От Желторосии до Восточно-Туркестанской республики
Павел Аптекарь
Проблема Синцзяна в русско-китайских отношениях возникла еще в 70-х годах ХIХ века, когда местные мусульмане под руководством Якуб-бека фактически свергли китайскую власть на огромной территории и провозгласили образование собственного государства. В этой ситуации Цинская династия вынуждена была обратиться к России с просьбой о помощи. Россия не отказала и в Синцзян были введены части регулярной армии и казаки, которые подавили выступление Якуб-бека. Несмотря на очевидную легкость занятия, вернее оставления за собой этой провинции Россия передала ее Китаю согласно Петербургскому договору 1881 г.
Разумеется, Россию и после вывода ее войск беспокоило положение в Синцзяне, поскольку в этот район пытались проникнуть и вездесущие подданные Британской империи.
читать дальше Поэтому в ряде городов Синцзяна были учреждены российские консульства, нередкими были и визиты на его территорию чиновников различных рангов. Так, в 1885 году там появился чиновник для особых поручений при Туркестанском генерал-губернаторе поручик Бронислав Громбчевский, а двумя годами позже эту область Китая в связи с подозрениями на эпидемию чумы посетил врач Сибирского военного округа Н.Л.Зеланд. Их путевые заметки довольно ярко характеризуют жизнь Синцзяна. Читая их становятся ясными причины частых выступлений жителей против китайских правителей: “Китайцы не дают себе ни малейшего труда ознакомиться с языком своих подданных сартов (узбеков - П.А.) и чиновники принципиально считают такое знакомство унижением... Большую долю вины в частых восстаниях беспорядках несут сами китайцы, которые не стараются вникать в нужды народа и наоборот доводят его до недовольства.” [1] Причин для последнего было вполне достаточно. Первой из них было крайне тяжелое материальное положение как крестьян, так и жителей городов, ремесло которых по мнению Зеланда находилось если не в упадке, то в глубоком застое. Подавляющее большинство жителей были неграмотны. Добавим к этому, что управлявшие этим обширным районом чиновники и офицерство даже среди китайцев по мнению местного населения были редкостным сбродом. Сами же жители Синцзяна по мнению путешественника имели немало положительных качеств, главными из них он считал исключительное трудолюбие, терпение и честность. Отрицательными чертами синцзянцев в ту пору были “...Нечистоплотность, наклонность к употреблению одуряющих веществ и половому разврату” [2] Но наибольшее количество упреков у военного врача и чиновника для особых поручений заслужили китайские солдаты. Многое в их записках совпадает: “Присмотревшись в течение почти четырехмесячного пребывания в Кашгарии к китайским порядкам, я вынес убеждение, что китайские начальники частей преднамеренно увеличивают разницу между списочным и наличным составом, а излишне полученное от казны содержание поступает в карманы командиров...; “... В войсках высшие чины наживаются за счет низших. Начальник лянзы (подразделение примерно равное батальону - П.А.) например, получает деньги на содержание своей команды, поэтому на бумаге всегда числится на треть или вдвое больше чем состоит на лицо, а содержание фиктивной части идет в его карман...зачастую солдатам не выдается и того, что уже выслужено. Отсюда распущенность войск, на которую начальники смотрят сквозь пальцы...” [3] Распущенность китайских солдат происходила во многом от того, что их материальное положение заставляло их заниматься в свободное от службы время мелочной торговлей и даже грабежами, от которых страдали местные торговцы. Солдаты выпрашивали понравившиеся им товары, а в случае отказа жестоко избивали своих “обидчиков”. Весьма любопытно и описание внешнего вида китайского воинства: “Офицеры и солдаты одеты бабами... по атрибутам нельзя было узнать их профессию. На голове имелись синие платки, повязанные наподобие того, как это водится у наших женщин из простонародья. Сзади спускалась коса... [4] Боеспособность китайских войск оба автора оценивали