорение местных эмиси, самых северных на Хонсю, а третья – отпор вторжению с материка мисихасэ (асихасэ), потревоживших в это же время и остров Садо. Не знать имя Абэ-но Хирафу странно, т. к. он – участник битвы флота Ямато с объединенными силами танского Китая и Силлы у берегов Корейского полуострова (закончился поражением Ямато) и, кроме того, был назначен правителем земли Коси (северо-западное окончание Хонсю). Наконец, изложение его экспедиций дано на личном сайте Хакомори Кендзиро в статье Судзуты Юкинори (Suzuta Yukinori. Naval Expedition of Abe no Hirafu. – emishi-ezo.net/Conquest/AbeNoHirafu.html). Таким образом, более чем вероятно, что именно Абэ-но Хирафу, ставший удельным владыкой в Коси, – родоначальник клана Абэ в стране северных эмиси, а случилось это именно до их покорения в VIII в. Отсюда совершенно понятно, почему главы клана воевали с войсками Ямато, не пуская их к себе в удел, где они не менее столетия обустраивались на свой страх и риск, без всякой поддержки от центра, породнились с туземной знатью, обросли местными связями, местной прислугой и местным войском; естественно, они резко воспротивились «натиску на Восток» и давали ему эффективный отпор до конца I тысячелетия, а также не раз восставали и позже (В. Д. К.).

[2] Это уже второй обнаруженный мною случай, когда японские исследователи, обращаясь к важному и хорошо известному эпизоду Восточного похода Дзимму (подробно изложенному в «Кодзики» и «Нихонги»), где фигурирует Нагасунэ-хико, не ведают того, что он был «варвар» – вождь цутикумо (т. е. тех же эмиси). По двум названным «священным записям», Нагасунэ был убит. Но даже если допустить, будто обнаружены сведения о том, что убитый, как часто бывало в японской истории, спасся бегством в Осю (современное название – Тохоку), это не меняет дела, так как никакой загадки при этом его этническая принадлежность представлять не может – он был варваром-цутикумо, т.е. в общем смысле – эмиси (В. Д. К.).

@темы: история, япония, Абэ

---

Японцы пытались помирить Гитлера со Сталиным ?

Японцы пытались помирить Гитлера со Сталиным ?
Август-сентябрь 1943: в Токио попытались помирить Сталина с Гитлером
16:04 | 24/ 08/ 2005
Анатолий Кошкин, доктор исторических наук, профессор Восточного университета – РИА "Новости".

Несколько лет назад Национальный архив США обнародовал перехваченную и расшифрованную в годы войны американскими спецслужбами дипломатическую переписку японского посла в Берлине генерала Хироси Осима с министерством иностранных дел Японии. Из содержания шифротелеграмм следовало, что после поражения немецких армий в Сталинградской битве в 1943 году японское правительство предпринимало попытки выступить посредником между Москвой и Берлином в целях проведения сепаратных переговоров о прекращении военных действий на советско-германском фронте. Так, Осима сообщал в Токио, что Гитлер якобы соглашался прекратить войну против СССР при условии, если советское руководство уступит ему Украину. В распространенной тогда ИТАР-ТАСС информации отмечалось, что «шифропереписка Осимы не дает ответа на вопрос, было ли это предложение представлено Москве».

После Сталинградской катастрофы в Берлине действительно вынашивали идею прозондировать позицию Кремля относительно «замирения» с Советским Союзом. Осуществить подобный зондаж взялись японцы –союзники Германии. Но при этом они преследовали и свои цели.

В начале февраля 1943 года японские войска после длительных боев были вынуждены оставить имевшие важное стратегическое значение острова Гуадалканал (Соломоновы острова). Это совпало с капитуляцией германских войск в Сталинграде. Понимая, что определившийся перелом во Второй мировой войне произошел не в пользу стран «оси», японское правительство решило прибегнуть к дипломатическим маневрам. Был разработан план посредничества Японии в организации переговоров о мире между Германией и СССР. По замыслам японцев, в случае согласия Москвы на такие переговоры, даже если они не приведут к перемирию, сам факт подобных контактов СССР с Германией должен был посеять подозрения и недоверие в отношении Кремля со стороны США и Великобритании. Ведь между союзниками по «большой тройке» существовала договоренность об отказе от сепаратных переговоров с противниками.

В случае же успеха задуманного японцы рассчитывали на создание ситуации, когда, если прекратится война на основном фронте – советском, все силы Германии будут обращены против Великобритании и США. А это, в свою очередь, должно было ослабить силы западных союзников на Тихом океане, что позволило бы Японии добиться здесь изменения обстановки в свою пользу.

В январе 1943 года в Анкаре состоялось совещание руководителей японских информационных бюро в Европе, которое определило, что основная задача этих бюро должна состоять в том, чтобы прекратить советско-германскую войну путем соглашения между СССР и Германией. Об этом стало известно разведке США. Тогда через своего посла в СССР американцы поставили Москву в известность о том, что «немцы в последнее время делали настойчивые представления Японии... Япония же будто бы на это ответила вопросом, зачем Германия ввязалась в войну с Советским Союзом и почему она не старается заключить мир с СССР и сделать его своим союзником".

Видимо, проявляя озабоченность подобными маневрами японцев, президент США Франклин Рузвельт в поздравительной телеграмме Сталину по случаю победы советских войск под Сталинградом счел необходимым особо подчеркнуть необходимость «приложить всю энергию к тому, чтобы добиться окончательного поражения и безоговорочной капитуляции общего врага». В ответ Сталин выразил уверенность, что «совместные боевые действия вооруженных сил Соединенных Штатов, Великобритании и Советского Союза в скором времени приведут к победе над нашим общим врагом». Тем самым было дано понять, что ни о каком «перемирии» с Германией речь идти не может.

Со всей определенностью об этом было заявлено в опубликованном в газете «Правда» 1 мая 1943 года приказе Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина. В нем указывалось: «Болтовня о мире в лагере фашистов говорит лишь о том, что они переживают тяжелый кризис. Но о каком мире может быть речь с империалистическими разбойниками из немецко-фашистского лагеря, залившими кровью Европу и покрывшими ее виселицами?».

И все же в августе 1943 года, после проигранной немцами Курской битвы, в Берлине состоялось очередное совещание руководителей японских информационных бюро в Европе. К этому времени в генеральном штабе Японии открыто стали высказываться сомнения в «возможности уничтожения СССР военными средствами». Участники берлинского совещания также пришли к выводу, что Германия, по-видимому, проиграла войну и ее поражение – лишь вопрос времени. В Токио стали высказывать опасение, что после победы над Германией или еще до нее, СССР может прийти на помощь союзникам и в целях скорейшего завершения Второй мировой войны выступить против Японии. Поэтому сторонники «замирения» Германии с СССР активизировали свои дипломатические маневры.

МИД Японии дал указание своему посольству в Москве попытаться реализовать идею «мирных» советско-германских переговоров. Однако когда посол Японии в СССР Наотакэ Сато по указанию Токио затронул 10 сентября 1943 года в беседе с Вячеславом Молотовым эту тему, советский нарком заявил: «При существующей обстановке в условиях нынешней войны Советское правительство считает возможность перемирия или мира с гитлеровской Германией или ее сателлитами в Европе совершенно исключенной».

Однако, несмотря на заявленную советским правительством твердую позицию по поводу «перемирия», год спустя военный министр Японии фельдмаршал Гэн Сугияма и его единомышленники вновь стали предлагать вернуться к идее выступить посредниками на переговорах о прекращении советско-германской войны. При этом они утверждали, что изменившаяся обстановка якобы этому способствовала.

5 сентября 1944 года Сугияма на заседании японского Высшего совета по руководству войной так оценивал шансы на успех посреднической роли Японии: «Командование сухопутных сил, основываясь на данных разведки, считает, что Советский Союз с начала войны с Германией уже потерял более 15 миллионов человеческих жизней, лишился большой части материальных средств и испытывает усталость от войны. К тому же международная обстановка такова, что наблюдаются противоречия между СССР и Великобританией в Средиземном море, в Юго-Восточной Европе, районе северных морей и других местах. Не исключена даже возможность военного столкновения между США и СССР. С другой стороны, хотя Гитлер вновь планирует наступление на Восточном фронте, он вполне сознает невыгодность продолжения войны с СССР. Именно поэтому складывается благоприятный момент для активной посреднической помощи Японии в достижении перемирия между Германией и СССР».

Главная же цель Токио состояла не столько в «замирении» Германии с СССР, сколько в стремлении демонстрировать Москве свою «добрую волю» с тем, чтобы не допустить участия Советского Союза в войне против Японии. В Кремле это хорошо понимали.

В 1944 году японское правительство продолжало предпринимать шаги по организации своего посредничества, направив официальное предложение правительству СССР о посылке в Москву специальной японской миссии. Разгадав подлинные замыслы японцев, советские руководители поручили послу СССР в Вашингтоне информировать правительство США о зондаже Японии. В телеграмме Молотова от 23 сентября 1944 года послу Андрею Громыко поручалось конфиденциально довести до сведения американцев, что «Советское правительство, зная хорошо, что указанная миссия имеет своей задачей не столько вопрос об отношениях между Японией и СССР, сколько выяснение вопроса о возможности заключения сепаратного мира между Германией и СССР, отклонило предложение японского правительства».

@темы: история, япония, гитлер, сталин

---

ВМВ. Кыска

Эвакуация Кыски
воспоминания капитана 2 ранга Масатака Тихая

«Идеальные операция» встречаются в военной истории крайне редко, как и идеальные подачи в бейсболе. Формулировка «идеальный» означает в нашем случае, что все поставленные задачи решены полностью, причем ценой незначительных потерь.

Японским силам, проигравшим Вторую Мировую войну, удивительно редко удавались «идеальные операции», точнее дважды: первый раз при эвакуации обстреливаемого со всех сторон Гуадалканала в начале 1943 года, второй – при эвакуации осажденного и обреченного на гибель гарнизона острова Кыска.{Эвакуациями войны не выигрывают. У. Черчилль. Прим. пер.} Эта эвакуация была проведена под самым носом значительно превосходящих сил американского флота.

Из смертельного капкана на Кыске японцы успешно вывезли 5200 солдат, причем без всяких потерь. Единственными живыми существами, оставшимися на острове были несколько собак. Если не считать их, то остров остался совершенно необитаемым.

Эвакуация была проведена настолько безупречно, что лишь через 18 дней союзники обнаружили, что японский гарнизон пропал, и то лишь после проведения полномасштабной десантной операции. На остров Кыска после массированных воздушных налетов высадились почти 35000 солдат, возглавляемые специально обученными группами коммандос. И только тогда союзники выяснили, что «птичка уже упорхнула».



Как же удалось столь успешно провести довольно сложную операцию? Была это хитрость или простая случайность?

Можно сказать, что в некоторых отношениях к успеху японцев привели факторы, находившиеся вне воли человека. Но с другой стороны не следует забывать, что благоприятный поворот событий во многом был обеспечен терпением и железной волей командира эвакуационного соединения, причем эти качества были совершенно нетипичны для среднего японца.

Можно твердо сказать, что без него вся операция пошла бы совсем иначе. Могла погибнуть не только его эскадра, но и японские защитники острова были бы уничтожены, как это произошло с гарнизоном острова Атту.

С того самого момента, как японские войска в июне 1942 года высадились на Алеутских островах, при проведении операции было допущено множество неправильных суждений и ошибок, особенно после сорвавшейся попытки захвата Мидуэя. Японцы намеревались захватить Кыску и Атту, чтобы не допустить контратаки союзников с этого направления.

Однако японцы намеревались зимой эвакуировать оба острова, уничтожив на них все вражеские сооружения. Эта идея основывалась на предположении, что перезимовать на островах будет крайне сложно, а боевая активность неизбежно снизится. Взлетные полосы построить можно было только ценой неимоверных усилий из-за неблагоприятного рельефа.