крайне низко, откровенную усмешку Громбчевского вызвало то, что в кавалерии используются не только лошади, но и лошаки и ослы. Крайнее удивлен был поручик и тем, что оружие в частях китайской армии практически не чистится и даже перед парадом все внимание уделяется только поддержанию внешнего блеска. Стрельба в цель происходила всего раз в год, а описание учений в одной из лянз просто забавно: “Все движения производились по команду голосом стройно и однообразно. При этом нанося удар вся шеренга уморительно подпрыгивала, а защищающаяся приседала. Все это напоминало скорее танец клоунов в цирке, а не обучение войск.” [5] В общем по мнению обоих авторов власть Китая в Синцзяне была весьма непрочной, и в провинции ощущалось сильное тяготение к России, вызванное относительным порядком во время русского военного управления. Тем не менее царское правительство не пошло на занятие Синцзяна несмотря на крайне сложное положение Китая в конце ХIХ - начале ХХ века, предпочитая иметь там своих представителей в лице купцов и представителей крупных торговых фирм, иногда выполнявших и разведывательные поручения. Этот район продолжал привлекать внимание и правителей новой, Советской, России сразу после окончания гражданской войны, поскольку на территории Синцзяна находилось несколько тысяч солдат, офицеров и беженцев из армии генерала А.И.Дутова. В целом отношение к ним было доброжелательно нейтральное, за исключением краткого периода октября-ноября 1920 года, когда барон Р.Унгерн, возглавлявший Азиатскую дивизию, напал на столицу Монголии Ургу, но штурм был отражен китайскими войсками, превосходившими ее по численности в несколько раз. Тогда по Синцзяну, как и по всему Китаю пронеслась волна погромов, кое-где китайские власти позволили частям Красной Армии даже перейти границу для захвата в плен интернированных остатков Южной и Оренбургской армий. Впрочем, ни красным, ни китайцам, не удалось разоружить прорвавшихся в марте 1921 г. в Синцзян участников Западносибирского крестьянского восстания. В конце 20-х - начале 30-х годов на территории Синцзяна находили себе пристанище басмачи и обыкновенные крестьяне из Казахстана и Средней Азии, бежавшие из Советского Союза от голода, вызванного коллективизацией. Беспокойство советского руководства вызывало и то, что в северо-западный Китай проникали японские агенты, а новый очаг напряженности на протяженной границе с Синцзяном заставлял задуматься о предотвращении ситуации, подобной маньчжурской. Фактически центральные китайские власти в очень малой степени контролировали положение в Синцзяне и не могли сколько-нибудь эффективно повлиять на ход событий. В этой ситуации захвативший в апреле 1933 года власть в Синцзяне правитель (дубань) Шен-Ши-Цай вынужден был ориентироваться в своей политике на могучего северного соседа. Собственные силы местных властей часто были слишком слабы, чтобы справиться с набиравшим силу движением мусульманских народов. Китайские солдаты нередко разбегались под натиском неприятельских формирований. В этой обстановке единственной боеспособной единицей, находившейся в руках Шен-Ши-Цая, был русский полк из бывших белогвардейцев под командованием полковника Паппенгута, который несмотря на свою немногочисленность благодаря своей выучке и дисциплине не раз наносил поражение превосходящим силам мусульманской конницы. Однако в конце 1933 года, когда в результате конфликта с центральным правительством в Синцзян вышла 36-я дивизии, (большую часть ее солдат составляли дунгане), положение дубаня стало критическим: русский полк при помощи китайских с трудом удерживал столицу Синцзяна Урумчи, о контроле над остальной территорией не приходилось уже и говорить. 12 января 1934 г. командующий 36 дивизией Ма-Чжу-Ин приступил к осаде Урумчи. Однако в последних числах января положение блокированной столицы Синцзяна значительно улучшилось: Ма-Чжу-Ин вынужден был бросить большие силы против наступавших по чугучакскому тракту неведомых “алтайцев”. 