Японцам предстояло дорого заплатить за эти ошибочные предположения.

Выяснилось, что удержать острова зимой можно, хотя проведение крупных операций все-таки было невозможно, как доказало развитие событий. Гористая местность стала препятствием для японцев, но не для союзников. Вскоре после высадки на острова японцы поняли ошибочность первоначальных предположений и ошибок командования, после чего пересмотрели первоначальные планы и решили удержать в течение зимы оба опорных пункта.

Еще одной неожиданность стала быстрая и решительная реакция союзников. Буквально через неделю после высадки японцев Кыска поверглась первому налету авиации противника. К середине июля, то есть через 5 недель после высадки японцев, были потоплены транспорт, 3 эсминца и 2 охотника за подводными лодками. Все эти потери нанесли вражеские самолеты и подводные лодки.

Все пошло совершенно не так, как планировали японские стратеги. Они совершенно не ожидали столь решительного противодействия неприятеля.

Сразу после высадки выяснилось, что на островах Кыска, Шемия и Амчитка можно построить аэродромы, но Атту для этого совершенно не подходил. Тогда к середине сентября 1942 года гарнизон Атту был морем перевезен на Кыску. Однако в октябре планы снова были пересмотрены. На этот раз японцы учли горькие уроки, полученные на юго-западе Тихого океана. Техника союзников настолько превосходила японскую, что позволяла строить аэродромы на самой сложной местности. Даже Атту можно было выровнять и построить летную полосу.

С некоторым запозданием поняв это, японская армия снова отправила гарнизон на покинутый остров.

В конце октября японцы начали работы по строительству аэродромов на Кыске и Атту, но работы шли слишком медленно. Жалкая техника, если так можно назвать лопаты, корзины и тачки, не позволяла расчистить сложную местность. С таким же успехом можно было пытаться выгладить море шваброй. Интенсивные воздушные атаки американцев против транспортов еще более замедляли строительство. Для японских военных было страшным разочарованием выяснить, что после 6 месяцев работ ни один самолет так и не смог сесть на каком-либо из островов.

То, что японцы не сумели построить ни одной авиабазы, предрешил исход операции, хотя и без того ситуация постоянно ухудшалась.

В декабре подкрепления на Кыску пришлось начать перебрасывать на быстроходных военных кораблях. Но даже они постоянно сталкивались с трудностями, которые стремительно нарастали. На юго-западе Тихого океана японцы уже хлебнули горя с нарушенными коммуникациями, а теперь это повторилось на Алеутских островах.

В начале 1943 года союзники стали действовать гораздо активнее. 13 января они высадились на Амчитке всего в 90 милях от Кыски! Что было гораздо тревожнее, они сразу начали строить аэродром, хотя японцы узнали о высадке на Амчитке только 24 января.

Для японцев появление американцев на Амчитке означало, что к сердцу японской обороны приставлен кинжал. Единственное, что они могли сделать, чтобы хоть как-то отсрочить подступающий кризис, это провести несколько слабых атак с помощью гидросамолетов, базировавшихся на Кыске. Но эти налеты были безрезультатными.

Императорскую ставку в Токио встревожил такой поворот событий. Так как слабость Атту была совершенно очевидна, приняли решение спешно перебросить подкрепления на угрожаемый остров. Первые подразделения благополучно прибыли на быстроходных транспортах, прикрываемых военными кораблями. Но вторая операция, запланированная в таком же стиле, была сорвана, когда эскадра сопровождения 27 марта столкнулась с американским соединением в 180 милях к западу от пункта назначения.

В результате произошел морской бой у Командорских островов. Несмотря на то, что японцы превосходили противника в силах, и тактическая ситуация сложилась в их пользу, так как они отрезали американцев от базы, они не только позволили противнику ускользнуть, но и не сумели выполнить свою задачу – провести конвой на Атту.

После этого были предприняты еще две попытки доставить подкрепления на эсминцах. Первая была предпринята 3 апреля и завершилась успехом, но вторая 10 апреля сорвалась из-за плохой видимости.

Так как на Атту была доставлена только половина предусмотренных сил, японцы поняли, что если такое положение дел сохранится, то неизбежен повтор трагедии Гуадалканала. Однако японцы почти ничего не могли сделать, чтобы облегчить положение гарнизона острова Атту, оказавшегося в серьезной опасности.

Когда войска союзников высадились на острове, это вызвало панику в японских штабах, так как противник обошел ключевой бастион на острове Кыска. Обреченный гарнизон Атту насчитывал не более 2500 солдат, включая недавно прибывших. Были построены лишь несколько укрепленных позиций, представлявших хоть какую-то ценность. Атту был самым слабым местом в северной части японского оборонительного периметра.

Если Атту падет – а в это мало кто сомневался, – остров Кыска, расположенный на 160 миль восточнее, будет отрезан и «засохнет прямо на ветке». Теперь японцы полностью оценили, как дорого им придется заплатить за совершенные ранее ошибки.



Первая реакция на высадку союзников на Атту казалась быстрой и решительной. Сразу после получения призыва о помощи с осажденного острова японское Верховное командование в Токио запланировало отправку мощ ного соединения на помощь защитникам.

Одновременно было решено, что морские силы, базирующиеся на Курильских островах, дадут бой противнику. Главнокомандующий Объединенным Флотом адмирал Минэити Кога приказал 24-й воздушной флотилии (соединение базовой авиации) вместе с эсминцами и подводными лодками перейти в распоряжение 5-го Флота, который отвечал за оборону северных районов Японии.

17 мая Кога покинул якорную стоянку на Труке и направился в Токийскую бухту, имея под своим командованием огромный линкор «Мусаси», 3-ю дивизию линкоров («Конго» и «Харуна»), 2-ю дивизию авианосцев («Хиё») и 8-ю дивизию крейсеров («Тонэ» и «Тикума»). Это был первый выход в море адмирала Кога с тех пор, как он принял командование Объединенным Флотом после смерти адмирала Ямамото.

А тем временем события на Атту развивались стремительно. Японский гарнизон многократно уступал союзникам в численности и был плохо вооружен, поэтому у него не было никаких шансов отразить вторжение. Иллюзий на сей счет не питал никто. Исход битвы был ясен защитникам Атту еще до начала битвы.

Все, чем японцы смогли помочь обреченному гарнизону, это направить к острову 7 подводных лодок и 3 базовых бомбардировщика с острова Парамушир – одного из самых северных Курильских островов.

Результат вылазки оказался ничтожным. 4 лодки были потоплены, а 2 бомбардировщика сбиты, не добившись совершенно ничего. Было ясно, что боеспособность японских сил серьезно подорвана.

Ситуация на северном театре для японцев складывалась безнадежная. Единственное, что оставалось – попытаться эвакуировать гарнизон Кыски, который в противном случае тоже был обречен. Но это было рискованной затеей. Когда крупные силы союзников высадились на Атту, все стратегическое значение Кыски было сведено к нулю. Поэтому было принято решение об эвакуации.

19 мая, всего через неделю после высадки союзников, Верховное командование в Токио решило оставить Алеутские острова. Верховное командование приказало «приложить усилия для эвакуации гарнизона Кыски с помощью подводных лодок при первой возможности».

Интересно отметить, что приказ на эвакуацию в данном случае был отдан в форме директивы Императорской ставки. При отступлении с Гуадалканала 4 месяца назад решение Императорской ставки было сформулировано как приказ, требующего провести эвакуацию «любыми средствами». Более того, это решение было принято в присутствии императора, что было совершенно беспрецедентным случаем для японского Верховного командования.

Это означало, что эвакуации Гуадалканала было решено провести любой ценой, а приказ эвакуировать гарнизон Кыски был каким-то половинчатым. Ясной характеристикой военного положения японцев в этот период было то, что решение об эвакуации замерзших и промокших защитников Кыски было оставлено на усмотрение командующего 5-м Флотом.

Эвакуация гарнизона Кыски с помощью подводных лодок не походила на легкую прогулку. Когда после падения Атту остров был отрезан, японский гарнизон Кыски состоял примерно из 2600 солдат под командованием генерал-майора Тоитиро Минэки, командующего Гарнизонными силами Северных морей, и примерно 3400 моряков контр-адмирала Кацудзо Акиямы, командира 51-й военно-морской базы.

Не принимая в расчет остальные факторы, простые арифметические выкладки показывали, что потребуются несколько месяцев для вывоза войск, даже если все японские подводные лодки будут переданы в распоряжение 5-го Флота. Кроме того, после падения Атту, усилилась интенсивность вражеских воздушных налетов, а морская блокада стала более плотной, что делало шансы на успех эвакуации совсем призрачными.

Еще больше ухудшали ситуацию более чем вероятные высокие потери среди лодок, задействованных в эвакуации. На завершающей стадии боев на Гуадалканале для доставки снабжения на осажденный остров было использовано большое количество лодок, однако 15 из них погибли от действий противника.

Такой результат не внушал оптимизма экипажам подводных лодок, которым предстояло участвовать в эвакуации. Да и командование мрачно смотрело на перспективы операции.

Тем не менее, начиная с 27 мая, ежедневно для эвакуации гарнизона направлялась одна лодка. Эти походы были успешными до середины июня, когда вражеские патрули вокруг осажденного острова начали действовать более активно. К 22 июня были потоплены или пропали без вести 3 подводные лодки, причем в двух случаях, судя по донесениям, они были внезапно атакованы противником, несмотря на плотную завесу густого тумана.

Поэтому 23 июня использование подводных лодок для эвакуации прекратилось. Решить эту задачу с помощью субмарин было просто невозможно. К этому времени за 12 успешных походов к острову они вывезли 820 человек.

Поэтому не оставалось ничего иного, как попытаться вывезти гарнизон Кыски с помощью надводных кораблей, используя густые туманы, которые в это время года были очень часты в район Алеутских островов. Но такая операция была бы гораздо более рискованной, чем эвакуация на подводных лодках. Японцы уже получили доказательства того, что непроницаемый для человеческого глаза туман не может укрыть корабль от электронного глаза радара.



Прошлой осень японцы могли только подозревать, что союзники используют это новое «оружие». Ранее противник лишь четко маневрировал в темноте, ставя японские крейсера и эсминцы в сложное положение. Теперь положение дел ухудшилось. Японские подводные лодки, следовавшие к Кыске, постоянно подвергались внезапным атакам противника, укрытого пеленой тумана. Большинство японских кораблей, действовавших в этой зоне, не были оснащены радарами.

Общий план эвакуации выглядел так: соединение кораблей выходит в точку примерно в 500 милях юго-западнее острова; оно держится вне пределов радиуса действия вражеских самолетов с островов Атту и Амчитка; под прикрытием тумана соединение совершает стремительный бросок к Кыске.

Для этой операции японцы сумели наскрести всего 3 легких крейсера и несколько эсминцев – слишком мало по сравнению с силами противника, который имел линкоры и тяжелые крейсера. При этом японцы не могли рассчитывать на поддержку с воздуха.

Для проведения этой чертовски рискованной операции требовалось более недели, причем все это время кораблям предстояло следовать в густом тумане при заметном волнении. Обеспечение столь долгого перехода в тумане соединения, имеющего более десятка кораблей, и их заправка при видимости в несколько сотен ярдов представляло собой очень сложную проблему. Однако японский флот уже ранее уже пробовал подобные операции.

Но успех всей авантюры зависел от того, сумеют ли японцы проскочить сквозь разрывы в кольце блокады под прикрытием тумана. Это была крайне рискованная затея, и ставка делалась на непредсказуемый фактор случайности. Никто не сомневался, что эта эвакуация будет самой сложной задачей, которую приходилось когда-либо решать командиру.