8-9 февраля “алтайцы” нанесли поражение частям 36 дивизии и 11 февраля блокада была снята. [6] Возникает вопрос - откуда пришла помощь осажденной синцзянской столицы, ведь никакими сколько-нибудь значительными силами дубань в провинции не располагал. Ответ прост - подкрепления пришли с севера, из СССР. Шен-Ши-Цай в конце 1933 г. впервые попросил помощи у СССР. Она не замедлила долго ждать: в начале нового 1934 года группа войск Красной Армии танками, авиацией и артиллерии ровно в той пропорции, которой было достаточно для устрашения неприятеля на поле боя. Вошедшие на территорию Синцзяна части и подразделения были "замаскированы" под русских, а командиры Красной Армии одели столь ненавидимые ими с гражданской войны погоны. В первых боях “алтайцы” иногда несли несмотря на свое значительное техническое превосходство большие потери, сталкиваясь с партизанской тактикой действий дунганских дивизий Ма-Чжу-Ина. Однако вскоре техническое и тактическое превосходство было реализовано: 36-я дивизия понесла поражение и отошла на юг. Не увенчалась попытка повстанцев перехватить инициативу перенеся центр боевых операций на запад Синцзяна - в район Кашгара. Занятый дунганами в мае, он был очищен от них уже в июне. [8] Об участии в боях советских летчиков рассказал один из участников этих событий Герой Советского Союза Ф.П.Полынин: “В Синцзяне вспыхнула... междусобная война. Генерал Ма Чжуин, подстрекаемый японскими милитаристами, поднял вооруженный мятеж против провинциального правительства... Губернатор провинции Шэн Шицай просит о помощи... Подлетая к городу (речь идет об Урумчи - П.А.), мы увидели у крепостной стены огромные толпы людей. Позади штурмующей пехоты гарцевали всадники.... Снижаемся и поочередно начинаем бросать в гущу мятежников 25-килограммовые осколочные бомбы. Видим, толпа мятежников отхлынула от стены и бросилась бежать. На подступах к крепости отчетливо выделялись на снегу трупы. У самой земли мы сбросили последние бомбы. Мятежники как будто обезумели от внезапного воздушного налета...Вскоре мятеж был подавлен. В честь победы был устроен большой прием. Губернатор провинции наградил всех советских летчиков, участников боевых действий...[9] Любопытно, что после деблокады Урумчи части Красной Армии сражались вместе с бывшими белыми и их детьми в составе "Алтайской добровольческой армии". Тем не менее по согласованию с советским генеральным консульством командир русского отряда полковник Паппенгут, занимавший твердую антисоветскую позицию, был расстрелян, а его место занял более лояльный Н.И.Бектеев, который вскоре получил генеральский чин и разрешение дубаня тратить на себя значительные суммы из предназначенных на “представительские” расходы. Некоторые авторы говорят о присылке из СССР в Синцзян 70 тыс. Солдат и офицеров, интернированных в Советском Союзе после захвата Маньчжурии Японией, но они ссылаются только на данные зарубежных исследований.[9] Однако в действительности дубаню было доставлено около 10 тыс. солдат и офицеров китайской армии и маньчжурских партизан, вытесненных японцами из Маньчжурии и интернированных в СССР: маньчжурская армия спасения под командованием генерала Су-Бин-Веня и гиринские войска самообороны под командованием генерала Ли-Ду. Эти войска отличались от местных китайских более высокой дисциплиной и боеспособностью. Их прибытие вызвало протесты местного мусульманского населения, опасавшегося новых репрессий. [10] Советские подразделения "Алтайской добровольческой армии" возвратились в конце апреля на Родину, оставив на китайской территории кавалерийский полк численностью около тысячи человек с бронемашинами и артиллерией, а для обучения китайских солдат несколько десятков военных советников, среди которых самыми яркими фигурами были старший военный советник дубаня известный разведчик Ади Каримович Маликов и будущий Маршал, дважды Герой Советского Союза Павел Семенович Рыбалко*, псевдонимом которого было не вполне привычное для русского слуха китайское имя Фу-Дзи-Хуй. Тем не менее белогвардейцы и 6-й “алтайский” кавалерийский полк играли важнейшую роль в победе дубаня. Вот одна из бесед Маликова и Шен-Ши-Цая: “...Маликов: надо создать видимость наступления не русских, а сартских (узбекских - П.А.) и китайских частей для освобождения Кашгара. Шен-Ши-Цай: сарты в таком случае успокоятся, видя, что они сами освобождают себя от Ма-Чжу-Ина...” [11] В июне 1934 г. Бектеев был назначен командующим Южным фронтом, его помощником был назначен П.С.Рыбалко, чье советское происхождение дубань и старший военный советник приказывали скрывать. Официально Рыбалко назывался “русским генералом китайской службы”. Военные советники и инструктора были назначены и в другие части и соединения, причем нередко они фактически брали на себя командные функции. Русский отряд в составе четырех белых полков и конного артиллерийского дивизиона численностью 2200 человек в ноябре 1934 года был сведен в полк под командованием аполитичного полковника Чернева. [12] Возникает вопрос, почему бывшие белогвардейцы смело сражались, нередко неся значительные потери, вместе с красноармейцами за интересы другой страны, а белые офицеры сотрудничали с советскими инструкторами. Ответ очень прост: многим из них обещали возможность возвращения на Родину или предоставление больших земельных наделов на обширных малоосвоенных или заброшенных во время войны территориях Восстание дунган удалось подавить и благодаря тому, что их действия во многих районах вызвали недовольство крупнейшей этнической группы Синцзяна - уйгуров, которые при поддержке синцзянского правительства сформировали кавалерийскую дивизию, сыгравшую большую роль в боевых действиях, что не раз отмечал и командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Бектеев. Шен-Ши-Цай после разгрома 36-й дивизии и ухода ее на юг в район города Хотан по совету Маликова хотел сократить армию почти в два раза (с 40 до 20 тысяч), уволив из ее рядов солдат старше 35 лет и опиекурильщиков. Судя по документам штаба Среднеазиатского округа, Маликов фактически был не советником, а начальником штаба синцзянской армии, разрабатывая планы ее реорганизации и новой дислокации. Эти планы утверждались не только в Урумчи, но и в разведывательном управлении РККА. По его же совету дубань намеревался переформировать 36-ю дивизию и в качестве бригады ввести ее в состав своей армии. Однако пока сокращение шло, движение в населенных уйгурами и дунганами районах вновь набрало силу, не было спокойно и в 36-й дивизии. Как сообщалось в донесении разведывательного отдела Среднеазиатского ВО в начале декабря 1935 г.: "Положение Синцзяна характеризуется враждебными отношениями двух военных группировок: Урумчинского правительства и 36 дунганской дивизии, распространяющей свою власть на Хотанский округ. 36 дивизия пришла из Ганьсу, после поражения у Урумчи и неудачных боев в других округах в мае 1934 г. вынуждена была отойти на юг, а ее командир после переговоров интернировался в СССР. К моменту отхода в Хотан дивизия насчитывала около 6 тыс.человек, 20-25 пулеметов и 10-12 старых пушек... За время своего пребывания в Хотанском округе дивизия основательно ограбила округ поборами и налогами. Этим она вызвала недовольство населения (уйгуры составляют абсолютное большинство). В командовании дивизии несколько группировок (по вопросу оставления Хотана и возвращения в Ганьсу). Тем не менее дивизия остается боеспособной и может противостоять силам Урпра (Урумчинского правительства - П.А.)