Человеком, которому было поручено проведение этой исключительно сложной операции, был контр-адмирал Масатоми Кимура. Опытный специалист по торпедному оружию, он кончил военно-морскую академию в 1910 году и большую часть времени прослужил на эскадренных миноносцах. В начале войны он командовал тяжелым крейсером «Судзуя», а потом 3-й эскадрой эсминцев. Именно с этим соединением он участвовал в битве в море Бисмарка, когда большая часть эскадры и все охраняемые транспорты были уничтожены воздушными атаками союзников.

11 июня 1943 года он принял командование 1-й эскадрой эсминцев, которой и было поручено провести рискованную операцию по эвакуации гарнизона Кыски.

Крепыш-адмирал носил роскошные старомодные усы, что было необычно для японских морских офицеров. Так как Кимура за все время службы не занимал видных постов, в японском флоте он был известен более своими усами, чем способностями торпедиста.

Внешне Кимура больше всего напоминал «морского волка» прошлого, однако он обладал двумя очень ценными качествами: огромным терпением и железной решительностью. При этом он мог быстро пересмотреть первоначальный план, что доказал ход эвакуации. Даже когда ситуация казалась безнадежной, Кимура сохранял хладнокровие и трезвую голову.

Но этот адмирал был выбран для проведения опасной операции не за свое хладнокровие, рассудительность и гибкость, хотя никто другой не подходил более для этого задания.

Еще одним важным преимуществом Кимуры оказалось то, что он был знаком с северными морями, так как еще молодым офицером служил на патрульных кораблях в этом районе. К счастью, во время эвакуации ему помогал прекрасный начальник штаба капитан 1 ранга Рокудзи Аритика, который служил на севере со времени первой высадки на Алеутских островах в июне 1942 года.

Хотя адмирал был не из тех людей, которые жалуются на трудность поставленной задачи, он не питал особого оптимизма относительно исхода операции. Позднее адмирал Кимура вспоминал, что оценивал свои шансы как очень маленькие, почти равные нулю.

Получив приказ провести эвакуацию, Кимура постарался не упустить даже мельчайшей детали. Прежде всего он потребовал выделить ему дополнительно по крайней мере 4 эсминца, в том числе «Симакадзэ». К этому моменту он имел всего 2 легких крейсера и 4 эсминца. «Симакадзэ», только что вошедший в строй, был экспериментальным кораблем с очень высокой скоростью и в то время единственным эсминцем в японском флоте, имещим радар. Именно поэтому адмирал Кимура так настойчиво требовал передать ему «Симакадзэ», и его требование было исполнено.

Адмирал Кога, главнокомандующий Объединенным Флотом, приказал 6 эсминцам, в том числе и «Симакадзэ», перейти на Парамушир, где велись приготовления к эвакуации. Эсминцы прибыли на Курилы 22 июня 1943 года.

Кимура и его штаб больше всего беспокоились о том, чтобы туман вовремя закрыл море и продержался достаточно долго, чтобы прикрыть эвакуацию. Но об этом можно было лишь молиться. Метеорологи, приданные 5-му Флоту и соединению Кимуры, тщательно изучили метеосводки прошлых лет, чтобы получить возможность сделать долгосрочный прогноз, желательно 10-дневный.

Кимуру не слишком беспокоили проблемы навигации и заправки в тумане, так как он доверял опытным командирам эсминцев, которые находились под его командованием. Эти люди доказали свое умение во время ожесточенных боев на Гуадалканале и могли справиться с любыми трудностями.

Однако перед выходом в море был проведен самый тщательный осмотр всех кораблей, участвующих в операции, чтобы не допустить никаких случайностей.

Погрузка войск тоже была серьезной проблемой. Кимура и его штаб намеревались погрузить 1200 человек на легкий крейсер «Абукума», 900 человек на легкий крейсер «Кисо», по 500 человек на 4 новых эсминца и по 400 человек на 3 старых эсминца. Еще 3 эсминца были выделены в качестве охранения.

На изолированном острове еще оставались 10 десантных барж, каждая из которых могла принять около 120 человек. Чтобы перевезти весь гарнизон на корабли в два приема, этого было мало, требовались еще 12 барж. Поэтому легкие крейсера «Абукума» и «Кисо» приняли на борт по 6 десантных барж, а каждый из 7 эсминцев – по 1 барже. В результате, Кимура имел даже одну баржу в резерве.

Спуск на воду барж с крейсеров, имевших мощные деррик-краны, не представлял проблем, но спустить баржу с юта эсминца было непросто. Здесь Кимуре помог его опыт службы на эсминцах.

Следующей крупной проблемой был выбор курса подхода к острову. Обычно к бухте Кыска, открывающейся на восток, подходили вокруг южной оконечности острова, приблизившись к нему с запада. В навигационном плане это был самый безопасный маршрут и наиболее короткий. Однако в этом случае риск обнаружения противником был слишком велик. Если же пройти вдоль западного побережья острова и обогнуть его с севера, то расстояние заметно увеличивалось, и воды здесь были более опасными. Этим маршрутом пользовались очень редко.

Но Кимура выбрал именно его, так как на этом маршруте риск встречи с противником был минимальным.

Во время всей операции соединение должно было поддерживать строжайшее радиомолчание. Так как в 1943 году американцы выследили над Бугенвиллем и сбили самолет главнокомандующего Объединенным Флотом адмирала Ямамото, существовало подозрение, что американцы раскрыли японский морской код.

Японцы ожидали, что во время операции столкнутся с различными нестыковками. Вероятно, самой большой проблемой было как довести до защитников острова сложный план эвакуации и его возможные изменения, не прибегая к радиосвязи. Ранее, во время походов подводных лодок, несколько офицеров штабов армии и флота были вывезены на Парамушир, где их ознакомили с деталями плана.

Для успеха операции требовалось, чтобы при подходе соединения на острове включили радиомаяк и прожектора на северной оконечности Кыски, чтобы облегчить навигацию. Также было необходимо обозначить места якорной стоянки каждого корабля и и места погрузки на побережье.

Сложным вопросом оставалось когда и как готовить гарнизон Кыски к погрузке на корабли. Гарнизон не должен был преждевременно показать, что готовится к эвакуации, но в то же время требовалось быть готовыми к немедленно посадке на корабли, как только те войдут в гавань Кыски.

Если все шло, как намечалось, проблемы не должны были возникнуть даже при соблюдении полного радиомолчания. Но вряд ли можно найти вторую такую ненадежную вещь, как график операции. Она полностью зависела от такого случайного фактора, как туман, появление которого никогда нельзя предсказать совершенно уверенно.

В случае изменения графика по погодным условиям или иным причинам, смогут ли защитники острова своевременно подготовиться к посадке, если они не будут информированы об этих изменениях?

Японские офицеры сумели решить эту ключевую проблему совершенно необычным образом, который показывает своеобразие японского характера. Общая идея заключалась в том, чтобы держать войска в зоне погрузки на берегу с 21.00 (примерно полчаса до захода солнца) до 24.00 по местному времени ежедневно после определенной даты, которой был назван пятый день после выхода соединения Кимуры с Парамушира.{Приведены даты Восточного полушария и местное время. Поэтому 08.00 29 июля соответствует 10.00 28 июля, если говорить о союзниках. Прим. авт.}

Этот выход на берег следовало повторять до тех пор, пока не состоится эвакуация либо пока гарнизон не известят о полном провале операции. Эту радиограмму можно было передать лишь после того, как соединение Кимуры вернется обратно на Парамушир.

Как оказалось, гарнизону острова пришлось 8 раз собираться на берегу, прежде чем перед солдатами появились входящие в бухту корабли.

Между прочим, собрать весь гарнизон на берегу было не так просто, как может показаться.

Если не считать вполне понятного разочарования каждый раз, когда войскам приходилось выходить на берег из своих укреплений на холмах, такая операция требовала необычайного терпения и довольно больших усилий. Некоторым подразделениям приходилось пройти 5 миль по заболоченной, поросшей мхом тундре и перебраться через горы, чтобы попасть на берег. И каждый раз, когда путешествие оказывалось напрасным, улетучивалась еще частичка надежды, так как усталым солдатам приходилось тащиться обратно на свои позиции в ночном тумане.

Вскоре после детального инструктажа один из армейских офицеров на подводной лодке вернулся на Кыску, чтобы снова занять свой пост. По случайному стечению обстоятельств подводная лодка натолкнулась на американские патрульные корабли и после короткой стычки выбросилась на берег на южной оконечности острова. С помощью гарнизона острова лодка снялась с мели и 22 июня попыталась уйти, но неудачно. Это была последняя подводная лодка, прибывшая на осажденный остров.{Подводная лодка I-7. Прим. пер.}

Для гарнизона Кыски прибытие армейского офицера, детально осведомленного о плане операции, было большой удачей. Для солдат и моряков, отрезанных от родины после падения Атту, это стало единственным лучом света в непроглядном мраке безнадежной ситуации.

Кимура неоднократно подчеркивал, что для успеха операции следует репетировать эвакуацию в максимально реалистичных условиях, так как его маленькое соединение не было знакомо с особенностями северных морей. Прежде всего он стребовал, чтобы корабли научились держать строй в самых худших погодных условиях, соблюдая при этом полное радиомолчание.

26 июня 1943 года Кимура вывел 2 легких крейсера, 10 эсминцев, еще одно судно и танкер с якорной стоянки в бухте Парамушир и направился прямо в непроглядную пелену густого тумана. Учения продолжались 8 часов и включали учебную дозаправку, торпедную и артиллерийскую стрельбу, спуск десантных барж и даже прием войск. Хотя учения были проведены всего один раз из-за нехватки топлива, они придали Кимура и его капитанам некоторую уверенность. Соединение сумели маневрировать, как единое целое, даже в тумане. Адмирал, стоявший на мостике крейсера «Абукума», прятал довольную усмешку в своих знаменитых усах.

Все было готово, и теперь Кимура и его штаб беспокоились только об одном: продержатся ли туманы достаточно долго, чтобы успеть провести эвакуацию.

Однако благоприятной погоды пришлось дожидаться. Если говорить строго, японцы ждали как раз плохую погоду – туман, который всегда и везде был врагом моряков. Первая половина июля прошла, и Кимура начал серьезно нервничать. Для этого у адмирала имелись все основания.

Отпущенное осажденному гарнизону время быстро таяло. В середине июня вражеские воздушные налеты на остров стали более сильными, начались обстрелы с моря. Все это ясно показывало, что противник готовит высадку десанта. Так оно и было. Защитники Кыски страдали от нехватки продовольствия и боеприпасов. Кроме того, метеорологи предупредили, что к сентябрю туманов, единственного союзника японцев, больше не будет.

Днем 7 июля измученные метеорологи после долгого и тщательного изучения данных, доложили Кимуре, что в районе предполагаемой операции в ближайшую пару дней установятся густые туманы. Кимура решил начинать и передал приказ: «Поднять якоря в 16.00». В назначенное время 2 легких крейсера, 10 эсминцев и танкер направились к цели, несмотря на то, что густой туман неожиданно начал таять и грозил полностью развеяться. Однако, когда соединение, выйдя из бухты, повернуло на юг, густая пелена затянула море, скрыв корабли.

После двух дней спокойного следования на юг, японцы повернули на восток, и соединение вышло в точку ожидания, находящуюся примерно в 500 милях на юго-запад от осажденного острова.

Но когда японцы повернули к Кыске, Кимура неожиданно обнаружил, что погода не совсем такая, какая ему требовалась. Поэтому ему пришлось ждать. Заправившись с танкера, адмирал заметил, что туман начинает понемногу сгущаться, и 12 июля снова двинулся к Кыске.

Однако на следующее утро Кимура обнаружил, что попал в серьезный переплет. На рассвете туман опять начал таять, и незадолго до полудня по местному времени потолок облачности установился на 500 метрах. Горизонт был чист. Метеопрогнозы не обещали Кимуре ничего хорошего, в смысле – плохой погоды. Вдобавок появились признаки того, что вокруг шныряют самолеты-разведчики союзников.

Но Кимура не намеревался отказаться от проведения эвакуации так скоро. Он имел топлива еще на одну попытку, но не более. К тому же прогнозы погоды не были уж совсем безнадежными – оставался шанс на то, что туман снова начнет сгущаться. Над головой стремительно летели низкие тучи, и можно было лишь гадать, что еще выкинет погода. Кимура гадал: следует ли ему двигаться вперед, или на сей раз отказаться от попыток прорыва к острову? Его начальник штаба посоветовал повернуть назад. Крайне неохотно Кимура согласился:

«Хорошо, давайте повернем, так как еще может появиться новый шанс. Если мы потерпим неудачу, больше не будет никаких шансов вообще».

Для не-японца его рассуждения могут выглядеть нормальными, но с учетом японского характера это было совершенно необычно, так как они теряют настойчивость и гибкость в состоянии возбуждения или расстройства. Эта тенденция проявляется особенно отчетливо, если японец совсем отчаялся или загнан в угол.

Тем временем на Кыске все ходило ходуном, туман то сгущался, то рассеивался. Защитники ежедневно повторяли свои напрасные походы на пляж. Кимура и его разочарованные моряки направились обратно на Парамушир. Через два дня с Парамушира была отправлена шифрованная телеграмма из одного слова, которая предписывала прекратить выходы к берегу на некоем острове. Войск совершили 5 трудных переходов – и напрасно. Гарнизон охватило беспросветное отчаяние.

После возвращения на базу адмирала Кимуру ожидала жестокая критика, однако говорили, в основном, за его спиной. Большинство критики исходило от кабинетных вояк в штабе 5-го Флота. Даже начальник штаба флота, которому бы следовало правильно оценить ситуацию, высказался скептически: «Им не следовало пугаться одиночного патрульного самолета». Более того, начались обвинения: «У нас ощущается нехватка топлива из-за похода этого соединения!»

Все были разочарованы действиями Кимуры, и тем не менее у командования не оставалось иного выхода, кроме как разрешить ему еще одну попытку, даже если для этого придется выскрести цистерны танкеров досуха.

Для японского солдата нет ничего оскорбительней обвинения в трусости. В таких обстоятельствах многие исполнялись решимости довести до конца вторую попытку любой ценой. Они предпочитали безнадежный бой упрекам в трусости. Не известно, слышал или нет Кимура шепотки за спиной, однако он оставался холоден и спокоен. Даже в таких обстоятельствах он не отказался от игры в го со своим начальником штаба.

Начальник штаба Кимуры подсказал ему умный ход. Он посоветовал провести совещание со своими офицерами, которое было назначено на 19 июля. Присутствие представителя штаба 5-го Флота считалось обязательным условием. Когда начальник штаба Кимуры кратко описал ход операции и заявил, что отсрочка эвакуации была просто неизбежна, все командиры соединение единодушно с ним согласились. Совершенно понятно, что Кимура во время этого совещания намеревался доказать штабу флота, что его офицеры не были трусами.

Затем адмирал разрешил своему начальнику штаба выставить совершенно необычное требование: «Если это будет разрешено, мы очень хотели бы видеть своего командующего вместе с нами во время следующего похода к Кыске».

Кимура хотел, чтобы начальник сопровождал его и лично видел, в каких обстоятельствах Кимура принимает свое решение следовать дальше или отступить. Он также хотел, чтобы начальник сам принимал решения, если по каким-то причинам ему не понравится руководство Кимуры.

Так или иначе, но подготовка к новой попытке была ускорена, и вечером 20 июля все было готово. На этот раз соединение сопровождал легкий крейсер «Тама», на мачте которого было поднят флаг вице-адмирала Сиро Кавасэ, командующего 5-м Флотом. Он шел вместе с Кимурой, но не для того, чтобы руководить операцией. Он намеревался поддержать дух моряков Кимуры, а заодно оценить действия адмирала.

Самая северная бухта Японии на рассвете 21 июля 1943 года была полностью затянута густым туманом. Соседние корабли можно было различить лишь с огромным трудом, причем не далее пары сотен ярдов. Когда метеорологи предсказали, что на следующий день туман станет реже, Кимура решил выходить вечером этого же дня.

Японские моряки радовались «благоприятной» погоде. Однако имелось одно обстоятельство, которого они не предусмотрели, – туман оказался слишком густым! Теперь возникла серьезнейшая проблема: как провести в узкое горло бухты соединение из 15 кораблей. Но Кимура решил выходить, несмотря на туман.

Первым поднял якорь флагман Кимуры легкий крейсер «Абукума». За ним вышел «Тама» под флагом Кавасэ. За ними последовали третий легкий крейсер, 10 эсминцев, сторожевик и танкер. Темнота быстро сгущалась, и видимость становилась еще хуже. В этой мгле можно было различить ходовые и сигнальные огни лишь соседнего корабля.

Несмотря на все опасения, выход из узкого горла бухты Парамушир завершился благополучно. Корабли соединения были затемнены, если не считать гакабортного огня. Они направились на юг, держа скорость 10 узлов.

Туманная ночь перешла в такой же туманный день. Белесая мгла не собиралась рассеиваться. Все шло нормально до раннего вечера, когда соединение повернуло на восток. Выполняя крутой поворот, корабли шли по кильватерной струе буксируемого боя, сброшенного с кормы переднего мателота. И вот, в непроглядной пелене сторожевик и танкер, замыкавшие строй, оторвались от соединения. Контакт с танкером был восстановлен по радиотелефону, и он лег на правильный курс. Однако неопытный командир эскортного корабля так и не сумел вернуться обратно в строй.

Связываться с ним по радио было слишком рискованно. Однако слепо бродящий в тумане корабль мог столкнуться с кем-нибудь, что позднее и произошло. 2 легких крейсера и 1 эсминец имели радары, но это устройство было не слишком хорошим, чтобы положиться на него в сложившихся обстоятельствах. Мало того, что потерялся сторожевик, так снова присоединившийся к эскадре танкер стал источником постоянных головных болей. Без дозаправки эсминцы просто не могли совершить столь дальний переход.

Наконец Кимуру осенила счастливая идея. Он приказал дать 3 выстрела из установленной на юте флагманского крейсера зенитки. (Отметим, что в то время японские корабли имели очень слабое зенитное вооружение.)

Этот примитивный метод сигнализации, который с запозданием опробовали на следующее утро, сработал хорошо. Услышав выстрелы, танкер медленно выплыл из пелены тумана и пристроился в хвост соединению, которое продолжало двигаться на восток.

В конце дня 25 июля соединение вышло в точку ожидания, находящуюся в 500 милях юго-западнее Кыски и приступило к первой дозаправке с танкера. Соединение должно было кружить в районе ожидания, заправляясь и ожидая, пока Кимура не отдаст приказ двигаться вперед.

Адмирал Кимура оказался по-настоящему терпеливым человеком. Еще во время первого неудачного похода он в полной мере продемонстрировал незаурядное терпение, и на этот раз адмирал спокойно дожидался наиболее благоприятной ситуации, совершенно не беспокоясь о возможной критике. Как выяснилось позднее, именно своему терпению он был обязан всем позднейшим удачам.

Заправку повторили утром 26 июля, на этот раз, держась на северо-западном курсе. Вечером этого дня из тумана внезапно выскочил отставший сторожевик и стал быстро приближаться к правому борту крейсера «Абукума», шедшего вторым в строю. Крейсер получил удар в правый борт, прежде чем смог отвернуть от ошалевшего сторожевика.

По радиотелефону был отдан приказ совершить поворот «все вдруг», чтобы избежать новой опасности, не приказ был выполнен недостаточно быстро, и в длинной кильватерной колонне началась цепная реакция. Видимость была настолько плохой, что можно было кое-как различить только ближайшего мателота.

Благодаря искусству опытных капитанов, первые 12 кораблей в колонне благополучно повернули, но тринадцатый все-таки ударил носом в корму предыдущего.

Это была серьезная неудача. Хотя легкий крейсер «Абукума» и эсминец «Наганами» смогли следовать дальше, хотя у эсминца оказалась слегка помята корма, эсминец «Вакаба» свернул форштевень на сторону, а сторожевик больше не мог держаться вместе с эскадрой.

Адмирал остался почти невозмутим после всех этих аварий, по крайней мере, внешне. «Не беспокойтесь. Эта неудача не помешает нас выполнить задачу. Важнее предотвратить это в будущем. Я все-таки думаю, что туман нам больше поможет, чем помешает», – заявил он растерявшимся штабистам.



Весь день 27 июля соединение следовало на восток. Кимура намеревался повернуть к Кыске после наступления темноты, если только не случится что-то непредвиденное.

Однако во второй половине дня туман неожиданно начал таять, и вскоре уже можно было различить солнце. Это был совершенно неожиданный и крайне неприятный поворот для адмирала и его штаба. Они были озадачены.

Рады были только штурманы, которые после 5 дней плавания вслепую в густом тумане поспешили с помощью солнца определить широту соединения. Даже один пеленг имел огромное значение при плавании в северной части Тихого океана с его предательскими течениями при невозможности определиться по звездам. Значение широты было крайне важно, чтобы выбрать правильный курс к острову. К вечеру туман снова сгустился. Похоже, японцам начало везти. Метеорологи предсказывали, что вскоре плотный туман закроет всю северную часть Тихого океана.

«Настало время действовать», – сказал Кимура и приказал соединению лечь на курс 25 градусов к цели. Утром 28 июля была проведена последняя заправка с танкера, после чего ему приказали возвращаться на Парамушир в сопровождении помятого эсминца «Вакаба». Соединение Кимуры направилось к Кыске, держать скорость 12 узлов.

Адмирал просто неизбежно должен был задать себе несколько вопросов. Правильное ли это решение? Сумеет ли он проскользнуть сквозь кольцо блокады вокруг острова? Знает ли он намерения командиров союзников? Ответить на эти вопросы было крайне сложно. Начиналась авантюрная игра, и Кимура был обязан продолжать рисковать.

Жребий был брошен.

Жизнь гарнизона на острове была далеко не сладкой. Известие об отсрочке эвакуации, полученное 15 июля, было горькой пилюлей.

Солдатам на острове было совершено понятно, что вторжение неизбежно. Остров ежедневно подвергался бомбежкам и обстрелам с блокирующих кораблей. Они уже были мысленно готовы разделить судьбу своих товарищей на Атту. Поэтому нетрудно было представить себе ощущения солдат, когда была получена шифрованная радиограмма из одного слова, которая извещала, что 22 июля будет предпринята новая попытка эвакуации.

23 июля остров подвергся самой жестокой бомбардировке за все время осады. В обстреле приняла участие эскадра из 2 линкоров, 5 крейсеров и 9 эсминцев. Однако японцы хорошо окопались и повреждения оказались невелики. Этот обстрел ясно показал, что противник теряет терпение и отпущенное японцам время скоро закончится.

Теперь гарнизон уже не особо волновал вопрос: сумеет ли эвакуационное соединение проскользнуть сквозь плотные кордоны союзников? Гораздо важнее было другое: успеет ли оно?

После 25 июля вокруг острова начала складываться странная ситуация. В этот день небо было чистым, и на следующий день погода тоже была прекрасной. После 22.00 японский гарнизон Кыски с удивлением заметил на юго-западном горизонте вспышки и услышал отдаленный гром выстрелов. Ночной морской бой? Походило на это.

Это было тем более удивительно, что на острове знали: Кимура просто не может находиться так близко. Также ничего не было известно и о японских подводных лодках, действующих вблизи от острова. Контр-адмирал Акияма, командир гарнизона ВМФ на Кыске, предположил, что корабли союзников затеяли бой между собой, так как на следующий день с острова не было видно ни одного корабля. Эту информацию он немедленно передал Кимуре.

Морской комендант Кыски проявил не меньше энергии, чем Кимура, изучая метеопрогнозы, чтобы выяснить, когда же установится плотный тумана. Ночью 27 июля он пришел к заключению, что, несмотря на все прошлые прогнозы, 29 июля будет столь нужная японцам погода.