... С мая сего года начались переговоры Урпра с дивизией. Она окончились безрезультатно. Дивизия не хочет уступать в каких-либо вопросах и продолжает независимое существование. Возможно, дивизия готовится к захвату Кашгарии. Положение Урпра за 1935 г заметно укрепилось. Разоренное в результате войны сельское хозяйство восстанавливается, заметно оживление торговли. Благодаря предоставлению политических прав уйгурам, монголам и казахам национальные противоречия ослаблены. В период гражданской войны уйгурская кавалерийская дивизия сыграла важную роль. Вместе с тем уйгурское национальное движение усиливается. Идея независимого Уйгуристана продолжает занимать важное место в головах многих уйгурских руководителей, даже сторонников Урпра... несмотря на увеличение жалования, обеспечение армии - нищенское, паек дает лишь около 1000 калорий, казармы необорудованы, без постельных принадлежностей. Все солдаты - вшивые. В армии имеется около 16000 винтовок, 107 ручных и 130 станковых пулеметов, 50 орудий (большей частью неисправные), 6 бронемашин и 6 самолетов. Оставленные "алтайцами" горные пушки и бронемашины без ремонта к бою непригодны... В настоящее время удовлетворяется военный заказ Урпра, заменяются самолеты, требующие ремонты на новые, кроме того будет поставлено еще 7 У-2 и Р-5, 6 горных пушек, 2000 английских винтовок, 15 станковых и 30 ручных пулеметов, 4 бронемашины "ФАИ", снарядов - 5 тыс.штук, патронов - 9 млн.штук. Для поднятия боеспособности войск дубанем были приглашены командиры из частей РККА и НКВД, сейчас их насчитывается 28 человек, из них 15 подлежат замене..." [13] Положение в северо-западной части Китая оставалось сложным. Это во многом объяснялось действиями новых властей. Объявляя себя поборником принципов советской власти и марксизма, Шен-Ши-Цай трактовал их весьма своеобразно. Так, на должность начальника Курлинского уезда 1934 году был назначен молодой человек весьма приятной наружности и получивший довольно сносное по местным меркам образованием громко клявшийся в верности "шести принципам Шена". Известный местному населению, как пассивный гомосексуалист, он стал активно проводить политику новой власти. Жители уезда вскоре получили понятие об этих принципах. Как сообщал один из военных советников - В.Т.Обухов "...Новые власти переняли все худшее из методов старых китайских начальников уездов. Пытки и избиения арестованных с целью добиться признания применяются ими больше, чем прежде. "Обычный" инвентарь судьи или начальника полиции состоял из ременной плети для битья по щекам, трехгранной палки для битья по бедрам, колотушки для битья по щиколоткам и колодки для зажима ноги, наконец, станка для удержания подозреваемого, вернее истязаемого при зажатии голеней...” [14] Обычно эти "инструменты следствия" находились в углу судейской комнаты или рядом со столом. Новые хозяева по свидетельствам советских инструкторов делали из них предмет наглядной агитации: уже упоминавшийся начальник Курлинского уезда аккуратно развесил их на стене под знаменами и портретами Сунь-Ят-Сена, Шен-Ши-Цая и Сталина. На вопрос советника о предназначении этих предметов уездный начальник ответил: "С этим народом без палки никак нельзя." Он, равно как и некоторые другие уездные начальники и губернатор Аксу (местность на юго-востоке Синцзяна) лично участвовал в следствии и к старым китайским пыткам добавил собственное изобретение - прибивание за ухо к стене. Даже на зданиях полицейских участках вывески заменялись выкрашенными в красный цвет трехгранными палками (представьте себе отделение милиции, у подъезда которого вместо вывески болтаются резиновые дубинки). Разумеется, население, вспоминало прежних местных руководителей как исключительных гуманистов. Недовольством населения против властей воспользовался один из руководителей уйгурской общины Мамут Сиджан (Сичжан). Сумев с помощью дубаня укрепить свое положение в Кашгарском округе, он вскоре стал тяготиться необходимостью делиться пусть даже небольшой частью своей власти с Урумчинским правительством. Поэтому он начал опираться в своей политике на духовенство и другие слои общества, недовольные притеснениями китайцев. С середины 1936 г. Мамут-Сиджан и его сторонники приступили к агитации в пользу создания независимого уйгурского государства и организации своих сил. Для усиления фактически подчинявшейся ему 6-й кавдивизии он пытался даже получить оружие в СССР через голову Урумчинского правительства, но получил отказ. Тогда Мамут-Сиджан начал налаживать отношения со своими прежними непримиримыми противниками - дунганами.