Акияма был настолько в этом уверен, что не только сообщил об этому Кимуре, но и посоветовал ему передвинуть намеченное время прибытия на остров с 21.00 на 15.00 местного времени. Акияма был убежден, что в дневное время провести эвакуацию будет легче.

Начиная с 27 июля, японские войска возобновили ежевечерние выходы на берег в район посадки. Было также решено, что 29 июля войска будут выведены на берег на 6 часов раньше, как Акияма переда Кимуре.

Находясь к юго-западу от острова, соединение адмирала Кимуры теперь шло прямо к цели под покровом густого тумана, который постепенно перемещался на север вместе с кораблями. Кимура получил сообщение Акиямы о «странных» действиях противника 26 июля и на следующее утро. Но это был лишь незначительный инцидент, который почти не повлиял на его решения. Однако совет Акиямы ускорить прибытие на остров был охотно принят. Кимура пересмотрел график продвижения и входа в бухту.

После того, как 28 июля были отправлены в Японию танкер и эсминец, день прошел спокойно. Даже когда соединение оказалось в 100 милях от Кыски, и была объявлена боевая тревога, время тащилось медленно и скучно. Ночь также прошла спокойно.

Рано утром 29 июля соединение прошло через район, где вероятность встречи с противником считалась максимальной. Видимость не превышала 1000 ярдов. Метеосводки с Кыски показывали, что Акияма был совершенно прав относительно погоды. Установились прямо-таки идеальные условия. Кимура был обрадован.

«Наступило время отпустить «Таму», – сказал он начальнику штаба с выражением полной уверенности на обветренном лице. Прожектором был передан сигнал вице-адмиралу Кавасэ с выражением благодарности за поддержку. Крейсер немедленно ответил, пожелав удачи, и вскоре растаял в тумане, повернув обратно на Парамушир.

Теперь главной задачей Кимуры стало обнаружение мыса Св. Стефана – юго-западной оконечности Кыски, где он должен был повернуть с курса N на NO, чтобы пройти вдоль северного побережья острова. После двух часов острожного приближения с использованием эхолотов, мыс смутно обрисовался в тумане почти на траверзе флагмана Кимуры. Он показался всего на несколько секунд, но этого хватило штурманам, чтобы точно определить свое положение. После почти недели плавания вслепую по счислению удача не оставила японцев.

После перемены курса оставался 20-мильный переход до мыса Сириус, северной оконечности острова. Это был очень опасный отрезок, проходящий через прибрежные воды с предательскими течениями и не отмеченными на картах скалами. Лоции советовали кораблям избегать этого района, но именно поэтому Кимура и выбрал такой маршрут, чтобы избежать столкновения с противником.

Светло-фиолетовое море было неспокойным. В крохотном мирке под покровом пелены тумана тут и там мелькали буруны и небольшие водовороты. Исключая редкие доклады наблюдателей и акустиков, все было тихо, пока соединение шло через эти неизвестные воды.

Примерно в 15.30, то есть с отставанием в полтора часа от нового графика, Кимура обогнул по большой дуге северную оконечность острова и взял курс почти точно SW в направлении бухты Кыска. Ему помогал радиомаяк.

Вскоре после того, как соединение снизило скорость до минимума, произошло неожиданное событие, которое хорошо потрепало нервы буквально всем. Наблюдатель неожиданно доложил: «Вижу что-то вроде вражеского крейсера». «Абукума» выполнил срочный поворот и выпустил 4 торпеды по цели, которая оказалась островом Малая Кыска. Это был очень сложный момент.

Пока на кораблях приходили в себя после нервотрепки, на западе сквозь туман пробился отчетливо видный луч прожектора. Это был сигнал с мыса Северный, прикрывавшего бухту с севера. Он указывал соединению путь на якорную стоянку. Они прибыли к цели! Вражеская мышеловка, настороженная рядом с островом, по неизвестной причине так и не захлопнулась.

Как и предсказывал адмирал Акияма, с 28 июля остров был закрыть непроглядной пеленой тумана. Оставалось открытой только бухта Кыска, нечто вроде крошечной дырки, прорезанной в огромном одеяле.

29 июля в 15.00, как и было намечено, все защитники острова, исключая вахту радиостанции, радара и командного пункта, собрались на берегу. Это произошло незадолго до того, как соединение Кимуры подошло к мысу Сириус. Большинство японцев проделало путь пешком по пустынной тундре, перепаханной бомбами и снарядами союзников. Кое-кто приехал на грузовиках. Те, кто пока оставался на своих постах, должны были покинуть их, как только соединение войдет в бухту, уничтожив при этом все оборудование.

Солдаты были измучены до предела, прячась в своих норах от бомб и обстрелов с моря, они отощали от нехватки продовольствия. Многие обросли бородами. Потрепанные и оборванные, они больше всего напоминали какой-то сброд, а не солдат. Все личные вещи, даже винтовки, было приказано оставить. Люди терпеливо ожидали эвакуации. Они сидели на нескольких участках берега, отмеченных разноцветными флагами.

Особой радости не было, так как подобные походы уже вошли в привычку. Семь раз они собирались на берегу и ждали, дрожа на пронизывающем морском ветру. В Арктике холодно даже летом. И ждали напрасно. Надежды постепенно таяли.

В этот памятный день 29 июля они уже полтора часа ждали прибытия эвакуационного соединения. Время шло, и отчаяние овладевало людьми.

И внезапно все переменилось! В клубящейся белесой мгле вдруг появился силуэт легкого крейсера, который медленно, но уверенно входил в бухту. Это не был мираж, так как следом за ним показался еще один корабль. Флот пришел, чтобы спасти их от неминуемого уничтожения. Затем появились остальные корабли. Некоторые солдаты сначала смотрели на все это, не веря собственным глазам, а потом разразились радостными криками. Они прыгали от возбуждения и счастья, обнимали и поздравляли друг друга.

Десяток десантных барж, стоящих у берега, запустил моторы, а личный состав, пока еще остававшийся на своих постах, торопливо бросился на берег, после того, как были активированы взрыватели подрывных зарядов. Началась погрузка.

Кимура и его моряки также обрадовались, когда корабли бросили якоря в холодных водах залива Кыска. «Возблагодарим бога, ниспославшего нам удачу», – сказал адмирал с улыбкой. Они сумели сделать то, что считалось невозможным.

2 эсминца остались вне бухты, а третий подошел к острову Малая Кыска, чтобы снять находящееся там подразделение. Погрузка прошла без сучка и задоринки. Десантные баржи, спущенные с кораблей, направились к берегу, и солдаты заполнили те, что ждали у острова.

«Спасибо за то, что спасли нас», – постоянно повторяли спасенные солдаты и моряки. «Спасибо, что вы вытерпели все трудности», – отвечали спасатели с типичной азиатской вежливостью. Времени на долгие разговоры не было. Пепел погибших товарищей тоже взяли на борт, хотя кое-кто из солдат совсем не хотел бросать свои винтовки. Им слишком долго вдалбливали, что солдат ни при каких обстоятельствах не должен расставаться с оружием.

Последним на борт поднялся командир морского гарнизона контр-адмирал Акияма. Десантные баржи были затоплены, чтобы скрыть все следы эвакуации. Немедленно был отдан приказ поднять якоря, на этот раз сигнальными флагами, поднятыми на мачте «Абукумы». Это произошло 29 июля в 17.35, всего через 55 минут после того, как крейсер бросил якорь в бухте. За это небольшое время было взято на борт 5183 человека, просто невероятное достижение!

Лишь немногие эвакуации были проведены так же организованно и быстро, как японская на Кыске.

Выйдя из бухты Кыска, корабли снова погрузились в пелену тумана. Когда они выскочили из смертельной ловушки, самым главным желанием стало поскорее очутиться дома.

После того, как соединение вышло в море, Кимура увеличил скорость до 21 узла, а потом и до 26 узлов, когда его корабли обогнули мыс Сириус. Хотя туман бы не таким густым, как накануне, плавание такого большого соединения все равно оставалось трудным и рискованным, так как видимость не превышала 1000 ярдов. Лишь полученный ранее неприятный опыт действий в еще более густом тумане помог японцам.

Когда соединение мчалось вдоль северного берега покинутого острова, произошло событие, которое заставило многих серьезно испугаться, и осталось загадкой по сей день. По правому борту, почти на траверзе, на пределе видимости, была замечена подводная лодка, стоящая на поверхности. Судя по всему, она оказалась не готова к бою. Японцы немедленно изменили курс, чтобы оторваться от нее.

Действительно ли там находилась американская подводная лодка? Это так и осталось загадкой, хотя Кимура и остальные офицеры не сомневались в достоверности рапорта сигнальщика. Если это была американская лодка, почему она пропустила Кимуру? До настоящего времени не было опубликовано никаких документов по действиям американских лодок во время Алеутской кампании.

После того, как соединение поспешно проскочило «опасную зону» вокруг острова, скорость была снижена. Остаток путешествия домой прошел без происшествий, и соединение шло почти тем же самым курсом, что и к Кыске. 1 августа эскадра разделилась на 3 группы и благополучно вернулась на Парамушир, где эвакуированных встретили родные горы и холмы, зеленеющие под ярким солнцем. Они ссмогли полной грудью вдохнуть свежий воздух родины.

Так завершилась трагедия совершенно бесполезной высадки японцев на Алеутских островах, которая тянулась с июня 1942 года. Она не принесла японцам совершенно ничего. Единственным утешением может служить то, что они благополучно и полностю эвакуировали гарнизон Каски, который в ином случае ждала верная смерть.

Понятно, что японцы восприняли эту успешную эвакуацию, как дар Божественного провидения, совершенно ими заслуженный. Но так случилось только вследствие невероятной цепи ошибок, допущенных американцами. Кимура выскользнул из стальных челюстей блокадного соединения, которые были уже предусмотрительно раскрыты в ожидании его прибытия.

То, что японцы на Кыске видели и слышали ночью 28 июля, действительно было стрельбой американского блокадного соединения, но не случайной перестрелкой между своими, как предположил контр-адмирал Акияма. Удивительно, но факт – американцы ожесточенно обстреливали «призрачный флот», мираж японской эскадры.

Первая ошибка произошла 24 июля, когда патрульная «Каталина» радаром обнаружила 7 кораблей в 200 милях к юго-западу от острова Атту. Соединение Кимуры в это время находилось в 500 милях от Атту.

Решив, что этот рапорт указывает на попытку японцев доставить подкрепления на Кыску, командующий Силами Северной части Тихого океана поднял по тревоге блокадное соединение, перекрывавшее подходы к обреченному острову. 2 эсминца, дежурившие непосредственно рядом с островом, были отозваны, чтобы присоединиться к эскадре, направленной на перехват. Поэтому непосредственные подступы к острову оказались открыты.

Если бы все ограничилось этой ошибкой, не произошло бы ничего чрезвычайного. Обычная нестыковка, неизбежна в любой операции. Но далее начали происходить совершенно фантастические вещи.

После 24 июля было совершенно еще немалое количество более серьезных ошибок. Самая крупная имела место 28 июля. Адмирал Кинкейд, командующий Силами Северной части Тихого океана, приказал победителям в «битве с призраками» отойти для заправки в точку, находящуюся в 105 милях на SSE от Каски. Они встретились с танкерами утром 29 июля.

Уход кораблей на дозаправку открыл широкую брешь в кольце блокады на южных подступах к Кыске с вечера 28 июля и до конца следующего дня. Кимура проскочил совсем рядом с место «битвы с призраками» ночью 28 июля и вышел к мысу Св. Стефана на следующее утро. Это было невероятно удачный выбор времени прорыва! Днем раньше или днем позже – он неизбежно налетел бы на американское блокадное соединение, имевшее радары.

Можно сказать одно: лишь нечеловеческая интуиция помогла адмиралу, который махнул рукой на соображения чести, критику, даже на собственную жизнь и сделал безупречно точные выводы. Это нельзя считать простой случайностью или дешевой уловкой.

Удача не оставила Кимуру и когда его соединение подошло к бухте Кыска. 2 американских эсминца, дежурившие рядом с островом, были отозваны. На их место была направлена другая пара. Но один из эсминцев задержался для дозаправки и пропустил Кимуру. Другой патрулировал к северу от островов Кыска и Сегула, примерно в 13 милях от первого, когда Кимура входил в бухту.



Бог судьбы иногда выкидывает забавные штучки. Можно вспомнить еще один пример, который завершил историю эвакуации Каски.

Даже после того, как японцы покинули обреченный остров, этот пустынный клочок земли еще 18 дней приковывал к себе внимание союзников. Потребовалась крупномасштабная десантная операция, чтобы обнаружить, что на Кыске никого нет.

После обычных траления и обстрела рано утром 16 августа десантная партия высадилась на западном побережье примерно посередине острова. Разумеется, она не встретила никакого сопротивления.

Как же были удивлены десантники, когда не увидели ни одного защитника. Об этом рассказывает один из коммандос:

«Попав на берег, мы не увидели никаких признаков врага. Мы не стали терять время и немедленно приступили к следующей фазе операции и взобрались на крутой склон горного хребта, после чего окопались на вершинах. После того, как главные силы десанта закрепились на плацдарме, мы спустились с хребта и приступили к поискам японцев, которые куда-то загадочно пропали. Когда первый восторг от благополучной внезапной высадки улетучился, мы были озадачены. Куда же они пропали?

В брошенных блиндажах мы видели развешанную на стенах одежду, на тарелках лежала еда. Однако продукты уже начали гнить. Судя по всему они лежали здесь достаточно давно. Все это было крайне загадочно, и тайна не желала развеиваться, как и густой туман, затянувший все вокруг. В маленьком мирке ограниченной видимости нам повсюду мерещились чудища, произошли несколько случаев взаимной перестрелки».

Как выяснилось, путаница во время высадки обошлась десанты в 25 убитых и 31 раненого. Еще больше оказались потери на море. 70 человек погибли или пропали, когда сторожевик налетел на дрейфующую мину.

Лишь через 2 дня после высадки силы вторжения обнаружили, что остров совершенно необитаем. Единственными его жителями оказались несколько щенков, оставленных японцами. Один летчик грустно заметил: «Мы сбросили на Кыску 100000 листовок, но эти собаки не умели читать».

Проделка, которую сыграл Бог судьбы, зашла чуточку слишком далеко, но это можно объяснить тем, что адмирал Кимура провел эвакуацию просто великолепно.


«Кампании войны на Тихом океане», М, Воениздат, 1956 г.

Стр. 100 – 101, 108.

Директива императорской ставки от 21 мая 1943 г. по этому поводу гласила: «Гарнизон о. Кыска должен быть эвакуирован несколькими эшелонами, главным образом с помощью подводных лодок и как можно быстрее. В случае благоприятной обстановки с учетом тумана и удостоверившись в положении противника для эвакуации надлежит использовать транспорты и эскадренные миноносцы. Оборона Курильских островов, Хоккайдо и Карафуто (Сахалина) должна быть срочно усилена. Гарнизонные части, предназначенные для обороны северных и центральных Курильских островов и находящиеся в настоящее время в готовности на о. Хоккайдо, а также части гарнизона о. Хоккайдо перебросить и развернуть на северных и центральных Курильских островах. Кроме того, особое внимание обратить на укрепление зенитных и береговых батарей на северных Курильских островах. Армейская и морская авиация должна быть немедленно развернута вдоль цепи островов и являться оплотом их обороны. Все сооружения воздушных и морских баз привести в порядок и немедленно укрепить».

Силы армейской авиации, которые надлежало развернуть, состояли из «большей части 1-й авиадивизии» (88 самолетов), а силы морской авиации из «большей части 12-го воздушного флота» (146 самолетов).

После дорого обошедшейся попытки эвакуировать гарнизон о. Кыска с помощью подводных лодок, во время которой три большие подводные лодки погибли, было решено провести эвакуацию при помощи легких крейсеров и эскадренных миноносцев, используя густые летние туманы, чтобы избежать обнаружения и уничтожения. В соответствии с этим решением легкие силы 5-го японского флота 7 июля 1943 г. вышли с о. Парамушир и держались в 400 милях к юго-западу от о. Кыска, ожидая благоприятной погоды, пока в конце концов недостаток топлива не принудил их возвратиться на Парамушир, куда они прибыли 18 июля. Выйдя снова в море 22 июля, два легких крейсера и десять эскадренных миноносцев совершили 29 июля (дата Восточного полушария) успешный прорыв в гавань Кыска. Подойдя в 11 ч. 05 м. (токийское время) на короткое время на расстояние видимости к юго-западной оконечности о. Кыска, это соединение в тумане полным ходом обогнуло северную оконечность острова. Курс был проложен вплотную к берегу, прокладка велась по глубинам, радиопеленгам и отчасти по показаниям несовершенной радиолокационной установки. Корабли стали на якорь в 13 ч. 50 м., погрузили около 5100 человек и в 14 ч. 35м. ушли обратно, разделившись на две группы, примерно тем же маршрутом. На отходе легкий крейсер «Абукума», возглавлявший одну из групп, обнаружил у северо-западного побережья о. Кыска подводную лодку. Это было единственное соприкосновение японских кораблей с американскими силами.

В день эвакуации гарнизона с о. Кыска мощная американская оперативная группа отсутствовала в районе патрулирования к юго-западу от о. Кыска, так как принимала топливо. Осуществлялся лишь ближний дозор подводной лодкой. 24 июля (время Восточного полушария) был снят дозор из одиночных эскадренных миноносцев в радиусе 40 миль от острова. Он был вновь установлен только 30 июля. Велся поиск противника авиацией, но ему мешал туман.

Приготовления японцев на острове для эвакуации расценивались как переразвертывание для обороны. Воздушные налеты на остров и обстрелы его американскими надводными кораблями продолжались после эвакуации японцев. 16 августа (время Восточного полушария) на о. Кыска была произведена боевая высадка американских и канадских частей, общая численность которых достигала 34 000 человек. Японцев на острове не оказалось.

@темы: история, япония, Кыска, война

---

Вторая Мировая война. На службе в японской армии

ГАРМАЕВ Уржин Гармаевич
[..1889 - 13.03.1947]



Род. в местности Тогото близ с. Макарово Красноярской волости Забайкальской области. (ныне Шилкинского района Читинской области). Бурят. Из семьи крестьянина,

В 1917 году состоял в партии социал-революционеров (эс-эр), в других партиях не состоял,

Учился в Читинском городском училище (до 1912 г.). Сдал экстерном экзамен на звание народного учителя. Окончил специальную школу по подготовке офицерских кадров из национальных частей при штабе атамана Семенова (12.1918-04.1919 гг.).

преподаватель бурятского, монгольского и русского языков в школах Агинского аймака (до 1917 г.).


31 августа 1945 года к дежурному офицеру советской комендатуры в городе Чанчуне обратился пожилой мужчина и заявил, что он генерал-лейтенант Маньчжурской армии Гармаев, начальник военного училища в городе Ваньемяо. В доказательство он предъявил свои документы и награды — три ордена и семь медалей. Информация об этом была немедленно передана по инстанциям. Заместитель начальника управления контрразведки "Смерш" Забайкальского фронта генерал-майор Бобышев поручил следователю старшему лейтенанту Юсуф-Заде допросить добровольно явившегося генерала. Генерал не торопился со сдачей в плен. К этому времени японские войска в Маньчжурии уже сложили оружие, командование 3-го фронта Квантунской армии во главе с полным генералом (соответствовало званию генерала армии) Усироку было доставлено на объект № 30 в санаторий Молоковка. Там же находились император Великой Маньчжурской империи Пу И со свитой и правительство империи.
В протоколе допроса от 31 августа 1945 года следователь военной контрразведки записал со слов генерала: "Гармаев Уржин, 1889 г.рождения, уроженец с.Макарово Красноярского уезда (РСФСР), по национальности бурято-монгол, из семьи крестьянина, в 1917 году состоял в партии социал-революционеров (эс-эр), в других партиях не состоял, образование среднее, женат, белоэмигрант, подданный Маньчжоу-Го, в армии служил с 1918 по 1919 г.г. и с 1933 г. в настоящее время, последний чин генерал-лейтенант.
Состав семьи:
1. Жена — Мадык Даваева
2. Дочь — Санджидма
3. Отец — Гармай Будаев
4. Брат — Гармаев Даза
5. Жена брата — Сабык
6. Сестра — Сымжит
проживают в Тумет-Хошун, Южно-Хинганской провинции (Маньчжурия).
7. Сын — Дашинима Уржинов — студент училища государственных чиновников. Проживает в городе Чанчуне".
В обвинительном заключении по обвинению Уржина Гармаева, утвержденном 10 февраля 1947 года заместителем министра госбезопасности Союза ССР генерал-лейтенантом Селивановским, в протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР от 1 марта 1947 года и в приговоре Военной коллегии ошибочно указано, что Гармаев родился в селе Макарово Красноярского края. На самом деле Уржин Гармаевич Гармаев родился в селе Макарово Красноярской волости Забайкальской области — ныне Шилкинского района Читинской области.
В октябре 1945 года Уржина Гармаева доставили в Москву. Это не означало, что в сентябре о нем забыли, наоборот, с ним усиленно работали разведчики Забайкальского фронта и военные контрразведчики. Он сообщил много сведений, полезных нашей стране. 27 ноября его допрашивал следователь главного управления контрразведки "Смерш" майор Черненко. Отвечая на вопросы, генерал сказал:
"До 1912 года я учился в городском училище гор.Читы, по окончании которого сдал экстерном экзамены и получил звание народного учителя".
До конца 1917 года Гармаев преподавал бурятский, монгольский и русский языки, которые знал в совершенстве, в агинских школах.
"Когда я работал в булуке Догоди Агинского аймака, ко мне в последних числах декабря 1917 года приехал помощник настоятеля Цугульского дацана Лама Шойдор Дылгыров, заявивший, что он прибыл по указанию общего собрания лам и хушунского начальства с предложением поехать мне и сельскому учителю Дылык Цыренову в город Маньчжурия, где располагался в то время штаб Семенова… Вместе с Цыреновым я посетил в отеле "Метрополь" Семенова и, получив от него обещание поддержать борьбу кулацко-ламской верхушки против Советской власти, передал это Дылгырову… В мае 1918 года я был послан в штаб войск Семенова и в течение пяти месяцев принимал активное участие в создании воинских формирований из числа бурят-монгольского населения в помощь войскам Семенова, занимался обеспечением этих отрядов снаряжением и питанием, осуществлял связь между штабом Семенова и кулацко-ламской верхушкой. Когда формирование бурят-монгольских частей в основном было закончено, при штабе Семенова была создана специальная школа по подготовке офицерских кадров для этих частей. В декабре 1918 года я поступил на учебу в эту офицерскую школу для того, чтобы затем возглавить руководство бурят-монгольскими частями. Окончив школу в апреле 1919 года, я получил чин прапорщика".
Некоторое время прапорщик Гармаев служил в интендантском отделе 1-го бурят-монгольского полка, а затем офицером для поручений в военном отделе Бурят-Монгольской Думы. В начале декабря 1919 года по поручению Семенова он выехал в город Троицко-Савск, где размещался штаб кавалерийского дивизиона имени генерала Крымова.
Поручение Г.М. Семенова заключалось в том, чтобы с кавалерийским дивизионом перейти границу с Монголией и, используя знание местных условий и языка, способствовать образованию независимого монгольского государства. Но поручение атамана Гармаев не выполнил, дивизион был разбит войсками Красной Армии. Многие бурятские части перешли на сторону красных, а часть семеновских монгольских подразделений ушли в Китай и влились в китайскую армию.
На допросе 16 октября 1946 года Уржин Гармаев рассказал о своих злоключениях: "30 декабря 1919 года я бежал во Внешнюю Монголию, а оттуда перебрался в свою юрту, находившуюся на территории Советской России в устье реки Улдзы, близ казачьего поселка Кулусутай в 10 километрах от границы. В июне 1920 года вместе со своей семьей я бежал в Маньчжурию и более на территории Советского Союза не был… Я поселился в Шэнэхэнском хошуне Хулун-Буирского округа и стал заниматься скотоводством. В это время я имел 100 голов мелкого рогатого скота, 5 голов крупного рогатого скота и 15 голов лошадей с молодняком. В этом же хошуне поселилось около 200 бурят-монгольских семей,бежавших из Советской России. Этот хошун находился в 30 километрах от города Хайлара".
Теперь обратимся к обобщенному документу забайкальских разведчиков под редакцией начальника 4-го (зафронтового) отдела управления НКГБ по Читинской области майора госбезопасности Алексея Павловича Шангина, подготовленному в начале 1945 года:
"С первых дней пребывания в бурятском хошуне Гармаев занял там руководящее место в административном аппарате, а после смерти угурды хошуна в 1927 году он был избран на должность угурды, хотя на этой должности удержался недолго. По истечении года Гармаев вынужден был выйти в отставку из-за недовольства бурят вследствие привилегий, которые он создавал для тунгусов и русских белогвардейцев, в частности при отводе им лучших сенокосных участков. В 1932 году Гармаев снова избирается угурдой хошуна. Причиной было то обстоятельство, что Гармаев, поддерживая тесные отношения с белогвардейскими бандами Зыкова, Намаконова и др., делавшими налеты на бурят и угонявшими их скот и людей, всегда имел возможность вступить в переговоры с бандами и получить обратно ограбленное имущество и уведенных заложников. Уржин Гармаев с первых дней пребывания в Маньчжурии поддерживал контакт с головкой белоэмиграции, как бывший семеновский прапорщик имел хорошие отношения с Семеновым и, кроме того, по-видимому, по рекомендации последнего, вошел в связь с представителями японской разведки в Хайларе. По заданию японской разведки Гармаев старается популяризировать среди чинхэских бурят идею создания из халхинских монголов, баргутов и бурят панмонгольской политической организации и панмонгольского государства, в которое должны были войти Внешняя Монголия, Барга, Южная Монголия и Бурятская республика, после их выхода из-под влияния Китая и СССР. Объединение должно было стать продолжением той инициативы японцев, которая была предпринята "даурским правительством" (1919 г.) и точно также имела цель образовать "Великое Монгольское государство" под протекторатом Японии".
В 1928 году по указанию китайских властей Уржин Гармаев создал вооруженный бурятский отряд, который оказал помощь китайским войскам в подавлении восстания, охватившего в августе часть Халхи и Баргу. В конфликте на КВЖД в 1929 году отряд Гармаева участия не принимал,наоборот, Гармаев откочевал со своими соотечественниками подальше от места боев.
В 1932 году во время наступления японских войск в Маньчжурии китайцы и маньчжуры жестоко расправлялись с японцами, проживавшими в китайских городах и селах. В это время Уржин Гармаев укрыл в своем хошуне семерых японских служащих и спас их от гибели. "После прихода японских войск, — вспоминал на допросе 16 октября 1946 года Гармаев, — эти японцы выразили мне свою благодарность и называли своим спасителем. Факт укрытия и спасения мною этих семи японских граждан сыграл решающую роль в моей дальнейшей военной карьере, так как он говорил о моем дружеском отношении к японцам и что мне, следовательно, можно вполне доверять".
В феврале 1933 года Гармаева вызвали в Хайлар, где губернатор Хулун-Баирского округа Лин Шен и японский подполковник поручили ему формирование бурят-монгольских частей в Северо-Хинганской провинции. Он дал согласие, и военное министерство Маньчжоу-Го своим приказом назначило его командующим охранными войсками, присвоив ему чин полковника. В сентябре была проведена мобилизация монголов и бурят в возрасте от 20 до 35 лет, и к ноябрю были сформированы два кавалерийских полка и одна рота железнодорожной охраны. В числе командного состава имелась значительная прослойка японских офицеров-инструкторов, а для участия в общем руководстве была учреждена специальная должность советника. Эту должность занимал полковник японской разведки Тэрада. В апреле 1934 года Уржину Гармаеву присваивается звание генерал-майора Маньчжурской армии, так называлась армия марионеточного государства Маньчжоу-Го. С осени 1934 года один полк был переведен на станцию Маньчжурию и приступил к охране государственной границы с Советским Союзом. Другой полк нес охрану границы с Монгольской Народной Республикой. Рота охраняла железную дорогу от станции Маньчжурии до города Хайлара, в котором находился штаб охранных войск. Войска под руководством Гармаева задержали несколько советских и монгольских разведчиков, участвовали в борьбе с китайскими партизанами. В 1938 году ему присвоили чин генерал-лейтенанта.
Забайкальские разведчики, наблюдавшие за деятельностью Гармаева, отмечали: "По характеру Гармаев — смелый и решительный человек, гордый, самолюбивый, недоверчивый и грубый".
Война, развязанная японцами на территории МНР в районе реки Халхин-Гол в мае-августе 1939 года, стала еще одной ступенью в карьере генерала Гармаева. "Я лично находился в районе боев, — говорил он на допросе, — с июня 1939 года вплоть до заключения перемирия и руководил совместно с японцами боевыми действиями своих полков. Кроме охраны фланга войск Комацубара, мои части вели разведку расположения войск Красной Армии и МНР". В этих боях части Гармаева потеряли около ста человек.
В 1940 году Уржина Гармаева назначают командующим 10-м военным округом Маньчжурской империи, дислоцирующимся на территории Северо-Хинганской и Восточно-Хинганской провинции. В округ вошли бывшие охранные войска, артиллерийские части, подразделения связи, транспортные, санитарные и другие. В задачу командующего входили обеспечение боевой и политической подготовки войск, поддержание должного порядка в провинциях. Как командующий Гармаев утвердил более 30 смертных приговоров монгольским и советским разведчикам. Штаб округа размещался в городе Хайларе, а семья продолжала проживать в Шэнэхэнском хошуне. В конце декабря 1944 года генерал-лейтенанта Гармаева освободили от должности командующего округом как не имеющего академического военного образования и назначили начальником военного училища. Несмотря на то, что должность командующего округом была генерал-полковничья, этого звания ему не присвоили.
1 марта 1947 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила У.Г. Гармаева к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 13 марта в Москве.
23 июня 1992 года в соответствии с Законом РСФСР "О реабилитации жертв политических репрессий" от 18 октября 1991 года Уржин Гармаев был реабилитирован Генеральной прокуратурой Российской Федерации.

@темы: история, япония, Гармаев, армия

---

Проблемы японо-американского сотрудничества в 50-х - сер.70-х гг.

Проблемы японо-американского сотрудничества в 50-х - сер.70-х гг.

После подписания Сан-францисского договора и Японо-американского договора безопасности отношения между Японией и Соединенными Штатами вступили в новую фазу.
По состоянию на 1 мая 1952 г. войска США в Японии насчитывали 207 736 чел., которые занимали 2824 объекта. Появление 1952 г. административного соглашения значительно сокращало военный контингент и базы на территории Японии. После реализации части соглашения к 1955 г. на японских островах оставалось 143 555 американских военнослужащих, а ещё через 5 лет 241 объект и 56 246 солдат США.
Необходимо отметить, что помимо официальных договоренностей с США снижению численности американских войск способствовало завершение войны в Корее.
Следует дополнить, что пребывание в Японии американских войск и баз в начале 50-х годов и участие их в корейской войне принесло Токио немало дивидендов. Токио служил важным арсеналом материально-технического обеспечения вооруженных сил США. Поставки для американской армии техники и снаряжения, произведенные на основе так называемых «спецзаказов» (токудзю), не только способствовали форсированному развитию японской промышленности, но и подпитывали её солидными финансовыми вливаниями, сумма которых выразилась в 1952 г. в 824,166 млн., а в 1953 г. -809,479 млн. долларов США.
Однако, ни сокращение американских войск на территории Японии, ни поступления огромных сумм от «спецзаказов» не устраивали японские правящие круги, усматривающие в договоре 1951 г. ущербность и неравноправность. Действительно, в японо-американском союзе Японии отводилось подчиненное место. В соответствии с «договором безопасности» американские войска дислоцируемые на японской территории, могли быть использованы Вашингтоном для обеспечения агрессивных действий во всей зоне Дальнего Востока, а кроме того, для подавления по просьбе японского правительства возможного выступления народа. Таким образом, договорные обязательства создавали реальную угрозу втягивания Японии вопреки её национальным интересам в вооруженные конфликты, развязываемые США, а Вашингтон получал юридическое обоснование для вмешательства во внутренние дела Японии.
Некоторые исследователи не согласны с данной позицией, в частности, В. Н. Бунин , указывает на то, что нет конкретных фактов втягивания Японии вооруженные конфликты. С этим можно не согласиться, например, во время Корейской войны японские войска в боях не участвовали, однако огромный контингент американских войск находился на японских островах, Токио выполнял материально-техническое обеспечение этих войск – разве это не участие, пусть и не такое активное? - без этой помощи американцам было бы посложнее и подороже. Также В. Н. Бунин утверждает, что не было фактов внутреннего подавления народа силами войск США – подавления не было, а вот притеснения были. Японская общественность считала, что договор обеспечивал бесконтрольность действий для американских войск, которые под маркой гарантии безопасности, несмотря на предоставленную Японии независимость, продолжали чувствовать себя на её территории в качестве оккупационной армии, ущемляя её самостоятельность, что естественно вызывало протесты японцев. Достаточно сказать, что после подписания договора в 1951 г. в стране не считая островов Рюкю, американские базы занимали 135 263 тыс. га наиболее удобных японских земель. Пребывание в стране многотысячной армии США затрагивало все стороны жизни японского народа, многие американские военнослужащие вели себя здесь как беспардонные хозяева.
С октября 1953 по декабрь 1956 г. в японские суды было передано 12 581 дело на американских военнослужащих, обвиненных в различных преступлениях, однако виновные не подвергались какому либо серьезному наказанию. Так, например, один американский солдат совершил убийство, но был осужден условно. Другой американец за убийство был приговорен лишь к 10 месяцам тюремного заключения. Все это вызывало массу протестов.
Хотя срок действия договора не ограничивался, через некоторое время после подписания договора правящие круги стали готовиться к его пересмотру с тем, чтобы обеспечить в союзе с США более выгодные для себя позиции. В связи с этим особое внимание было обращено на укрепление японских вооруженных сил. Однако говорить о том, что это происходило без ведома США, было бы мягко говоря неправильно: напротив, укрепление вооруженных сил Японии проходили с подачи и поддержки Соединенных Штатов.
10 октября 1952 г. созданный во время оккупации «резервный полицейский корпус» был преобразован в «корпус национальной безопасности» (хоантай). Для его руководства было учреждено «Управление национальной безопасности». 1 января 1953 г. создана академия национальной безопасности (хоан дайгакко) с целью подготовки кадров для будущих, существовавших уже в планах сил самообороны. 27 сентября 1953 г. корпус национальной безопасности в законодательном порядке преобразован в «силы самообороны».
1 июля 1954 г. правительство Японии приняло «Закон о силах самообороны» (дзиэйтахо) и «Закон об учреждении Управления национальной обороны» (боэйтё), в соответствии с которым создавалось Управление национальной обороны (УНО) , «корпус национальной безопасности» преобразовывался в сухопутные «войска самообороны», а военно-морские части Управления национальной безопасности в военно-морские силы самообороны. Был создан новый вид вооруженных сил – военно-воздушные силы самообороны. Согласно ст. 3 Закона о «силах самообороны» главной задачей является оборона Японии от прямой и косвенной агрессии в целях защиты мира, независимости страны и обеспечения её безопасности. В случае необходимости «силы самообороны» могут быть использованы также для выполнения внутренних полицейских функций.
Таким образом, если «резервный полицейский корпус» и «корпус национальной безопасности» предназначались для выполнения внутренних полицейских функций (в случае необходимости совместно с вооруженными силами США, расположенными в Японии), то «силы самообороны» по мнению японского правительства, коренным образом отличались от вышеуказанных формирований, так как на них была возложена задача по отражению вооруженного нападения извне. В результате осуществления нескольких законодательных акций в Японии практически были сделаны шаги по созданию регулярной армии. «Силы самообороны» состояли из трех видов вооруженных сил: сухопутных, военно-морских и военно-воздушных, насчитывавшие в общей сложности 152 тыс. человек.
21 июня 1956 г. был создан Консультативный комитет. В его состав вошли: с японской стороны – министр иностранных дел и начальник УНО, с американской – посол США в Японии и командующий вооруженными силами США в Японии. Комитет стал первым механизмом по согласованию действий между силами самообороны и войсками США в Японии. 1 июля 1956 г. образован Совет национальной обороны (СНО) – высший консультативный орган при премьер-министре Японии, по определению военного курса страны.
20 мая 1957 г. кабинет министров и СНО принимают «Основной курс национальной обороны», который по сегодняшний день продолжает служить базой для японской оборонной политики. С точки зрения японо-американского военно-политического союза это означало, что правящие круги Японии отныне будут располагать необходимой силой для пресечения «внутренних беспорядков» и соответственно отпадает необходимость американского вмешательства.
50-е годы стали важным этапом формирования военно-политических воззрений правящих кругов страны, в ходе которого, исходя из стратегических целей японского правительства усилить своё влияние в Азии, были намечены основы военной политики Японии в современных условиях. Прикрываясь рассуждениями о стремлении к «всеобщему миру» правительство избрало долгосрочный курс военного сотрудничества с США. Это позволяло правящим кругам сосредоточить основное внимание на экономике, вступившей к концу 50-х годов на путь быстрого развития. Одной из причин подъёма японской экономики были незначительные по сравнению с другими странами расходы на военные цели. С 1956 по 1965 г. они составляли в среднем около 1,5% стоимости ВВП, в то время как для США эта цифра составляла 11%, Англии 8%, Франции 7,5%.
Опираясь на возросший экономический потенциал и окрепшие «силы самообороны», японские правящие круги добились пересмотра «договора безопасности» и подписания в январе 1960 г. «Договора о взаимном сотрудничестве и гарантии безопасности».

@темы: история, Япония, дипломатия, США

---

Японо-американские переговоры по пересмотру договора безопасности. (октябрь 1958 г.-

Японо-американские переговоры по пересмотру договора безопасности. (октябрь 1958 г.- январь 1960 г.)

Официальные переговоры по пересмотру договора безопасности 1951 г. начались 4 октября 1958 г. между министром иностранных дел Фудзияма и послом США в Японии Макартуром. В течение октября Токио посетили: министр обороны США Макэлрой, заместитель министра авиации США Макинтайр и командующий корпусом морской пехоты генерал Пейт.
Судя по составу «гостей» становятся понятны основные вопросы в японо-американском диалоге.
Японо-американские переговоры по пересмотру договора 1951 г. с японской стороны вел министр иностранных дел Фудзияма и премьер-министр Японии Н. Киси, с американской стороны американский посол в Токио Макартур.
Цели и задачи, стоявшие перед японским правительством во время переговоров по пересмотру договора безопасности 1951 г.:
1. Сделать договор более равноправным.
2. За счет нового, более равноправного договора, укрепить свои позиции на международной арене.
3. Постараться вернуть административные права на архипелаг Рюкю.
4. В связи с ростом экономического потенциала, придать военно-политическому договору, небольшой экономический оттенок, дабы получить большие возможности для выхода на американский внутренний рынок.
5. За счет американской помощи, укрепить собственные вооруженные силы.
6. Исключить возможность вмешательства американских войск во внутренние дела Японии.
7. Определить цели пребывания и обязанности войск США в Японии.
8. Ограничить срок действия договора.

Задачи стоявшие перед американскими дипломатами:
1. Увеличить район действия договора, включая архипелаг Рюкю.
2. Обязать Японию более активно участвовать в совместной обороне.
3. Заставить Японию наращивать собственные вооруженные силы.

В переговорах по пересмотру Договора Безопасности 1951 г., отчетливо выделяются два этапа:
Первый - октябрь - ноябрь 1958 г. этот период основными темами переговоров стали: определение района действия договора, в частности этот вопрос обсуждался на второй встрече и неофициальной беседе 28 октября. США выразили желание включить в сферу действия договора всю западную часть Тихого океана. Однако конкретного решения так и не было принято; следующей интересующей темой на переговорах встал вопрос о включении островов Окинава и Огасавара в зону действия договора. В обмен на согласие США в будущем не возражать по поводу передачи этих островов под административный контроль Японии, премьер-министр Н. Киси не возражал против их включения.
В целом первый этап переговоров закончился безрезультатно, это было связано в первую очередь с борьбой вокруг проекта нового договора внутри ЛДП. Эта борьба свидетельствовала о полной неподготовленности правящих кругов Японии к переговорам. К концу 1958 г. в либерально-демократической партии было 13 фракций, из них 8 принадлежали к основной группировке, а 5 - к антиосновной. К тому же с острой критикой в адрес правительства выступали не только представители фракций входящих в антиосновную группировку, но и некоторые лидеры фракций основной группировки. Так же можно отметить, что во время первого этапа переговоров, очень жестко на своих позициях стояли Соединенные Штаты и не шли ни на какие уступки.
Основные разногласия вокруг нового договора возникли по следующим вопросам:
1. Включение всего Тихоокеанского района или его части, вопросы включения островов Окинава и Огасавара в район действия договора.
2. Вопрос присутствия на острове ядерного оружия.
3. Сохранять или нет статью, разрешающую призывать войска США для подавления внутренних беспорядков.
Во время перерыва с ноября 1958 г. по апрель 1959 г. правительство предприняло ряд мер, чтобы подготовиться к новому этапу переговоров. Во-первых, Киси путем давления и некоторых уступок попытался ослабить оппозицию внутри правящей партии; во-вторых, продолжая неофициальные переговоры с США, он добивался «смягчения» их позиций по некоторым вопросам; в-третьих, развернул широкую кампанию по пропаганде в пользу пересмотра договора среди населения.
США были недовольны временным перерывом в переговорах по пересмотру договора безопасности. Кроме того, в Вашингтоне были разочарованы тем, что Киси не только не мог отразить наступление противников пересмотра договора, но даже не добился единства мнений внутри правящей партии. В тоже время американская сторона опасалась возможного отпора демократических сил, который мог привезти к ослаблению позиций не только правительства Киси, но и всего консервативного лагеря, на который делали ставку США в своей дальневосточной политике. Чтобы облегчить Киси возможность маневрирования, американское правительство решило «смягчить» свою позицию по некоторым вопросам, обсуждавшимся на японо-американских переговорах. На это решение оказали значительное влияние активизация борьбы японского народа против договора безопасности весной 1959 г, и решение Токийского суда по «делу Сунагава».
После некоторого перерыва переговоры между США и Японией были возобновлены 13 апреля 1959 г, и после 10 официальных встреч были прерваны на «летний период». В течение этого времени обсуждались следующие вопросы: район действия договора, о подавлении внутренних беспорядков, предварительные консультации, административное соглашение.
22 августа возобновились официальные переговоры между Фудзияма и Макартуром. В течении осени было проведено еще 9 официальных встреч, на которых обсуждались вопросы, связанные с предварительными консультациями и детали административного соглашения
По мере переговоров, обеим сторонам пришлось пойти на некоторые уступки: США пришлось отказаться от требования распространения зоны обороны на западную часть Тихого океана. Американской стороне, несмотря на возражения Пентагона, пришлось также согласиться на предварительные консультации, однако положение о них не были включены в основной текст, а были перенесены в обменную ноту, чем снижалось его значение, да и формулировка оказалась менее обязывающей, чем хотелось Токио. Японии пришлось отказаться в свою очередь от условия создания 300-тысячной японской армии как предварительного условия пересмотра договора безопасности и согласиться с более медленными темпами наращивания военного потенциала Японии.
Так как лидеры правящей партии пытались убедить общественность, что их основная цель придать новому договору равноправный характер, в проект договора были внесены некоторые положения, призванные подкрепить эти утверждения. Было изъято положение старого договора, позволяющее США принимать участие в подавлении крупных внутренних беспорядков в Японии, и введены в новый договор статьи о десятилетнем сроке действия, сотрудничестве в области экономики и культуры и соответствии договора Уставу ООН.
В итоге при всем старании дипломатов Японии добиться возвращения административных прав на о-в Окинава (что являлось одной из основных причин пересмотра старого договора) так и не удалось, а также Японская сторона не получила твердых гарантий против ввоза в страну ядерного оружия. Хотя обе стороны пошли на некоторые уступки, новый договор принял еще более ярко выраженный характер военного союза, в котором Япония брала на себя значительную ответственность за участие в стратегии США на Дальнем Востоке.
19 января 1960 г. в Вашингтоне, был подписан «Договор о взаимном сотрудничестве и гарантии безопасности между США и Японией». На подписании американская делегация состояла из четырех человек во главе с госсекретарем США Гертером, а японская делегация из пяти человек во главе с премьер-министром Н. Киси. Старое административное соглашение, заключенное на основании ст. 3 «Договора о гарантии безопасности между Японией и США», было несколько изменено и получило наименование: «Соглашение относительно средств обслуживания и территорий, а также о дислокации в Японии войск Соединенных Штатов, заключенное на основании статьи 6-й договора о взаимном сотрудничестве и безопасности между США и Японией».
В связи с обменом нотами президент Эйзенхауэр заверил премьер-министра Киси в специальном письме, что правительство США не имеет никакого намерения действовать каким-либо образом, противоречащим желаниям японского правительства, в связи с вопросами, требующими предварительной консультации. Была так же достигнута договоренность о создании Консультативного комитета безопасности, который, как сказано в нотах, «в случае необходимости мог бы быть использован для подобных консультаций между правительствами».
Как сам процесс подготовки договора, так и подписание его, сопровождались крупными выступлениями противников, как внутри правительства, известны случаи сидячих забастовок, так и среди японского народа. Во время приезда в Токио пресс-секретаря Белого дома Дж. Хэгэрти, для организации визита Эйзенхауэра в Японию. Толпа в 10 тыс. человек перехватила его автомобиль в аэропорту, и ему пришлось вместе с послом США выбираться из толпы на вертолете. 16 июня 1960 г. Киси обратился к американцам с просьбой отложить визит Эйзенхауэра. 19 июня договор между США и Японией вступил в силу. 15 июля Киси вышел в отставку. Фанатик-националист, увидевший в договоре с США измену национальным интересам, нанес Киси пять ножевых ранений.
Острота внутренней борьбы в Японии вокруг договора безопасности 1960 г., приведшая к отмене визита Эйзенхауэра и отставке Киси, была для американцев неожиданной. Бытовавшее в США представление о «неизбежной гармонии» интересов двух стран, казалось, было поколеблено. Известный американский специалист по Японии Э. Рейшауэр выступил в журнале «Форин афферс» со статьей о том, что диалог между США и Японией прерван. Для его восстановления США нужно относиться к Японии более внимательно и учитывать то обстоятельство, что у Японии имеется собственный реестр национальных интересов. Вскоре после публикации этой статьи Э. Рейшауэр был назначен послом в Японию. Это было явным свидетельством того, что в Вашингтоне начала 60-х годов стали предавать большее значение Японии и укреплению связей с ней.

@темы: история, Япония, договор, США